Молоко волчицы

Губин Андрей Тереньтьевич

Небо рядом. С Белых гор в летнем зное текут свежие ручейки горной прохлады. В полдень ослепительно слишком усердное солнце.

Есауловы не отдыхали и в жару - Глеб по птицам чуял скорую перемену погоды. Работали все пятеро. Буйные весенние дожди выгнали травы под конское брюхо. Дорог каждый час. Ночевали в степи. Ели всухомятку, но выбились из соли. В ночь Мария погнала верхом в станицу. По дороге встретила знакомых баб, коммунарок. Бабы пообещали дать ей соли, и она поехала с ними на табор. Спешить ей некуда, а поговорить с людьми охота.

Ночью небо и горы перепутались в объятиях - над головой светляками

ползут звезды, под ногами звездами мерцают светляки. Степь поет, турчит, а горы в могучем молчанье. Бабы расстелили на сене полсти - в балагане душно, а девки и парни не стелют - ночь коротка, успеешь ли поспать, когда песни и игры только начались. Бригадир косарей Федор Федорович Синенкин степенно отужинал и незаметно ушел к копнам, куда чуть раньше скрылась его жена, синебровая Анька.

К табору подъехала линейка - начальство. Михей Васильевич, Быков и незнакомый городского пошиба паренек с блокнотом в руках. Поздоровались. Быков представил городского:

– Корреспондент газеты "Известия" товарищ Рудаков. Интересуется насчет вашей коммуны.

Бабы и косари подсели к костру, над которым посапывал котел с варевом. Корреспондент начал:

– Кто из вас, товарищи, в коммуне с самых первых дней?

– Это с каких же первых?
– заводят долгую беседу казаки.

– С основания.

– Первым был Денис Иванович, царство небесное, - похвалился политическим пониманием дедушка Исай.
– Да Яшка Уланов, наш председатель, а больше, почитай, нету.

– Постой, Исай Тимофеевич, - вспоминают бабы, - а бригадир Федя Синенкин?

– Верно, он был.

– Так и ты, Мария Федоровна, была!
– заметил Марию Михей Васильевич.

– Я же теперь не состою.

– Ничего, не все сразу. Вот и расскажи товарищу из Москвы, как вы начинали хозяйствовать.

– Да ну вас, Михей Васильевич, я же беспартийная!

– Говори, Маруся!
– поддакнули бабы.

– Оно и нам не вредно послушать, - подсел к Марии секретарь укома партии Быков.

– Ну, это правильно товарищи из газеты докопались, - начала Мария, артель началась с двадцатого года, да, с двадцатого. Денис Иванович организовал нас тогда в коммуну. Тронулись мы в эти балки по весне, уже цвели фиалки и скрипки-синички. Провожали нас с музыкой. И голосили за нами... Может, я не так рассказываю?

– Говорите, говорите, - подбодрил ее корреспондент.

– Ну и правильно голосили - налетели белые, посекли коммунаров, мы и разбежались, кто куда. Опять собрались, уже Михей Васильевич руководил, но пахали под охраной, с ружьями за спиной. Земля тут вольная, черная, но сразу не давалась в руки - то град, то засуха, а когда объявилась божья мать...

Михей Васильевич грозно и укоряюще выкатил глаза - поздно, корреспондент поднял голову:

– Божья мать? Интересно, расскажите, пожалуйста.

– Я про это лучше знаю, - взял огонь на себя Михей.
– Только писать об этом не след. Году так в двадцать шестом пролетарцы крепко встали на ноги. Рядом с коммуной - земли совхоза "Юца". Поселок совхоза рос, шел в гору, народ прибывал разный, и завелась там религиозная шашель. Как сейчас помню, присылают в столсовет депутацию, просят выдать на поселок попа или дьяка. Мы им заместо народного опиума школу-семилетку открыли, послали учителей. Потом окопались там баптисты. Сломать

их моленный курень, прекратить сборища прав нет. Мы и придумали: поставили сорок два условия содержания молельни. Проверяем с директором совхоза - выполнили только сорок: бачок питьевой оказался антисанитарным и боров дымовой сложен не по пожарным правилам. Мы и закрыли тот дом по закону, как договаривались. Открыли там медпункт. Тут умер один рабочий совхоза, баптист. Хоронить его приехали большие шишки баптистские из разных городов. Мы с директором наняли три оркестра, чтобы дули без передышки, не давали ходу вражеским речам баптистским, вынесли знамя и похоронили того рабочего, как положено. Чуть погодя на Юце объявился новый толк - живой богородицы. Есть там в совхозе одна баба, красавица, еще в девках была божьей матерью, иконы с нее писали, ну и стала она являться верующим, уговорили ее пришлые "первосвященники"...

– Как же являлась она?
– спрашивает корреспондент.

– Из кадушки, в красной ризе, с серпом и молотом. Пришлось богородицу постращать маленько, а "первосвященников" выслали в Соловки - там душу спасать способнее, - смеется Михей.
– Вот так и жили. В первые годы коммуна напоминала застрявший воз, когда кони дергают не дружно, не враз, то один, то другой. Но таки выехали на прямую дорогу. Сейчас, товарищ корреспондент, запишите; доходы коммунаров сравнялись с доходами крепких середняков. Конечно, в совхозе живут лучше, но артели уже кормят и себя и других, строятся, расширяют хозяйство, десятому Октябрю подарок сделали железный мост через Подкумок, я вам показывал, когда ехали.

– А как распределяют доходы в артели?
– интересуется дотошный корреспондент.

– Это надо бы Яков Михайлыча, председателя, - замялись косари.

– А я не буду молчать!
– выскочил дедушка Исай.
– Я, к примеру, десятину скосил, а лодырь Излягощин спит в холодочке, а получать поровну и ему, и мне. Вот оно как в коммуне.

– Неверно это, - сказал корреспондент, - надо платить по труду, тогда и дела пойдут веселее. Я на днях был на Кубани, в "Красной заре", там оплата по труду, и хороший работник получает не меньше рабочего на заводе. От единоличников отбоя нет - толпами идут записываться в артель.

– Конечно, писать про наши артели в газете рановато, - говорит Быков.

– Нет, Андрей Владимирович, - не соглашается корреспондент, - ваша Пролетарская коммуна знаменита на всю страну - самая первая! И лучшие урожаи дали первыми вы, казаки. Как ваша фамилия, товарищ?
– обратился к Марии.

– Есаулова...

– Родственники с Михеем Васильевичем?

– Меня брат Михея Васильевича держит.

– Как - держит?
– удивился корреспондент.

– Ну, замужем, значит... Божья мать тоже Есаулова...

– Сейчас вы не в коммуне?

– Нет, - потупилась Мария.
– Самостоятельно.

У костра остановились подводы с молочными бидонами - вечерний удой с фермы везут в город. Ездовые - парнишки. Кашеварка Люба Маркова налила им по чашке кулаги.

Михей и тут свою агитацию проводит, говорит:

– Вот доживем, товарищи, что молоко с гор самотеком пойдет в города по трубам...

– Брешешь, Миша, - простодушно удивился дед Исай.

– Вот увидите! Сады артель заложила, яйца птичник даст возами...