Молодость
Шрифт:
Долгих говорил, что руками спровоцированных селян авантюрист Клепиков, помещик Гагарин, заводчик Адамов, купцы и кулаки спешат воскресить свое былое могущество.
— Но этого не будет! Историю врагам не повернуть назад! Долой презренных изменников советской Отчизны!
Клепиков подбежал к мятежникам:
— Кончать с ним!
Он вспомнил выступление Селитрина на Ярмарочном поле, чуть не погубившее все дело… Горло его сжимал страх.
Но в ту же секунду рядом ударил выстрел. Растолкав потную толпу, Ефим разрядил маузер
Дикий вой ринувшихся вперед мятежников оглушил Клепикова и увлек в общую свалку. Возобновилась стрельба, разрывая желтыми вспышками предрассветную темноту. Мимо промчался Ефим, указывая в сторону кладбища, голос его тонул среди множества других звуков.
С трудом выбираясь из толчеи, Клепиков почувствовал необъяснимое беспокойство. Причину своего состояния он понял, когда очутился на Акатовской улице. Пользуясь замешательством, красные перевалили через кладбищенскую стену и постреливали уже где-то за чертой города.
Клепиков скрипнул зубами. Не было сомнения, что Долгих сознательно пошел на смерть, лишь бы дать возможность вырваться товарищам.
«Большевик», — содрогаясь всем существом, думал Клепиков.
Он вяло и безразлично спросил подъехавшую Аринку:
— Ушли?
— Проразинил Гагара…
…В здании уездного исполкома собрались чиновники, купцы, фабриканты… За столом сидел только что освобожденный из тюрьмы Адамов. Анархист Кожухов с трибуны разносил все доводы о форме правления. Он предлагал сжечь архивы, уничтожить коммунистов и издать декрет против частной собственности.
Клепиков остановился на пороге. Все притихли. — Город и уезд объявляют присоединившимися к Украине, — произнес Клепиков и вышел.
Люди переглянулись недоумевая… Лишь Адамов хитро ухмыльнулся. Он был доволен. Через несколько часов с Украины прибудут оккупационные войска.
Глава пятьдесят вторая
В полночь мятежники вывели из города пленных и остановились на берегу Низовки.
Своей пестротой и усталым видом толпа, обреченных напоминала деревенский сход, затянувшийся допоздна с решением мирских дел. Среди мужчин белел платок на голове молодой женщины, заброшенной сюда от домашнего очага.
Но посверкивание штыков по сторонам и резкие окрики конвоиров нарушали первое впечатление.
— Чего они собираются делать? — спросил у товарищей Костик, раздетый по дороге до кальсон.
Он был захвачен унтерами в одной из многочисленных атак на заставу Терехова, когда взрывом гранаты разбило «максим» и контузило пулеметчика. Израненный командир эскадрона Безбородко, с закрученными назад руками, тихо сказал в поникшие усы:
— Нехай им повылазе, хлопче… Вже не минуешь своей доли.
Безбородко, вернувшись в город с людьми из отряда Быстрова, еще дваджы совершал удачные вылазки на главную клепиковскую переправу через Низовку. Разрушал паром, топил и обстреливал скопления противника.
Храбрым казаком слыл Безбородко. Он дрался с немцами и турками в мировой войне, а после Октября пришлось схлестнуться с «волками» Шкуро на родной Кубани, взрастившей его, круглого сироту, в ковцльной степи. Ни разу не дрогнуло сердце удалое от занесенного вражеского клинка. Но страшился Безбородко вот этой обдуманной, подлой расправы на примолкшем берегу.
«А то добре, що Ганна не пишла за мене, а пишла за славного моего кориша Петро Тютюнника, — думал он, желая хоть чем-нибудь утешить себя. — Одной вдовой буде меньше на свити».
Командовал конвоем толстяк Домогацкий. Выстроив унтеров против пленных, он весело, с хрипотцой, воскликнул:
— Господи, благослови… Здесь, краснопузики, и конец ваш! Чего головы повесили? Не охота на тот свет… А контрибуцию брать охота?
— Не смейся! Как бы еще плакать не пришлось, — сказал Костик.
— Надеешься?
— Уверен, что ты пойдешь на мыло — чесоточным лошадям зады тереть. Наши тебя под землей найдут…
Домогацкий вырвал у крайнего унтера винтовку, торопливой рысцой подкатился к парню.
— Очень ты разговорчивый!
Костик не успел отстраниться от кованного приклада и упал навзничь… Его швырнули в воду. Река вздрогнула и сомкнулась над ним, волнуя туманную дымку.
— Не надо, господа, тратить патронов, — горячился Домогацкий. — Я их по одному перекупаю! Кто следующий? Выходи, если горазд, на полюбовную! А может, даме уделить внимание? Пора! Из военкомовского отряда, вертихвостка…
Конвоиры нестройным галдежом поддержали предложение фабриканта. Но едва палач шагнул к женщине в белом платке, из толпы раздался гневный голос Безбородко.
— Бисовы души! Куркули скажени! Усих не замордуете, бо Россия — страна великой правды, сильнее вас!
— А ну, хохол, держись, коли вызвался, — загорланил Домогацкий, поворачиваясь в сторону кубанца.
В наступившей жуткой тишине послышалось шипение паровоза… Унтера тревожно посмотрели в сторону железной дороги, засуетились, лязгая затворами, толкая пленных к обрыву.
— Эй, что там у вас? — Из-за бугра вышел молодой крестьянин, возглавляя небольшой отряд.
Домогацкий оглядел рассыпной строй нежданных свидетелей расправы. Убедившись, что это мужики, ответил небрежно:
— Вот… кончать привели. Чтобы, значит, в городе не воняло…
— Неплохая затея, — похвалил новоприбывший, отталкивая широким плечом фабриканта. — Ну-ка, посторонись! Сами кончим…
— То есть, почему? — не понял Домогацкий.
— Давай, отходи прочь! — грозно тряхнул чубом вожак непостижимого отряда. — Навоевались, хватит! Осип, собери-ка винтовки!