Момент

Кеннеди Дуглас

— Мы все в какой-то степени меланхолики.

— Ага, значит, я соседствую с великим философом. Но ты отклонился от темы. Мехмет — который всегда в меланхолии — сказал, что вы выглядели по уши влюбленными.

— Да, это правда.

— Поздравляю.

— Ты сегодня бодрячком.

— Возможно, потому, что один американский писатель оказал мне добрую услугу. Спасибо тебе.

— Мехмет тебя любит.

— Ну, это громко сказано.

— Зато правда.

— В делах сердечных не бывает правды. Есть только реальность момента. Завтра все может измениться, тем более в запутанной ситуации Мехмета.

— Все невозможное возможно, если только захотеть. Внутренняя борьба, которую я наблюдал в Мехмете сегодня, пока мы ехали к тебе, — то, как он разрывался между тем, что говорило

его сердце, и тем, что предписывала его культура, — не оставляет сомнений в том, что он хочет этого, хочет тебя. Вопрос в другом…

— Можешь ты заткнуться, черт возьми?

Он отвернулся от меня, закусив нижнюю губу.

— Извини, если я перешел границу, — сказал я.

— Ты слишком проницателен, Томас. Только забываешь, что есть те, кто не хочет копаться в себе. На самом деле нас таких большинство. И, возможно, ты сам — вечно рассуждающий в повествовательной манере — пытаешься придумать простые развязки и чистенькие концовки в историях, которые далеки от всякой чистоты.

— Вряд ли можно сказать, что я представляю себе жизнь чистенькой.

— Но ты ведь хочешь жить счастливо со своей божественной Петрой?

— Конечно. Разве все мы не хотим счастья? Разве ты не хочешь быть счастлив с Мехметом?

Аластер закрыл глаза:

— Что я хочу — так это сигарету. Как только ты освободишь помещение, я потащусь в курилку, которую здесь держат для никотинозависимых, и попытаюсь перебить хорошей затяжкой эхо твоего мерзкого голоса дознавателя. Потом вернусь сюда, чтобы получить послеобеденную дозу — еще одна радость этого дня.

— Как проходит твое лечение? Успешно?

— Медики и психиатр, которого ко мне приставили, довольны моим прогрессом. Они считают, что я почти готов к тому, чтобы выйти в мир.

— Фантастика.

— Если только не видеть мир как средоточие зла и мести.

— Ты вернешься к работе.

— А потом Мехмета расколют его соплеменники, и меня опять пырнут ножом. Только на этот раз я окажусь в морге, а не на больничной койке.

— Ты, как всегда, чересчур драматизируешь, Аластер.

— Да, я такой. Но есть и одна хорошая новость… полиция наконец-то поймала психа, который порезал меня и мои работы. Как только его задержали несколько дней назад — он пытался скрыться в Мюнхене, — ему тут же поставили диагноз «параноидальная шизофрения» и упекли в какую-то суперохраняемую психушку в Баварии, где он будет сидеть с этими полоумными христианскими демократами. Так что, когда я наконец выйду отсюда, можно будет спокойно разгуливать по улицам Кройцберга, не опасаясь встретить этого бездарного маньяка. И все-таки… когда я смогу увидеть любовь всей твоей жизни?

— Ты увидишь ее, как только вернешься домой. Кстати, твоя мастерская снова сияет чистотой.

— Да, Мехмет говорил. Когда ты предъявишь мне счет на оказанные услуги?

— Все, что я попрошу взамен, это твое обещание больше никогда не притрагиваться к наркотикам.

— Почему тебя так волнует, что я могу взяться за старое?

— Потому что, как бы идиотски это ни прозвучало, я прикипел к тебе. И для меня мир станет куда менее интересным, если в нем не будет тебя.

— Сентиментальный бред, — буркнул он, и в этот момент звонок возвестил об окончании приема посетителей. Снова закрыв глаза, Аластер сказал: — А теперь вали отсюда, пока я окончательно не поглупел и не пустил слезу. Но ты ведь придешь завтра?

— Кажется, у меня нет выбора.

— Что, если бы ты пришел около полудня? Мехмет придет в одиннадцать.

— Он придет? Вот это новость так новость.

— Возможно, — сказал он, снова уставившись в потолок. — Возможно, это и есть, для тебя и меня, один из тех редких моментов, когда чертовы звезды выстраиваются в одну линию.

