Моммзен Т. История Рима.

Моммзен Теодор

Самое известное событие из эпохи сословных распрей — история храброго аристократа Гнея Марция, получившего свое прозвище от взятых им приступом Кориол. В 263 г. [491 г.], раздраженный отказом центурий возвести его в консулы, он предложил, по рассказу одних, прекратить продажу хлеба из государственных магазинов, пока измученный голодом народ не откажется от трибуната, по рассказу других — прямо упразднить трибунат. Когда трибуны возбудили против него преследование, которое влекло за собою смертную казнь, он удалился из города, но только для того, чтобы возвратиться во главе армии вольсков; однако в ту минуту, как он замышлял завоевание своего родного города для врагов своего отечества, в нем заговорила совесть под влиянием горячих материнских увещаний, и таким образом он искупил одну измену другой, а обе — своею смертью. Сколько в этом правды, трудно решить, но старо то предание, из которого наивная дерзость римских летописцев извлекла славу для своего отечества; во всяком случае, оно раскрывает перед нами глубокий нравственный и политический позор этих сословных распрей. В том же роде было нападение в 294 г. [460 г.] на Капитолий шайки политических беглецов под предводительством сабинца Аппия Гердония; они призвали рабов к оружию, и только после горячей борьбы и при помощи подоспевших тускуланцев удалось гражданскому ополчению одолеть эту шайку бунтовщиков. Такой же отпечаток фанатического ожесточения носят на себе другие события того же времени. Однако их историческое значение уже не может быть выяснено по лживым фамильным рассказам; сюда, например, следует отнести преобладание рода Фабиев, который поставил с 269 по 275 г. [с 485 по 479 г.] одного из двух консулов, реакцию против этого рода, выселение Фабиев из Рима и их истребление этрусками на берегах Кремеры (277) [477 г.]. Еще ужаснее было умерщвление народного трибуна Гнея Генуция, который осмелился призвать двух бывших консулов к ответу и утром назначенного для обвинения дня был найден мертвым в своей постели (281) [473 г.]. Непосредственным результатом этого злодеяния был закон Публилия — самый богатый последствиями из всех, какие встречаются в римской истории. Два чрезвычайно важных нововведения — организация плебейского собрания по трибам и пока что условное уравнение плебисцита с формально утвержденным всею общиною законом — состоялись, первое несомненно, а второе вероятно, по предложению народного трибуна Волерона Публилия в 283 г. [471 г.] До этого времени плебеи выносили свои решения по куриям, и на этих специально плебейских сходках голоса частью подавались поголовно без всяких различий по богатству или по оседлости, частью же всеми клиентами знатных аристократических семейств вместе, вследствие того, что в куриальном собрании все члены одного и того же рода неизбежно действовали как один человек. И то и другое обстоятельства часто доставляли аристократам случай влиять на это собрание и в особенности направлять выбор трибунов по своему желанию; теперь и то и другое было отменено новым способом голосования по кварталам. Сервиева реформа организовала четыре квартала для нужд рекрутского набора; в них входили равномерно и городская земля и загородная. Впоследствии — возможно, в 259 г. [495 г.] — римская территория была разделена на двадцать округов, из которых первые четыре были прежние, заключавшие в себе город с его ближайшими окрестностями, а остальные шестнадцать были организованы на основе родовых округов из самых старинных римских пахотных участков. Затем, вероятно, после издания публилиевого закона и потому, что нечетное число участков более удобно при решении дел по голосам, был прибавлен двадцать первый округ, названный крустумерийским по имени того места, где плебеи положили начало своей внутренней организации и где был учрежден трибунат. После того особые собрания плебеев происходили уже не по куриям, а по трибам. В этих округах, организованных исключительно на основе поземельной собственности, подавали голоса только оседлые жители и притом без всякого различия

