Молодость с нами
Шрифт:
матросском виде, с бомбами и наганами.
Когда в семье Бородиных узнали о похождениях сына, учитель биологии Сергей Григорьевич, отец
бравого матроса и маленькой в ту пору Елены Сергеевны, очень огорчился, долго беседовал с сыном. Не
помогло. Мать плакала, упрашивала перестать позорить родителей. Тоже не помогло. Молодой Бородин каждый
день отправлялся с утра в театр, ему там нравилось — нравилось, что все его боятся.
Вдруг однажды воинственного актера
глазами. “Ты что дурака валяешь? — гаркнул на него бородач. — Чего ты там на артистов с артистками холоду
напускаешь. Залез козел в огород!” — “Ты на меня не ори! — гаркнул в ответ и молодой Бородин. — Разные
встречались. Которые орали на меня, уже на том свете в колокола звонят”. Председатель ЧК посверлил матроса
злыми своими глазами — тот стоял перед ним крепкий, что из камня. “Дай-ка документы, кто ты такой? —
сказал председатель ЧК уже другим тоном, полистал удостоверения и мандаты, заявил: — Нечего тебе на
артисток заглядываться, в этом огороде без тебя козлов хватает. Будешь при мне работать. Понял?”
Так полковник Бородин начал путь чекиста. Он рассказывал, что Артамон Васильевич очень уважал
людей, которые были способны орать на председателя ЧК. Смертным грехом Артамон Васильевич считал
подхалимство и трусость перед чинами и должностями. У него был такой случай. Из Москвы ему прислали
заместителя. И вот раз на заседании Артамон Васильевич держал речь, в пух и прах разнося одного из своих
подчиненных. Приезжий заместитель сидит да все головой кивает, так, мол, так, согласен, правильно. Артамон
Васильевич и взорвался: “Ты что, такой-рассякой, мотаешь тут башкой мне, чтоб я видел! Подхалим ты
паршивый! Да я же неправильно разношу его, парня этого, это печенка у меня заиграла, камни в ней. Пошел
вон, уезжай обратно, сейчас телеграмму пошлю, чтоб сняли тебя к чертовой матери!”
Павел Петрович и Федор Иванович постояли возле обелиска и, не сговариваясь, как-то само собой это
получилось, пошли на звуки духовой музыки в сад отдыха. Купили билеты в кассе и вступили в толкучку
гуляющих по саду. Тут было множество киосков, ларьков, буфетов, балаганчиков, в которых стреляли из
духовых ружей, пробовали силу, кидали “счастливые” кольца. Федор Иванович попробовал пальнуть из ружья
наудачу в быстро вращавшийся резиновый круг. Нежданно-негаданно он угодил в цифру семь, и ему выдали
флакон одеколона “Жигули”, на этикетке которого была изображена река, крутой лесистый берег и на фоне
берега по реке шел двухэтажный белый пароход. Потом Павел Петрович сказал, что когда-то,
Майн-Рида и Густава Эмара, он увлекался метанием лассо. Не попробовать ли кинуть пару “счастливых” колец?
Федор Иванович сказал, что в этом есть полный резон. Павел Петрович заплатил за пятнадцать колец, по рублю
за три кольца, и принялся их метать, тщательно прицеливаясь. Все кольца пролетели мимо.
— Видишь ли, в чем дело, Павел, — поразмышляв, с серьезным видом сказал Федор Иванович, — твой
навык не был закреплен практикой и не сохранился, рассчитывать на него не стоит. Но мне в голову пришла вот
какая идея. По теории вероятности… Впрочем, заплати-ка, пожалуйста, еще штук за пятнадцать. Попробуем на
практике. — Он взял все пятнадцать колец и, как сеятель из лукошка бросает овес, метнул их все разом на
наклоненную доску, на которой торчали пронумерованные деревянные штыри. Три кольца из пятнадцати упали
прямо на штыри с номерами четыре, одиннадцать и семнадцать. Руководитель кольцеметательного
предприятия, сухонький старичок в пенсне и с козлиной бородкой разночинца, развернул перед Федором
Ивановичем затрепанный прейскурант и оказал:
— Полюбопытствуйте сами.
Вокруг Федора Ивановича уже собралась изрядная толпа ребятишек, парней и взрослых, вместе с ним
все они старались заглянуть в этот прейскурант, тянулись из-под рук и через плечи. Федор Иванович читал
вслух:
— Номер четвертый — дамские босоножки из текстиля на резиновой подошве. Номер одиннадцать —
папиросы “Зефир”, двадцать пять штук. Номер семнадцать — художественная книга из числа выдающихся
произведений.
Босоножки малинового цвета с голубыми кантиками, оказалось, изготовила, как было помечено
чернильным штампом на стельке, артель, функционировавшая в Первомайском районе. Федор Иванович
рассовал их в карманы пиджака, заявив, что будет держать у себя в райкомовском сейфе, и в случае, если
председатель артели явится к нему с какими-нибудь претензиями или критиками, скажет ему: “А это кто
состряпал?” У того и язык отнимется. Художественную книгу из жизни рыбоводов он отдал подвернувшемуся
под руку парнишке, сказав: “Почитай, хлопец, очень интересно. По крайней мере, научишься белуг разводить”.
Папиросы “Зефир”, присев на скамейку, они тут же раскрыли.
— А хорошо иногда побездельничать! — сказал Павел Петрович, пуская дымок. — Чудесно. Я вот вчера
в гостях на даче был…
— Ишь ты, как шикарно живешь, — сказал Федор Иванович. — А у меня времени на гульбу что-то мало