Молодые львы
Шрифт:
– Две тысячи франков, – сказал он. – Это сорок долларов. Я бы не прочь купить бутылочку хорошего коньяку, погреть свои старые кости.
– Четыре тысячи франков, – спокойно сказал лейтенант. Можешь получить бутылку за четыре тысячи.
Пфейфер пристально посмотрел на лейтенанта и медленно сплюнул. Потом заговорил, обращаясь к зажатым в руке костям:
– Милые косточки! Папа хочет выпить. Папе очень хочется выпить.
Он положил свои две тысячи франков на землю. Два сержанта с яркими звездочками на плечах сделали ставку.
– Косточки, – сказал Пфейфер, – сегодня так холодно, а папу мучает жажда. – Он нежно покатил по земле кости, словно выпустил из рук лепестки цветов. –
– С удовольствием, – сказал лейтенант. – Он отдал Пфейферу бутылку и собрал, деньги. – Я рад, что мы сюда приехали.
Пфейфер пил долго. Солдаты наблюдали за ним, не говоря ни слова, и радуясь, и досадуя на его расточительность. Пфейфер тщательно закупорил бутылку и сунул ее в карман шинели.
– Сегодня вечером будет атака, – воинственно заявил он. – На кой черт мне нужно форсировать эту проклятую реку с четырьмя тысячами франков в кармане? Если уж фрицы ухлопают меня сегодня вечером, то они, по крайней мере, убьют солдата с брюхом, полным хорошего коньяка. – Вскинув винтовку на ремень, он с самодовольным видом пошел прочь.
– Служба снабжения, – сказал один из пехотинцев, наблюдавший за игрой. – Теперь я буду знать, почему они так называются.
Лейтенант добродушно засмеялся. Критика его не трогала. Майкл давно уже не видел, чтобы люди смеялись так чистосердечно без особой причины, просто от избытка хорошего настроения. Он подумал, что так смеяться могут только люди, которые живут за пятьдесят миль от передовой. Во всяком случае, никто из солдат не засмеялся вслед за лейтенантом.
– Я скажу вам, зачем мы сюда приехали, ребята, – сказал лейтенант.
– Легко догадаться, – сказал Крейн, солдат из взвода Майкла. – Вы из службы информации и привезли с собой вопросник. Счастливы ли мы здесь на фронте? Нравится ли нам служба? Болели ли мы гонореей больше трех раз за последний год?..
Лейтенант снова засмеялся. «Да он, оказывается, весельчак», – подумал Майкл, угрюмо посмотрев на лейтенанта.
– Нет, – сказал лейтенант, – мы здесь по делу. Мы слышали, что в этих лесах можно набрать неплохих трофеев. Два раза в месяц я бываю в Париже, а там можно хорошо продать пистолеты системы «Люгер», фотоаппараты, бинокли и прочую дребедень. Мы готовы платить за такой товар хорошие деньги. Ну как, ребята, у вас есть что-нибудь для продажи?
Солдаты, окружавшие лейтенанта, молча переглянулись.
– У меня есть прекрасная винтовка Гаранда, – сказал Крейн, – я готов расстаться с ней за пять тысяч франков. А то еще есть добротная телогрейка, – с невинным видом продолжал Крейн. – Немножко поношена, но дорога как память.
Лейтенант усмехнулся. Ему явно нравилось проводить свой выходной день на фронте. Он наверняка напишет своей девушке в Висконсин об этих чудаках из пехоты, хоть и грубоватых, но в общем потешных ребятах.
– Хорошо, – сказал лейтенант. – Поищу сам. Я слышал, на прошлой неделе здесь были бои, наверно, кругом валяется много всякого барахла.
Пехотинцы равнодушно глядели друг на друга.
– Много, очень много, – вежливо сообщил Крейн, – можно навалить полную машину. Вы будете самым богатым человеком в Париже.
– А как проехать на фронт? – оживился лейтенант. – Мы заглянем туда.