между крупными и мелкими землевладельцами и в том порядке, в каком они жили по селам и деревням. Эти собрания по трибам, организованные во всем остальном по образцу собраний по куриям, очевидно, были в сущности собраниями независимого среднего сословия, из которых, с одной стороны, была исключена большая часть вольноотпущенников и клиентов, как не имевших постоянной оседлости, и в которых, с другой стороны, самые крупные землевладельцы не могли приобрести такого же сильного влияния, какое имели в центуриях. Такое «сборище массы» (concilium plebis) имело еще менее права считаться всеобщим собранием граждан, чем плебейские сходки по куриям, так как не только подобно этим последним исключало из своего состава всех патрициев, но исключало и не имевших оседлости плебеев; но народная масса была в состоянии настоять на том, чтобы ее решения считались юридически равносильными решениям центурий, если только были предварительно одобрены полным собранием сената. Что это последнее постановление вошло в законную силу еще до издания законов «Двенадцати таблиц», не подлежит сомнению; но теперь уже трудно решить, было ли оно введено именно путем публилиева плебисцита или же оно ранее того вошло в силу благодаря какому-нибудь бесследно забытому закону и было только включено в публилиев плебисцит. Точно так же остается не решенным, было ли число трибунов увеличено с двух до пяти именно законом Публилия или же это увеличение состоялось ранее. Но все эти мероприятия, вызванные взаимною враждою политических партий, были далеко не так целесообразны, как попытка Спурия Кассия сокрушить финансовое всемогущество богатых людей и тем уничтожить настоящий источник зла. Он был патриций, и в его сословии никто не стоял выше его по рангу и по славе. После двух триумфов, состоя в третий раз в должности консула (268) [486 г.], он предложил гражданской общине измерить общинные земли и частью сдать их в аренду в пользу государственной казны, частью разделить их между нуждающимися — другими словами, он попытался вырвать из рук сената заведование государственными землями и, опираясь на гражданство, положить конец эгоистическому захвату земель. Он мог надеяться, что благодаря его личным качествам и благодаря справедливости и мудрости предложенной им меры эта последняя не потонет в волнах человеческих страстей и малодушия; но он ошибся. Знать восстала как один человек. Богатые плебеи приняли сторону Кассия, но простолюдины были недовольны тем, что он, сообразуясь с союзным правом и с справедливостью, хотел предоставить и латинским союзникам долю наделов. Кассий поплатился за свою попытку жизнью, и есть что-то похожее на правду в обвинении, что он хотел присвоить себе царскую власть, так как он действительно подобно царям попытался оградить свободных простолюдинов от своего собственного сословия. Предложенный им закон сошел вместе с ним в могилу, но призрак этого закона с тех пор постоянно мелькал перед глазами богачей и беспрестанно вставал из своей могилы, пока вызванные им распри не уничтожили общинного устройства в самой его основе.

Была также сделана попытка упразднить трибунскую власть и предоставить простому народу равноправие более правильным и более целесообразным способом. Народный трибун Гай Терентилий Арса предложил в 292 г. [462 г.] назначить комиссию из пяти членов для составления проекта такого общего гражданского уложения, которым консулы были бы обязаны руководствоваться в своих судебных решениях. Но сенат отказал этому проекту в своем одобрении, и, прежде чем он осуществился, прошло десять лет, которые были эпохой самой горячей сословной борьбы, усиленной внешними войнами и внутренними беспорядками. Аристократическая партия постоянно с одинаковым упорством не допускала этот закон до сената, а община постоянно выбирала в трибуны все одних и тех же людей. Была сделана попытка ослабить нападение посредством других уступок; в 297 г. [457 г.] было разрешено увеличить число трибунов с пяти до десяти, что, конечно, было сомнительным выигрышем. В следующем году состоялся ицилиев плебисцит, который был принят в число скрепленных клятвой привилегий общины и который предоставил в наследственное владение беднейших граждан для возведения построек Авентин, до тех пор считавшийся храмовою рощей и незаселенный. Община приняла то, что ей было предложено, но тем не менее не переставала требовать гражданского уложения. Наконец в 300 г. [454 г.] состоялось соглашение; сенат уступил в том, что было важнее всего. Было решено приступить к составлению гражданского уложения и для этого выбрать экстраординарным образом через центурии десять человек, которые вместе с тем должны были в качестве высших должностных лиц исправлять должность консулов (decemviri consulari imperio legibus scribundis), а избирать в это звание было дозволено не только патрициев, но и плебеев. Эти последние были по этому случаю в первый раз признаны годными к избранию, хотя только на экстраординарную должность. Это был большой шаг вперед на пути к полному уравнению политических прав, и он был не слишком дорого куплен тем, что народный трибунат был уничтожен, право разрешать апелляции было прекращено на время существования децемвирата, а на децемвиров только была возложена обязанность не посягать на закрепленные клятвой общинные вольности. Однако прежде всего было отправлено в Грецию посольство с поручением привезти оттуда Солонов и другие греческие законы, и только после его