Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества

Лукач Георг

Мы уже приводили критические замечания Маркса о том, что в гегелевской философии имеется тенденция к "некритическому идеализму". Этот "некритический идеализм" выражается, в частности, в понимании Гегелем самой философии, и здесь мы оказываемся в самом центре философской критики "Феноменологии". Гегель говорит об "отчуждении" (Entauberung) и о его снятии в философии, однако он совершенно не догадывается о том, что та самая философия, которая в его системе призвана снять "отчуждение" (Entauberung), сама является характернейшей формой проявления "отчуждения" (EntauBerung): "…а философский дух есть не что иное, как отчужденный дух мира, мысленно, т. е. абстрактно, постигающий себя внутри своего отчуждения. Логика — деньги духа, спекулятивная, мысленная стоимость человека и природы, их ставшая совершенно равнодушной ко всякой действительной определенности и потому недействительная сущность — отчужденное, а поэтому абстрагирующее от природы и от действительного человека мышление: абстрактное мышление" [20] .

20

Там же. С. 160.

Этого Гегель не видит и, поскольку он понимает это отчужденное мышление не как отчужденное,

поскольку он именно в этом мышлении видит механизм снятия "отчуждения" (Entaube-rung), впадает в "некритический идеализм", ставя в своей философии на голову действительные связи и жизненные определенности отчуждения (Entfremdung). Последовательно придерживаясь этих оснований, гегелевский идеализм приходит к отождествлению сущности человека с самосознанием. "Поэтому всякое отчуждение человеческой сущности для него — не что иное, как отчуждение самосознания. Отчуждение самосознания не рассматривается как выражение, как отражающееся в знании и мышлении выражение действительного отчуждения человеческой сущности. Напротив, действительное, являющееся реальным отчуждение есть по своему внутреннейшему скрытому — и раскрываемому только философией — существу не что иное, как проявление отчуждения подлинной человеческой сущности, самосознания. Поэтому наука, постигающая это, называется феноменологией. Поэтому всякое обратное присвоение отчужденной предметной сущности выступает как включение ее в самосознание: овладевающий своей сущностью человек есть только самосознание, овладевающее предметной сущностью. Поэтому возвращение предмета в самость и есть обратное присвоение предмета" [21] .

В критических замечаниях Маркса отчетливо демонстрируется, как это ложное отождествление человека с самосознанием необходимым образом вытекает из ложного понимания отчуждения (Entfremdung) в общественной жизни. Маркс раскрывает и подвергает критике субъективную сторону, заключающуюся в ложном отождествлении человека с самосознанием, и объективную сторону — отождествление отчуждения (Entfremdung) с предметностью вообще.

В своих экономических размышлениях Маркс, руководствуясь фактами реальной жизни, проводит четкую грань между опредмечиванием в труде как таковом и отчуждением (Entfremdung) с субъекта и объекта в капиталистической форме труда. Именно поэтому он и в состоянии вскрыть их ложное отождествление у Гегеля. Маркс так критикует методологический фундамент "Феноменологии": "В качестве полагаемой и подлежащей снятию сущности отчуждения здесь выступает не то, что человеческая сущность опредмечивается бесчеловечным образом, в противоположность самой себе, а то, что она опредмечивается в отличие от абстрактного мышления и в противоположность к нему" [22] . Из гегелевской ложной постановки вопроса, хорошо уже нам знакомой по "Феноменологии" и всей ее предыстории, проистекает и ложная кульминация гегелевской философии, заключающаяся в снятии предметности. "Поэтому речь идет о том, чтобы преодолеть предмет сознания. Предметность как таковая считается отчужденным, не соответствующим человеческой сущности (самосознанию) отношением человека. Поэтому обратное присвоение порождаемой как нечто чужое, под категорией отчуждения, предметной сущности человека имеет значение не только снятия отчуждения, но и снятия предметности, т. е. человек рассматривается как непредметное, спиритуалистическое существо" [23]

22

Там же. С. 157.

23

Там же. С. 159–160.

