Молоко волчицы
Шрифт:
– Чего это он в погонах?
– спросил художницу Быков, кивнув на гунна-Антона. Синенкин неприятен Быкову с первой встречи как бывший есаул.
– Эта картина еще не закончена.
– А что, ребята, - сказал начальник бойцам, - картинки важные, а?
– Здорово мазюкает!
– восхитился Васнецов.
– Это дело!
– Может, комендант и прав, - сказал Быков, - художества тоже народу требуются. Сделаем тут клуб, с книгами, а картины уже висят. Не только в кабак ходить людям. А хозяйку назначить заведующей. Выздоравливай, то варищ Невзорова,
Невзоровой прислали врача.
К вечеру к коменданту пришел мирный станичник Глеб Есаулов с просьбой вернуть ему реквизированных коней. Кто-то посоветовал ему обратиться "к самому главному", к Антону. К Глебу у Антона сложное, двойное чувство. Он и враг ему за сестру, и за нее же дорог.
– Антон Федорович, ты голова станицы?
– Не один, - уклончиво ответил комендант.
– Это мы понимаем, и Коршак, и Горепекина верховодят, но печать-то держишь ты!
– Печать и в Совдепе есть.
– То маленькие! А твоя большая, главная, тебе вон и Михей, братец мой, подчиняется, а он полком командует.
– Чего тебе?
– Да чего - вот я, к примеру, хлебороб. Скажи на милость, можно без коней хозяиновать?
– Можно. На быках. В Индии - на слонах, - вроде как пошутил комендант.
– Нету их, быков. Верните коней. Какой же это закон - отбирать у хозяина худобу!
– Закон военного времени, дорогой товарищ!
– Так войны нет, кони мои стоят в конюшне ЧК без толку, и Снежок уже засекается, конюх говорил.
– Кто отбирал?
– Она, Хавронька Горепекина из ЧК.
Антон достал папку - старые акты на реквизицию. Кони Глеба не были оформлены, акт отсутствовал. "Самовольничают братишки", - подумал Антон. Он позвонил в ЧК. Акта и там не оказалось. Позвонил Коршаку. Председатель Совдепа согласился, что реквизиция без акта незаконная, предложил составить акт.
– Приди-ка завтра, я разберусь, - пообещал Глебу Антон.
– Слава тебе, господи, хоть один человек в станице защитник! поклонился Глеб.
ГОРЫ ТЕМНЫЕ КАВКАЗСКИЕ
Назавтра Глеб не попал к коменданту - вместе с чекистами комендант проводил операцию. Гришка Очаков, политический бандит, наглел. Нахально, днем, банда влетела в станицу, купали коней у моста, заигрывали с прачками. Когда с площади летела конная милиция, шайка не спеша подтянула подпруги и с гиком показала хвост. Устроили на банду облаву. К вечеру вернулись ни с чем. На столе в кабинете Быкова неграмотно нацарапанная записка, что атаман Гришка Очаков пробыл два часа в хорошо охраняемом здании ЧК, о чем и сообщал. Антон Синенкин присмотрелся к бумажке - клочок ленты с инициалами бога-сына "И. Х.", которой перевязывают лоб покойников в церкви. Комендант поделился мыслью с Михеем Есауловым. Михей попов считал особо вредными врагами и решил попробовать проверить их.
Переодевшись, приклеив фальшивую бороду, Михей в ту же ночь постучался к священнику Николаевской церкви, что жил в домике рядом с храмом. Его впустили. Михей представился белым офицером, попросил укрыть его от преследования
Батюшка долго отнекивался и наконец сдался - да, есть и тут верные сыны отечества. И повел Михея в тайную ризницу под полом церкви. Там тускло светила лампада. Сыны отечества, их оказалось четверо, придирчиво читали "мандат", говорили неласково.
– Откедова ты, говоришь?
– зевнул один.
– Попрошу не тыкать!
– строго заметил Михей.
– Из ставки генерала Деникина.
– А ты, видать, ухорез!
– оживился спрашивающий.
– Поднять казачество тут неможно - продались, сукины сыны, за чечевичную похлебку новой власти.
– Свяжите меня с атаманом - я имею к нему поручение.
– Вот я!
– чуть приблизился из темноты человек в башлыке.
– Не валяйте дурочку - ведите к самому!
– приказывал Михей, зная Гришку по фотографии, отобранной у его родителей.
Бандиты заспорили меж собой.
– Пошли!
– сказал человек в башлыке.
На выходе из церкви Михей выстрелил в провожатого и негромко окликнул:
– Антон?
– Я, - ответил комендант.
– Ты там? Держи боковую дверь, а я тут буду.
С убитого Михей снял маузер, залег под каменный крест на могиле скончавшегося на водах архиерея. Хорошо, что в детстве Михей ходил в церковь и знал расположение дверей. Есть третья, выходящая в сад, но она забита еще в начале века. Ночь темная. Шелест сада мешает слушать. Глаза напряглись до боли. В домике священника промелькнул и погас огонек.
Глухой, таинственный шум деревьев, нелюдимый, неживой шум... Какая-то жуть вползала в душу Антона от этого шума. Подумалось о тщете человеческой, инструментальной музыки, а он любил слушать фортепиано.
Медленно открылась боковая дверь - открывалась целую вечность. Никого не видно. Потом туманной змеей сползло со ступенек тело. Из главной двери тоже выползал человек. Антон и Михей выстрелили почти одновременно и переползли на новые места. Из дверей ответили пулями - по кресту архиерея и по дереву, под которым только что лежал Антон.
В те годы на всякий выстрел спешили чекисты, а дежурные пожарники на каланче сообщали направление. Из ЧК уже летела линейка с бойцами особотряда.
Антон перестал стрелять. Михей понял - патроны кончились у коменданта - и пожалел, что затеяли они эту операцию вдвоем, как бы втайне от ЧК. У самого Михея был еще вражеский маузер. Он продолжал экономно стрелять, переползая с места на место.