Несколькими часами позже, когда Петра ворвалась в дверь и сразу бросилась в мои объятия, мне почему-то вспомнились последние слова Аластера. Действительно, бывают в жизни редкие моменты, когда все встает на свои места, когда боги, звезды, рука судьбы, счастливая случайность (и все

другие неэмпирические силы, на которые мы обычно ссылаемся, рассуждая о предопределенности событий нашей жизни) соединяются в одном месте. Оглядываясь назад и вспоминая те три месяца, я могу сказать, что это было время, когда все складывалось на редкость удачно. Любить самому и быть настолько любимым — для меня это состояние было источником постоянного удивления и восторга. Что мне особенно запомнилось из той поры, так это то, что наша жизнь протекала в каком-то другом измерении, как будто мы возвели бастион, отгораживающий нас от внешнего мира. Мы были неразлучны и целиком поглощены проектом нашей совместной жизни. Для меня это была совершенно незнакомая территория. Если раньше я говорил своим девушкам, что мне необходимы личное пространство, свобода для творчества, теперь я не мог представить и одного вечера без Петры. Я взял себе за правило заканчивать все свои дела к приходу Петры с работы. И она никогда не опаздывала, также как и я, если мы встречались где-то в городе. В то же время мы относились друг к другу с большим уважением, мы были на равных. Впервые в жизни у меня был дом, и была женщина, возвращения которой я с нетерпением ждал по вечерам. От одного ее присутствия в комнате, за столиком в ресторане, в кино или концертном зале, где я держал ее за руку, у меня кружилась голова — настолько я был счастлив.

И это еще одно яркое воспоминание о тех первых месяцах, когда мы были вместе, — жизнь как праздник. Даже Аластер, когда его наконец выписали из госпиталя, отметил «улучшение атмосферы» в квартире.

Была суббота, когда ему разрешили вернуться к жизни вне больничных стен. Мы с Мехметом договорились вместе ехать за ним, и Мехмет сказал родным, что утром будет занят ремонтными работами. Прежде чем Аластера отпустили под мою «опеку» (Мехмет категорически заявил, что не будет беседовать ни с какими докторами и, если кто спросит, я должен сказать, что он таксист, которого наняли отвезти Аластера домой), мне пришлось провести полчаса в компании доктора Шрёдера. Он объяснил, что герр Фитцсимонс-Росс должен строго соблюдать режим приема метадона, который ему назначен в последние три недели. Мне также объяснили, что единовременно ему будут выдавать лишь недельный запас лекарства — порошок следует растворять в воде и принимать перед едой — и каждый понедельник, в девять утра, он должен являться в госпиталь на анализ крови, чтобы врачи убедились в том, что он не вернулся к героину. Доктор Шрёдер спросил, наблюдал ли я когда-нибудь Аластера в состоянии наркотического опьянения.

— Не беспокойтесь, — сказал он, заметив мое замешательство. — Вы не официальный опекун, так что никто не заставит вас нести ответственность в случае, если он снова возьмется за старое. Но поскольку вы проживаете с ним в одной квартире, вам легче будет заметить изменения в его поведении, и тогда вы должны немедленно позвонить мне.

— Мне совсем не нравится роль Большого Брата, — сказал я, — поскольку у него могут возникнуть проблемы с законом.

— Но при этом вы спасете ему жизнь. Если он снова сядет на иглу, в тюрьму его не посадят, а отвезут в закрытый госпиталь, где будут держать на метадоне до тех пор, пока врачи не убедятся в его окончательном излечении.

— Но это означает, что его изолируют на долгие месяцы.

— Это означает, что он наконец освободится от героина. Но, как я уже сказал, если он сейчас будет соблюдать режим, никаких проблем не будет. Вот моя визитка. Я понимаю, что для вас это вопрос вашей совести. Но если вы действительно ему друг, тогда вы поступите как настоящий друг, позвонив мне сразу, как только заподозрите, что он вспомнил про героин. Хорошо?

Доктор протянул мне свою визитную карточку. Я взял ее, а сам подумал: на самом деле ничего хорошего, вы ставите меня перед сложным моральным выбором. Аластер вполне себе тихо существовал на героине, а в госпитале оказался лишь потому, что неудачно выбрал себе попутчика. Либертарианец, сидевший во мне, решительно заявил: он большой мальчик, и я не собираюсь играть в полицейского наркоконтроля.