возвращения были выбраны на 303 г. [451 г.] децемвиры. Несмотря на то, что было дозволено выбирать и плебеев, оказались выбранными исключительно патриции — так сильна была в то время аристократия; только в 304 г. [450 г.], когда понадобились новые выборы, было, между прочим, выбрано и несколько плебеев, которые были первыми в римской общине должностными лицами незнатного происхождения. Взвешивая все эти меры в их совокупности, едва ли можно приписать им иную цель, кроме попытки заменить трибунское заступничество ограничением консульской власти посредством писаного закона. Обе стороны, по-видимому, пришли к убеждению, что не было возможности долее оставаться при прежних порядках и что провозглашение бессменной анархии губило общину, в сущности никому не принося пользы. Рассудительные люди, должно быть, поняли, что вмешательство трибунов в администрацию и их деятельность в качестве обвинителей были безусловно вредны и что единственная настоящая польза, которую принес трибунат простому народу, заключалась в защите от пристрастных судебных решений, благодаря тому, что трибунат был чем-то вроде кассационного суда, стеснявшего произвол магистратуры. Не подлежит сомнению, что когда плебеи стали требовать писаного земского уложения, патриции возражали им, что в таком случае оказалось бы излишним юридическое заступничество трибунов, а затем, как кажется, были сделаны обоюдные уступки. О том, что будет после издания гражданского уложения, быть может, прямо и не было определено; но нельзя сомневаться, что плебеи окончательно отказались от трибуната, так как вследствие учреждения децемвирата они могли бы восстановить трибунат не иначе как незаконным путем. Данное плебеям обещание, что скрепленные клятвой их вольности останутся неприкосновенными, могло относиться к таким правам плебеев, которые не зависели от существования трибуната, как например к праву апелляции и к обладанию Авентином. Как кажется, было предположено, что децемвиры при своей отставке предложат народу вновь выбрать консулов, которые будут впредь отправлять правосудие уже не по своему личному произволу, а по писаным законам.

Этот проект можно было бы назвать мудрым, если бы он действительно мог осуществиться; все зависело оттого, пойдут ли на эту миролюбивую сделку обе партии, до крайности раздраженные друг против друга. Децемвиры 303 г. [451 г.] представили свое уложение народу. После утверждения народом оно было вырезано на десяти медных досках, которые были прибиты на форуме у ораторской трибуны перед зданием сената. Но так как понадобилось еще дополнение, то на 304 г. [450 г.] были снова выбраны децемвиры, прибившие еще две таблицы; таким образом было составлено первое и единственное римское гражданское уложение — законы «Двенадцати таблиц». Оно было результатом компромисса и уже по одной этой причине не могло заключать в себе таких существенных изменений в прежнем законодательстве, которые заходили бы далее полицейских и вызванных временными потребностями мероприятий. Даже в области кредита не было сделано никакого другого смягчения прежних правил, кроме установления максимума процентов (10 %), по всей вероятности более низкого, чем прежде, и кроме угрозы ростовщику тяжелым наказанием, которое, что довольно характерно, было более тяжелым, чем наказание за воровство; строгое долговое судопроизводство осталось неизменным по меньшей мере в своих главных чертах. Конечно, еще менее могли иметься в виду какие-либо изменения сословных прав; наоборот, новыми законами были заново утверждены и различия в правах между налогоплательщиками и неимущими гражданами и незаконность брачных союзов между знатью и простыми гражданами, а для ограничения произвола должностных лиц и для защиты граждан было ясно постановлено, что позднейший закон всегда имеет преимущество перед прежним и что народ не может издавать постановлений против отдельных граждан. Всего замечательнее то, что в уголовных делах была отменена апелляция к собраниям по трибам, между тем как она была разрешена к собраниям по центуриям; отсюда видно, что уголовная юрисдикция была в действительности захвачена плебеями и их представителями и что вместе с трибунатом был уничтожен и трибунский уголовный суд, между тем как, быть может, существовало намерение сохранить суд эдилов, присуждавших только к денежным пеням. Действительное политическое значение новых законов заключалось не столько в их мудром содержании, сколько в формально возложенной на консулов обязанности отправлять правосудие не иначе, как по этим формам судопроизводства и по этим правилам, равно как в публичном выставлении написанных законов, так как это ставило суд под контроль общественного мнения и заставляло консула оказывать всем без различия равное и поистине общее правосудие.

