Молодежь семидесятых
Шрифт:
В Москве была молодежь, которая не вошла ни в какие группы. Она группировалась вокруг хора, которым руководил сперва Борис Арсентьевич Бережной, а позже — Евгений Семенович Гончаренко, привлекали они и Александра Чепурного. Они тоже старались жить как группа, но у них не получалось. Все-таки это был хор, там, конечно, тоже звучало Слово, были поездки, но это была жизнь хоровая. Была еще группа, вошедшая в так называемый второй хор.
В нашей группе МГУ было несколько поколений, минимум три. Первое поколение — до образования третьего хора (Гончаренко). Это поколение ушло в хор и уже не могло регулярно посещать общение, мы пригласили новую молодежь, благо родители всегда просили, чтобы мы занимались их детьми. Это было второе поколение нашей группы. Это поколение представляли дети Виктора Кригера (Андрей, Лида), сын пресвитера по Ставрополью Николая Сучкова. К нам приставали те приезжие, что учились в вузах, а из местных те, кого направляли родители. Пришли к нам сестры
3–й хор. В центре председатель ВСЕХ Б — Иванов И. Г.
ГЛАВА 6. КГБ и верующие
Система вербовки 5–го управления КГБ свое дело делала — она сеяла подозрительность в среде самих верующих. Вывести на чистую воду стукача считалось для многих верующим делом чести. Хотя вряд ли можно было говорить о существовании своего рода «контр–разведки», или «службы собственной церковной безопасности». Это и в голову в то время не приходило, но подозрительность сохранялась и превращалась во что-то вроде неотъемлемой характеристики верующего, говорящего туманно, какими-то фигурами речи, междометиями.
Конечно, в квартирах ответственных церковных лиц устанавливались приборы прослушки. Как ни странно, главное верующие обычно сообщали друг другу в прихожей, при расставании. Например, время и день следующей несанкционированной властью встречи. Когда на эту встречу являлась милиция, то можно было вполне заподозрить в стукачестве и невиновного человека, она многих верующих сбивала с толку.
Приемам конспирации мы учились и друг у друга, и у Ленина, который в своих работах описывал способы работы на нелегальном положении: переодевание, очки, способы печати прокламаций. Способов ухода от слежки было много, в том числе и в приключенческой литературе. Помню, меня сняли с поезда на Брянск. Подошел сотрудник органов госбезопасности в форме железнодорожного работника, попросил предъявить билет, забрал его на глазах у проводницы. Разумеется, сесть в этот поезд я уже не мог. Я вернулся домой. У моего дома дежурила машина с сотрудниками госбезопасности. Я зашел домой, переоделся в джинсы (они у меня были, но я их не носил), нацепил на нос солнцезащитные очки, взял спортивную сумку и хромающей походкой вышел из подъезда. Меня кэгэбэшники в машине не узнали, и я благополучно уехал в Брянск.
Где-то с 1978 по 1981 год за мной было установлено постоянное наблюдение. Обычно это была машина с четырьмя сотрудниками. Двое из них выходили из машины и шли за мной. Машина ехала позади.
ГЛАВА 7. Руководители ВСЕХБ и Московской баптистской церкви
Установить отношения с руководством церкви, мне кажется, желал каждый член нашей центральной церкви. Часто под дверями руководителей
Первый руководитель, которого я застал, был Карев Александр Васильевич. Побеседовать с Каревым мне лично удалось всего пару раз. Один раз я спросил у него, что он думает о молитве молодежи на балконе. Он живо заинтересовался: спросил как громко молится молодежь, говорит ли на языках. Беседа ничем не закончилась, потому что на балконе ничего предосудительного не происходило. В целом же, Карев был в церкви очень уважаемым человеком и был в церкви на особом положении. Корифей, человек–легенда! Одна сестра перепечатывала его проповеди на печатной машинке и бесплатно распространяла среди верующих. Обычно после окончания проповеди конспекты забирали сотрудники Совета баптистов, приближенные к органам безопасности. Уходил он из зала через особую дверь под кафедрой, через улицу шел в канцелярию. Это была привилегия немногих, их таким образом в церкви как бы охраняли. Ходили слухи, что его охраняют органы госбезопасности. В любом случае, некоторая удаленность от простых людей помогала превращению Карева в легендарную личность.
