Момент
Шрифт:
По дороге домой Аластер сам заговорил со мной об этом, причем по-английски, чтобы Мехмет, который вез нас на своем мини-вэне, — ни о чем не догадался.
— Как я понимаю, герр доктор читал тебе лекцию о моем хрупком состоянии «на грани между зависимостью и полным излечением», как он сам на днях выразился в разговоре со мной. Наверняка просил тебя играть в Штази и докладывать ему, если я опять начну тыкать себе вены. Угадал?
— Угадал, — ответил я.
— Ну, и что ты думаешь по этому поводу?
— Все очень просто. Было бы здорово, если бы
— Спасибо тебе за это. Я и сам знаю, что отныне нахожусь под наблюдением. Если я пропущу хотя бы один тест по понедельникам — или если анализ крови покажет присутствие наркоты, — они упрячут меня до конца дней. К тому же эти суки отобрали у меня паспорт.
— Похоже, тебе придется играть по их правилам.
— Я ненавижу играть по чужим правилам.
— Давай посмотрим с другой стороны: все наркоманы умирают преждевременно. Если ты сейчас поборешь зависимость…
— Тогда меня погубят сигареты или скука. И все-таки в словах дока есть крупица здравого смысла. Поскольку Бундесрепублик оплачивает мне заменитель, я смогу сэкономить три сотни дойчемарок в неделю — во столько обходились мне мои наркоманские привычки. А лондонская галерея уже поднимает шум насчет тех трех полотен, что они ждут от меня в этом месяце. В той кипе почты, что ты принес мне на прошлой неделе, как раз было письмо, где они спрашивали, когда смогут ожидать доставку.
— Ты рассказал им, что произошло с полотнами?
— Ты что, сбрендил? Верный путь потерять заказ — это признаться в том, что картины, над которыми ты работал месяцами, уничтожены. Запомни, Томас, правило номер один в творчестве: никогда, никогда не говори тем, кто наделен властью или деньгами, сколько времени у тебя ушло на то, чтобы нарисовать или написать что-либо. Галеристу я ответил, что работа заняла больше времени, чем я ожидал, а письмо, которое он держит в руках, написано на больничной бумаге, поскольку я свалился от перенапряжения и усталости. Когда речь заходит о продлении дедлайна, художник всегда должен намекнуть на la souffrance [80] , непременную составляющую творческого процесса. Я ожидаю его ответа из Лондона, но не сомневаюсь, что выиграю во времени, хотя у меня его совсем немного, поскольку надо еще платить по счетам.
80
Страдание (фр.).
— Так ты сразу примешься за работу?
— Дай мне сегодня прийти в себя. Но завтра же я отправлюсь к своему дилеру в Берлине, который снабжает меня красками и кистями и натягивает холсты, и договорюсь о доставке всего необходимого в течение двух дней. А потом — да, за работу. Хотя, конечно, сама идея начать все заново и рисовать без порошка, мягко говоря, довольно смелая.
Когда мы приехали домой, Аластер какое-то
— Я не заслуживаю такой доброты.
Мехмет покачал головой — намек на то, что не часто ему доводилось слышать от Аластера такие душевные признания.
— Ты прав, — сказал я. — Ты заслуживаешь дерьма. Но мы с Мехметом, два дурака, решили…
— Все-все, я заткнулся. Но прежде скажу вам: спасибо.
В этот момент я расслышал шаги на лестнице. Я обернулся и увидел Петру, которая стояла на ступеньках и выглядела потрясающе в джинсах и моей линялой джинсовой рубашке.
— Добро пожаловать домой, — сказала она Аластеру.
— Какое удовольствие видеть тебя, Петра.
— Ты знаешь, как меня зовут?
— Томас сказал. А еще признался в том, что он самый счастливый парень на свете.
Меня передернуло от такой неприкрытой наглости. Но Петра подошла ко мне, обняла за плечи и сказала:
— И он сделал меня самой счастливой в мире женщиной.
— Слава богу, что мы будем жить на разных этажах, — сказал Аластер, — потому что смотреть на такое счастье невыносимо. Мне необходимы негатив, меланхолия, уныние, чтобы…
— Заткнись, — вдруг произнес Мехмет, и в его голосе прозвучала резкость, которая удивила нас, и больше всего — Аластера.
— Ладно, ладно, — спохватился он. — Должно быть, я неправильно выразился.
— Вот именно, — сказал Мехмет. Впервые на моих глазах во взаимоотношениях этой пары менялся баланс сил.
— Прошу прощения, — тихо сказал Аластер. — Как ты очень скоро убедишься, Петра, я постоянно несу всякую ахинею.
— Следи за своим языком, — не унимался Мехмет.
— Похоже, сегодня бразды правления у моего друга.
— Я должен идти, — сказал Мехмет.
— Ты хочешь сказать, что не останешься на ланч? — спросила Петра. — А у меня варится соус для спагетти.
— В самом деле? — удивился я.
— Я просто подумала, что, когда Аластер вернется домой, было бы здорово нам всем вместе пообедать.
— С каждой минутой ты мне нравишься все больше, — воскликнул Аластер.
— Тогда я пойду займусь спагетти, — засуетилась Петра. — И, Аластер, я там купила тебе хлеба, сыра, кофе, молоко.
— Женись на этой женщине, — шепнул мне Аластер.
— Наверное, я так и сделаю, — сказал я, не сводя глаз с Петры.
— Я лучше пойду наверх. Надеюсь, ты останешься на ланч, Мехмет.
— Это невозможно.
— Тогда до скорой встречи, — сказала она. Сжав мою руку, она шепнула мне: — Смотри, поймаю тебя на слове. — И скользнула к лестнице.
— Ну не везунчик ли ты, сукин сын? — проворчал Аластер. — Она действительно прелесть.
— Согласен.
— Надеюсь, ты не просил ее готовить ланч для меня.
— Это целиком и полностью ее инициатива.