Молодость
Шрифт:
Степан вспомнил Халепского, присланного из штаба фронта «для укрепления командных кадров». Вспомнил, как высокомерно держал себя этот человек с другими командирами, но пытливо изучал людей своего батальона и перед каждым боем старательно заносил в блокнот схему расположения советских войск, обозов, путей сообщения. Вероятно, сейчас он похваляется в кругу марковских офицеров.
«Живой гад ползал между нами! — думал Степан, прислушиваясь издали к сильной пальбе в деревне и крикам «ура». — Но что же там происходит? Неужели батальон снова занял селение?»
Возле крайнего
— Шуряков? — окликнул Степан знаменитого пулеметчика.
— Я, товарищ комиссар, — угрюмо отозвался Шуряков и переложил зачем-то с места на место сапог, снятый с простреленной ноги.
— Батальон… в деревне?
Пулеметчик смотрел на него, подняв голову, не отвечая. Наконец, видимо, сообразил, что комиссару известна лишь ничтожная доля событий, а то и вовсе ничего. Тогда сказал:
— В деревне бьются не наши… Из резерва прибыли.
— Из резерва?
— Да… Какой-то заградительный отряд.
К повозке, завидев рядом с ней всадника и признав голос комиссара, подходили люди из разных рот и взводов. С каждой минутой их набиралось все больше.
Они робко жались друг к другу, и Степан, взглянув на них, отшатнулся. Это было уже не войско, а лишь беспомощные части его распавшиеся под ударом. Ни одного командира не уцелело.
— Товарищи! — Степан поднялся в стременах, указал плетью на деревню, откуда доносились пулеметный клекот, крики, глухие взрывы гранат. — Врагу не удалось прорвать фронт нашего полка! К нам своевременно прибыли подкрепления! Полк во главе с командиром отражает четвертую за ночь атаку офицеров-марковцев! Надо спешить, товарищи!
Он видел, как подравнивались бойцы, слушая его негромкую речь, как из бесформенной толпы образовались стройные ряды и над ними замерли тонкие иглы штыков.
— Батальон, слушай мою команду! — уже другим, властным голосом скомандовал Степан. — За мной шагом марш!
Он спрыгнул с коня, бросил повод одному из раненых бойцов, а у него взял винтовку и зашагал впереди развернутого строя. Шуряков, сидевший неподвижно за пулеметом, вдруг гаркнул на ездового:
— А ну, ссаживай, которые совсем размякли! Ссаживай, говорю, мне ждать некогда! Не для того я своего «максима» на телегу заволок, чтобы эти задворки стеречь!
— Постой, сынок, куды ж я раненых дену? — заволновался ездовой.
— Куды, куды! Полежат здесь — санитары за ними явятся! А мне никак невозможно отставать от пехоты. Видишь, сам комиссар повел!
И так как ездовой, привыкший больше к обозным порядкам, не слишком торопился на передовую линию, Шуряков помог раненым спуститься на землю. Вырвал у возницы вожжи и погнал лошадей в темноту — за товарищами.
«Заградительный отряд… Какой же это? Может, ошибся пулеметчик, напутал что-нибудь?» — размышлял Степан, обходя за домами место уличной схватки и забираясь белым в тыл.
Он знал, что отряд Терехова находился в армейском резерве, имея совершенно иное назначение. Какая причина заставила командира
И Степан вдруг ясно понял, что отряд был брошен на поддержку соседней части, но ошибочно попал сюда.
«Плохо! Ой, плохо у нас получается!» — думал он, представляя себе всю фронтовую неурядицу.
Однако в следующую минуту его мысли снова вернулись к Орлику и к возрожденному батальону. Степан круто свернул на ту обойденную полосу деревни, где кипела битва. Гулкая стукотня сразу приблизилась, кто-то закричал с хрипотцой:
— Га-с-пада офицеры, стыдно бежать!.. Назад!
Степан прыжком настиг хриповатого: штык лязгнул, роняя на землю грузную тяжесть. Батальон перегнал комиссара. Красноармейцы бежали молча, сшибая с ног оторопевших врагов. Шуряков припал к пулемету, брызнул горячим свинцом по крыше дома, с которого стрекотал короткими очередями «гочкис».
Это был момент, когда заградительный отряд, выдыхаясь, чуть не оставил деревню. Но даже сам Терехов не заметил, что участь боя решила кучка храбрецов, поработавшая штыком и прикладом в расположении противника.
— За мной! Не зарываться дальше! Не зарываться! — командовал Степан, выводя людей из лабиринта незнакомых переулков.
Он забирал все круче и круче в тыл марковцев, обстреливая их. С помощью невидимого Терехова удалось вытеснить б…лых на южную окраину деревни. Тогда Жердев заметил неподалеку сверкающие языки желтого пламени. Это вражеская батарея вела беглый огонь по другим батальонам семенихинского полка. Луна скрылась за тучу, густую предрассветную тьму с завываньем бороздили снаряды.
Дерзкая мысль пришла в голову Степана.
— Шуряков, есть патроны? — спросил он, усаживаясь на телегу пулеметчика.
— Полторы ленты осталось, товарищ комиссар.
— Гони на батарею!
Шуряков сразу оценил намерение Жердева и ударил по лошадям. Из-под колес полетели комья земли, влажной и тяжелой. Стучали конские копыта, шуршало подмятое жнивье. Красноармейская цепь отстала, прислушиваясь к звукам уносившейся вдаль повозки.
— Заворачивай! Живо!
Шуряков дал круг возле самой артиллерийской позиции, осадил. Пригнувшись к шероховатым рукояткам затыльника, Степан нажал спуск. Захлопотал «максим», играя золотыми блестками пламени. Видно было, как заметалась в темноте орудийная прислуга, как бежала пехота, выделенная для прикрытия батареи, и тоже гибла под свинцовым ливнем.
Марковские подразделения, собираясь в пятый раз атаковать красных, переполошились. У них за спиной внезапно смолкли пушки и разгорелась пулеметная трескотня.
Семенихин, находясь в передовой цепи своего полка, закричал:
— Братцы! Пора кончать разговор! — и пошел, прихрамывая, на желтые огоньки винтовочных выстрелов.
— Урррр-а! — поднимаясь из окопов, грянули советские батальоны.
Марковцы сначала отползали. Потом кинулись бежать, оставляя на поле боя оружие, санитарные двуколки, дымящиеся кухни с жирной бараниной.