Конец децемвирата покрыт глубоким мраком. Децемвирам, как рассказывают, оставалось только опубликовать содержание двух последних таблиц и затем уступить свое место обычной магистратуре. Однако они медлили; под предлогом, что законы еще не готовы, они оставались в должности даже по истечении ее годового срока, а это было возможно тем более потому, что магистратура, призванная экстраординарным образом к пересмотру государственных учреждений, не могла быть — по римскому государственному праву — связана назначенным ей сроком. Умеренная фракция аристократии с Валериями и Горациями во главе, как рассказывают, попыталась в сенате вынудить у децемвиров отставку; но глава децемвиров Аппий Клавдий, который всегда был непреклонным аристократом, а теперь превратился в демагога и тирана, взял верх в сенате, и народ покорился. Набор двойной армии был совершен беспрепятственно, и были предприняты войны с вольсками и сабинами. Тогда был найден мертвым впереди лагеря бывший народный трибун Луций Сикций Дентат — самый храбрый человек во всем Риме, побывавший в ста двадцати сражениях и носивший на теле рубцы от сорока пяти ран; он был, как рассказывали, предательски умерщвлен по наущению децемвиров. Мысль о необходимости революции бродила в умах, а поводом для ее взрыва послужил несправедливый приговор Аппия в деле о свободе дочери центуриона Луция Вергилия, которая была невестой бывшего народного трибуна Луция Ицилия. Этот приговор вырывал девушку из ее семьи, делая ее несвободной и бесправной, и побудил ее отца вонзить ей на публичной площади в сердце нож, для того чтобы избавить ее от неминуемого позора. В то время как народ, приведенный в ужас таким неслыханным делом, толпился вокруг трупа прекрасной девушки, децемвир дал своим полицейским служителям приказание привести к нему отца, а потом и жениха, для того чтобы немедленно подвергнуть их ответственности за сопротивление его власти. Тогда мера переполнилась. Под защитой разъяренной толпы отец и жених девушки спаслись от сыщиков деспота, и, в то время как сенат дрожал от страха и не знал на что решиться, они появились в обоих лагерях вместе с многочисленными свидетелями страшного происшествия. О неслыханном деле было всем рассказано, и перед взорами каждого раскрылась та пропасть, которую создало в гарантиях общественной безопасности отсутствие трибунского заступничества; тогда сыновья повторили то, что было некогда сделано их отцами. Войска снова покинули своих начальников и, пройдя в боевом порядке по городу, снова удалились на священную гору, где снова выбрали своих трибунов. Децемвиры все еще отказывались сложить с себя власть; тогда войска появились в городе вместе со своими трибунами и стали лагерем на Авентине. Наконец, когда гражданская война уже казалась неизбежной и ежечасно можно было ожидать уличной битвы, децемвиры отказались от своей незаконно присвоенной и опозоренной власти, а консулы Луций Валерий и Марк Гораций уладили вторичное соглашение, которым был восстановлен народный трибунат. Возбужденное против децемвиров уголовное преследование окончилось тем, что двое из них, которые были всех более виновны, — Аппий Клавдий и Спурий Оппий — сами лишили себя жизни в тюрьме; восемь остальных были отправлены в изгнание, а их имущество было конфисковано в пользу государства. Дальнейшее судебное преследование было прекращено благоразумным и умеренным народным трибуном Марком Дуилием, который своевременно употребил в дело свое veto.