Маркс совершенно ясно показывает, как ложная идеалистическая постановка вопроса и его ложное решение Гегелем неизбежно вытекают из столь же неизбежно одностороннего и несовершенного понимания им капиталистического общества, что эта высшая форма идеалистической диалектики может быть полностью снята лишь тогда, когда, благодаря перспективе реального снятия капиталистического отчуждения (Entfremdung), становится возможной социалистическая критика капиталистической экономики.

Идеалистической теории снятия предметности Маркс противопоставляет материалистическую теорию предметности. В этой связи уже сейчас следует указать на то, к чему мы подойдем позже, — на то, что Марксова материалистическая теория объясняет и капиталистическое отчуждение (Entfremdung), и его снятие, и поэтому Маркс в состоянии дать более полную и обстоятельную критику идеализма Гегеля, чем Фейербах, который оставляет без внимания эти социальные проблемы, в силу чего он, с одной стороны, не замечает правильные моменты гегелевской теории, а с другой, хотя и исходит из противоположной точки зрения, впадает в те же ошибки в понимании человека и общества, что и идеалист Гегель. Квинтэссенция марксовской материалистической теории предметности такова: "Когда действительный, телесный человек, стоящий на прочной, хорошо округленной земле, вбирающий в себя и излучающий из себя все природные силы, полагает благодаря своему отчуждению свои действительные, предметные сущностные силы как чужие предметы, то не полагание есть субъект: им является субъективность предметных сущностных сил, действие которых должно поэтому быть тоже предметным. Предметное существо действует предметным образом, и оно не действовало бы предметным образом, если бы предметное не заключалось в его существенном определении. Оно только потому творит или полагает предметы, что само оно полагается предметами и что оно с самого начала есть природа. Таким образом, дело обстоит не так, что оно в акте полагания переходит от своей "чистой деятельности" к творению предмета, а так, что его предметный продукт только подтверждает его предметную деятельность, его деятельность как деятельность предметного природного существа" [24] . "Быть предметным, природным, чувственным — это все равно, что иметь вне себя предмет, природу, чувство или быть самому предметом, природой, чувством для какого-нибудь третьего существа… Непредметное существо есть невозможное, нелепое существо [Unwesen]" [25] .

24

Там же. С. 162.

25

Там же. С. 163.

Поэтому материалистическая критика Марксом идеализма Гегеля основывается на изображении действительных предпосылок

человеческого мышления и человеческой практики, выдвигаемых в противовес мнимой беспредпосылочности абсолютного идеализма. Тем самым вскрываются действительные предпосылки абсолютного идеализма. Поэтому материалистическая диалектика представляет собой в этом смысле истину диалектики объективного идеализма, так как она не только отбрасывает его, но и с необходимостью показывает истоки его ошибок и указывает путь к его действительному снятию, т. е. к сохранению имеющихся в нем существенных и истинных моментов. Благодаря тому, что действительные предпосылки философии, действительные факты жизни (природы, экономики, истории) противопоставляются мистифицированным предпосылкам объективного идеализма, а правильное диалектическое отражение этих фактов приводит к истинным философским выводам, — благодаря этому вскрывается природа как "некритического идеализма", так и "некритического позитивизма" Гегеля, являющихся необходимыми следствиями современного ему общественного бытия. В результате такого воспроизведения становится само собой ясным, почему и каким образом Гегель, несмотря на подобные идеалистические мистификации, смог выявить существенные определения не только политической экономии и истории, но и диалектических связей объективной действительности вообще и каким образом гегелевская диалектика могла стать непосредственной предшественницей материалистической диалектики. Решающее значение при этом имеет тот подчеркнутый нами факт, что Гегель понимает труд как самопорождение человека, человеческого рода.