На магнитофон проповеди в то время записывали редко. Я видел, как некоторые братья в неудобных позах записывали на тяжелые магнитофоны происходящее на служении. Возможно у кого-то и сегодня в домашней коллекции хранится запись с голосом Александра Васильевича Карева.
Почти все дети руководителей были неверующими. Ну может быть за исключением Мицкевича. Александр Васильевич Карев этим исключением не стал. Возможно, эта та неизбежная плата за работу на руководящих должностях в то время.
В определенный период я близко познакомился с Ильей Григорьевичем Ивановым. Он после репрессий (Соловецкие лагерея и строительство Беломорканала) исполнял служение старшего пресвитера по Молдавии. Потом будучи членом Президиума ВСЕХБ, долгое время трудился на должности казначея союза в Москве. С 1966 по 1974 год он работал председателем Всесоюзного совета евангельских христиан–баптистов. Злые языки поговаривали, что в бытность его казначеем он изменял жене. Но я склонен был верить лишь тому, что видел собственными глазами. Я знаю, что он не был членом той компании баптистских руководителей, которые организовали ВСЕХБ в 1944 году. Возможно, это тоже стало отчасти поводом для распространения разных слухов о нем.
Илью Григорьевича интересовал мой опыт по установлению взаимодействия между Советом церквей и государственными структурами. Он подробно расспрашивал об этом эпизоде моей деятельности: с кем встречались, о чем говорили, с кем из руководства Совета церквей я знаком.
Мне кажется, во мне он поначалу увидел обычный источник информации. Но постепенно между нами установились почти дружеские отношения. Я часто бывал в его небольшой квартире в Угольном проезде (это в том месте, где Садовое кольцо пересекается с улицей Новослободской). При наших разговорах часто присутствовала его жена. Не заметил, чтобы она прислушивалась к тому, о чем мы беседовали. Но чай готовила вкусный. Илья Григорьевич ко мне относился по–отечески и даже иногда снабжал меня деньгами на карманные расходы. В наших разговорах, мне кажется, он пытался убедить не столько меня, сколько самого себя в том, что в тот исторический момент не было иного способа для выживания баптистской общины, кроме тщательного соблюдения существовавшего законодательства. Примером несоблюдения правил игры в то время был союз адвентистов, который государство разогнало. Я не особенно понимал это его заклинание о том, что необходимо исполнять существующее законодательство. Но в память оно мне врезалось.
Помню его дочь, приветливую женщину, — Лидию Ильиничну. Она работала в канцелярии ВСЕХБ машинисткой. Она, кажется, даже не догадывалась о моем общении с ее отцом.
Позже, когда я стал активным церковным служителем, наше общение почти прекратилось. Но всякий раз, когда Илья Григорьевич видел меня в церкви, то подходил и дружески трепал по волосам.
В те времена, когда молодежь проталкивала на дьяконское служение свои кандидатуры, все еще существовала практика проведения так называемых «двадцаток» вместо членского собрания. Как правило, «двадцатка» состояла из обслуживающих церковное служение людей: разносчиков вина и хлеба во время причастия, сборщиков десятины и т. д. На одной из этих «двадцаток» резко выступил Алексей Жуликов, отец Александра Кузнецова (пастора Тушинской евангельской церкви). Позже мне передали реплику Ильи Григорьевича: «Чтобы этого брата больше на двадцатках не было». Он, конечно, оставался защитником прежних порядков И все же Илья Григорьевич не застал нашу бурную деятельность. Он умер в 1985 году.