Снова наступило обманчиво равнодушное молчание.
– Ах, на фронт, – с тем же невинным видом сказал Крейн, – вы хотите заглянуть на фронт?
– Да, солдат. – Голос лейтенанта звучал теперь уже не так добродушно.
– Поезжайте по этой дороге, – указал рукой Крейн. – Так я говорю, ребята?
– Так, так, лейтенант, – подтвердили солдаты.
– Мимо
Лейтенант теперь понял, что над ним смеются. Он повернулся к Майклу, который все время молчал.
– Послушайте, вы можете сказать нам, как проехать на фронт?
– Так вот… – начал было Майкл.
– Поезжайте по этой дороге, лейтенант, – перебил Крейн. – Проедете мили полторы, потом будет небольшой подъем и лесок. Взберетесь на вершину холма и увидите внизу реку. Это и есть фронт, лейтенант.
– Он правду говорит? – недоверчиво спросил лейтенант.
– Да, сэр, – подтвердил Майкл.
– Хорошо! – Лейтенант повернулся к одному из сержантов. – Льюис, джип оставим здесь. Пойдем пешком. Сделай что нужно, чтобы его не угнали.
– Да, сэр. – Льюис подошел к джипу, поднял капот, вытащил ротор из распределителя и вырвал несколько проводов. Лейтенант тоже подошел к машине, взял пустой мешок и перекинул его через плечо.
– Майкл! – раздался голос Ноя. Он махал Майклу. – Пошли, пора возвращаться…
Майкл кивнул головой. Он чуть было не подошел к лейтенанту и не сказал ему, чтобы тот убирался отсюда в свою уютную канцелярию, к теплой печке, но передумал. Он догнал Ноя, который, устало передвигая ноги по вязкой грязи, шел по дороге к позициям роты, находившимся в полутора милях отсюда.
Взвод Майкла располагался под седловиной, откуда хорошо проглядывалась река. Гребень высоты так густо порос молодыми деревьями и кустарником, что даже сейчас, когда опали листья, они давали хорошее укрытие, и солдаты могли свободно передвигаться. С вершины можно было видеть мокрый склон, местами поросший кустарником, а у самой подошвы холма – узкую поляну, упиравшуюся в реку, за которой возвышался такой же гребень. За ним лежали немцы. Над зимним ландшафтом нависло безмолвие. Черная река катила свои мутные воды между обледеневшими берегами. Там и тут у берега гнили в воде стволы деревьев; маслянистые волны, бурля, обтекали их и катились дальше. Над противоположными склонами, испещренными серыми пятнами снега, стояла тишина. По ночам вспыхивала иногда короткая, жаркая перестрелка, но днем слишком открытая местность ограничивала действия патрулей, и между воюющими сторонами устанавливалось своеобразное молчаливое перемирие. Расстояние между позициями противников, насколько было известно, составляло около тысячи двухсот ярдов; во всяком случае, так они были помечены на картах в том далеком, сказочном, безопасном месте, которое именуется штабом дивизии.
Взвод Майкла находился здесь уже две недели, и если не считать редкой ночной перестрелки (последний раз это было три ночи назад), то противник ничем не обнаруживал своего присутствия. Можно было подумать, что немцы упаковали свои вещи и отправились по домам.
Но Хулиген так не думал. У него был хороший нюх на немцев. Некоторые по запаху краски могут определить подлинность картин голландских художников, другие, попробовав вино, сразу скажут, что оно урожая 1937 года, и назовут никому неизвестный виноградник около Дижона. «Специальностью» Хулигена были немцы. У Хулигена было узкое, с высоким лбом, интеллигентное лицо ирландского ученого. При взгляде на него вспоминались однокашники Джойса [106] из Дублинского университета. Он подолгу вглядывался через кустарник в противоположный гребень и говорил, с сомнением качая усталой головой:
106
Джойс, Джеймс (1882—1941) – ирландский писатель-декадент.