Опираясь на такую оценку Гегеля, Маркс выступает с самой резкой критикой там, где это правильное понимание предстает в мистифицированной и, следовательно, искаженной форме. Выше мы вкратце приводили высказывания Маркса о том, что история у Гегеля оборачивается только кажущейся историей. У Маркса речь шла о констатации того факта, что снятие предметности в абсолютном знании имеет своим следствием то, что гегелевский носитель истории, абсолютный дух, творит ее не действительным, как воображает Гегель, а лишь мнимым образом. Исходя из критики гегелевской теории предметности, Маркс критикует мистифицирование всей этой теории о "носителе" истории, критикует основу идеалистического мистифицирования истории у Гегеля: "…этот процесс должен иметь носителя, субъекта; но субъект возникает лишь как результат; поэтому этот результат — знающий себя как абсолютное самосознание субъект — есть бог, абсолютный дух, знающая себя и осуществляющая себя идея. Действительный человек и действительная природа становятся просто предикатами, символами этого скрытого недействительного человека и этой недействительной природы. Поэтому отношение между субъектом и предикатом абсолютно извращено: это — мистический субъект-объект, или перекрывающая объект субъективность, абсолютный субъект как процесс, как отчуждающий себя и возвращающийся к себе из этого отчуждения и в то же время вбирающий его обратно в себя субъект, и субъект как этот процесс; это — чистое, безостановочное кружение в самом себе" [26] .

26

Там же. С. 170.

Поэтому действительная история развертывается у Гегеля так, что она имеет абстрактного, мистифицированного, воображаемого "носителя", который, конечно, может "творить" лишь абстрактную, мистифицированную, воображаемую историю. Действительный процесс, действительные определения процесса поэтому могут лишь, так сказать, пролезть контрабандой в саму конструкцию. То, что в воспроизведении конкретных этапов, конкретных переходов процесса они становятся преобладающими, демонстрирует уже нам известная и с различных сторон нами проанализированная глубокая противоречивость гегелевской диалектики.

Более чем десятилетие спустя Маркс возвращается к тем же самым вопросам философии Гегеля, на этот раз, однако, уже не в форме непосредственной критики "Феноменологии духа", а в форме обобщающей оценки философских оснований всего гегелевского идеализма. В знаменитом введении к "Критике политической экономии" Маркс анализирует различные взаимосвязанные и взаимодополняющие способы отображения в мысли объективной действительности и духовного овладения ею и при этом противопоставляет подлинно материалистический подход гегелевским иллюзиям относительно него. "Конкретное потому конкретно, что оно есть синтез многих определений, следовательно, единство многообразного. В мышлении оно поэтому выступает как процесс синтеза, как результат, а не как исходный пункт, хотя оно представляет собой действительный исходный пункт и, вследствие этого, также исходный пункт созерцания и представления…

Гегель поэтому впал в иллюзию, понимая реальное как результат себя в себе синтезирующего, в себя углубляющегося и из самого себя развивающегося мышления, между тем как метод восхождения от абстрактного к конкретному есть лишь тот способ, при помощи которого мышление усваивает себе конкретное, воспроизводит его как духовно конкретное. Однако это ни в коем случае не есть процесс возникновения самого конкретного" [27] .

Здесь перед нами Марксова критика гегелевского идеализма в ее наиболее зрелой и обобщенной форме.

27

Там же. Т. 46, ч. I. С. 37–38.

Исчерпывающая критика гегелевской концепции "отчуждения" позволила Марксу дать материалистическую критику и другой фундаментальной категории гегелевской диалектики, категории "снятия" (Aufhebung). В этой связи важно вновь указать на то, что Маркс, критикуя идеалистическую диалектику, критически ее преодолевая и воспринимая ее ценные элементы для материалистической диалектики, имеет дело исключительно со специфической формой гегелевской диалектики. Так, например, в разбираемом нами здесь случае совершенно не упоминаются ни шеллинговский вариант снятия, а именно уничтожение снятых определений, их угасание посредством снятия в абсолюте, ни кантовская форма агностического учения об антиномиях. Маркс видит в гегелевской диалектике полное и окончательное преодоление ее предшествующих форм. Он критикует поэтому исключительно гегелевскую, высшую форму диалектического снятия, в котором снятые определения не только уничтожаются, но одновременно сохраняются и возводятся на более высокую ступень; снятие, как имеющееся в абсолютном инобытие не обращается в ничто, а считается с существующим, с его относительным правом на существование. "Отчуждение" у Гегеля имеет, в отличие от Шеллинга, позитивное значение, благодаря ему творится предметность; отсюда и исходит в своей критике Маркс, когда он, рассматривая споры Гегеля с его предшественниками, решительно принимает гегелевскую сторону.