Молоко волчицы
Шрифт:
— Творишь кумиров литых? — спросил он художницу, посмотрев на глиняный торс Венеры на веранде, пока его напарник точил пилу.
— А разве запрещено? — прикинулась она испуганной.
— Всякие изображения греховны, пагубны, ибо суть идолов, болванов, истуканов и кумиров — состязание с богом, — принял Лунь за чистую монету ее слова. — Будешь на том свете лизать раскаленные сковородки, пить серу и олово. И на этом натерпишься.
— Что же будет на этом? — притворно пугалась Невзорова.
«Сделает тебя господь хвостом, а другого человека
Товарищи Анисима не впервые слышали эти апокалипсические строки, но снова мороз прошел по их бесхитростным душам. С гневом и состраданием смотрели они на художницу, словно господь уже посетил ее.
Из-за гор высовывались раскаленные пики солнца. В нижней рубахе и наброшенном на плечи сюртуке прошел в виноградную беседку полковник Невзоров, кивнул дочери и поклонившимся пильщикам. Следом Люба Маркова несла кувшин вина и скворчащий на блюде кусок обжаренного мяса.
Денщик Саван Гарцев выводил из конюшни коней. По утрам полковник делал прогулку в осенних солнечных рощах, над синей речкой, впитывая сны вселенской сини небес.
Кони облегченно ржали, радуясь утренним верстам, хотя седлать из баловства не давались.
Во двор вошел с бидоном утрешника Глеб Есаулов. Поздоровался со всеми и тут же стал помогать Савану.
Полковник поднес по стакану денщику и Глебу, предложив составить ему компанию на прогулке. Патентованному герою русского воинства трудно без дела и скучно без войска.
Все чаще Глеб забегал на курс — дела. Да и то сказать, в станице грязь по колено, покосившиеся хатки, а тут тротуары бетонные, дома, как игрушки, боже мой, пожить бы в таком! Окнами на Кавказ смотрят, финтифлюшки из камня разные, а у Невзоровых волчиха медная, розно по небу бежит!
Нынче он увидит волчиху — идет к барыне Наталье Павловне позировать. Влекла его туда и Люба Маркова, с которой подолгу разговаривал о Марии Люба постоянно виделась с подругой. Часто вспоминала Марию в разговорах и барыня и расспрашивала Глеба об их прошлой любви — все знали, что дети у Марии немужние. Приветлив и барин с казаками.
На Генеральской улице мальчишки запускают бумажного змея. Подросший Федька Синенкин с ними. Глеб жадно посмотрел ему в глаза — они такие же, как у Марии. Валом валит народ — праздник. Вчера январь намел сугробы, тут же припекло, зазвенела вода, просохли дорожки, в садах покраснели вишневые веточки.
Безмятежные синие небеса простираются
Дремлет парк, насаженный господами у источников. Чугунные листья ограды курятся паром. Чирикают воробьи над конскими яблоками. Безостановочно течет из мраморных львиных пастей минеральная вода. Изредка мелькнет на аллее господин с тросточкой, в бобровой шубе. Пройдет дама в беличьей ротонде, в шляпе с перьями. Проведут выхоленного пса с гладкой шерстью. Глеб напился нарзана и вымыл под струей сапоги.
За парком сонно стынут безлюдные — «днем страшно ходить» — кварталы аристократических вилл курортного города, который еще богаче курса. Бронзовые воротца на запорах, фигурные решетки, старинные фонари, каменные часовенки, закоулки, искусственные скалы, крылатые звери. Над сторожками вьются дымки, тишь, сонь. Господа зимой в столицах.
Вот и волчица в медной шкуре. Оскаленная пасть, восемь тяжких сосцов, граненые мышцы на груди и шее, мать города Рима, как объясняла художница натурщику.
В душистых комнатах много картин — тут и дядя Анисим, и Александр Синенкин в чудной до пят одежде, с каким-то шаром в руках, и Шура Гундосая, и сам Глеб с конями под водопадом. Над одной комнатой стеклянная крыша — ночами вливается свет далеких созвездий. Здесь Глеб замедляет шаги. На стене рисунок — Мария, когда она еще была девчонкой, неуклюжей, длинноногой. Хоть бы взглянуть на детей, но он гонит эту мысль от себя ведь дети по закону не его.
Сейчас в стеклянной комнате-грезе барин Невзоров задумался над разобранной винтовкой и графином темного вина. За окнами густые кусты жасмина ограждают дом от непрочного, тленного мира.
Из этой комнаты видна зубчатая круглая башенка — там хозяйка, по ее словам, принимает лунные ванны.
Очень нравится Глебу в банкетном зале мебель — тяжелая, с затейливыми узорами и шишечками, с разными выдвижными ящичками. А серебряная посуда, хрусталь за стеклом! Печки, правда, в доме бестолковые — камины, стряпать в них неловко, но тут в доме и не стряпают. На турецких кушетках спят закормленные коты. При виде Глеба они вяло приоткрыли глаза — одно время он поставлял для них мясо.
В мастерскую художницы ход по крутой лесенке вверх. Дверь размалевана, как фартук маляра. Вверху нарисованы слова:
Создал я в тайных мечтах Мир идеальной природы, Что перед ним этот прах: Степи, и скалы, и воды! [7]Зная, как вести себя в господском доме, Глеб постучался, но дверь открыл раньше приглашения. Наталья Павловна улыбнулась казаку. Она любила его за рабочую удаль и сметку, не раз говорила при нем гостям, что если б была королевой, то сделала бы Глеба министром двора.
7
В. Брюсов.