Так гласит рассказ, очевидно начертанный римскими аристократами; но, даже опуская некоторые побочные соображения, невозможно поверить, чтобы великий кризис, из которого возникли законы «Двенадцати таблиц», мог завершиться такими романтическими приключениями и политическими несообразностями. После упразднения царской власти и после учреждения народного трибуна учреждение децемвирата было третьей великой победой плебеев, а что противная партия питала ненависть и к этому нововведению и к главе децемвиров Аппию Клавдию, понятно само собой. Плебеи достигли этим способом пассивного права избрания в высшую общинную должность и общего земского уложения, и, конечно, не они имели основание восставать против новой магистратуры и с оружием в руках восстанавливать чисто аристократическое консульское правление. Только аристократическая партия могла преследовать такую цель, и когда выбранные частью из патрициев и частью из плебеев децемвиры попытались остаться в должности долее положенного срока, то против этого должна была прежде всех восстать конечно знать. При этом она без сомнения не преминула напомнить плебеям, что у них был отнят трибунат. Когда же знати удалось устранить децемвиров, то само собой понятно, что после их падения плебеи снова взялись за оружие, для того чтобы обеспечить за собою результаты как первой революции 260 г. [494 г.], так и более позднего народного движения; появление же валериевых и горациевых законов 305 г. [449 г.] можно объяснить только как компромисс, которым закончилось это столкновение. Сделка естественным образом была в пользу плебеев и еще раз значительно уменьшила власть знати. Что народный трибунат был восстановлен, что исторгнутое у аристократии городское право было окончательно введено в силу и что консулы были обязаны им руководствоваться, разумеется само собой. Впрочем, с введением этого права трибы лишились юрисдикции по уголовным делам, которую они себе незаконно присвоили; но трибуны получили ее обратно, так как был найден путь, дозволявший им вступать в подобных случаях в переговоры с центуриями. Да и оставленного за ними права назначать денежные пени в неограниченном размере и представлять свои приговоры на утверждение комиций по трибам было достаточно, для того чтобы уничтожить гражданское существование всякого противника из патрициев. Далее было постановлено центуриями, по предложению консулов, что впредь всякое должностное лицо, и стало быть также диктатор, должно допускать при своем назначении апелляцию, а кто назначил бы какое-нибудь должностное лицо вопреки этому постановлению, тот должен был поплатиться за это своей головой. В остальном власть диктатора оставалась такою же, какою была прежде, а именно трибун не мог кассировать его официальных постановлений так, как кассировал постановления консулов. Дальнейшее ограничение консульского полновластия заключалось в том, что заведывание военной кассой было поручено двум избираемым общиною казначеям (quaestores), которые были впервые назначены на 307 г. [447 г.] Назначение как обоих новых казначеев на военное время, так и обоих прежних должностных лиц, заведовавших городской кассой, было теперь предоставлено общине; за консулом же осталось вместо выбора лишь руководство выборами. Собрание, на котором выбирались казначеи, состояло из всех оседлых людей без различия — патрициев и плебеев — и подавало голоса по кварталам; это было новой уступкой в пользу плебейских земледельцев, влияние которых сказывалось гораздо сильнее на этих собраниях, чем на собраниях по центуриям. Еще богаче последствиями было то, что трибуны были допущены к участию в сенатских прениях. Впрочем, сенат считал для себя унижением допускать трибунов в самую залу заседаний, и потому им было отведено место на скамье у дверей, откуда они могли следить за прениями. Трибунское право интерцессий было распространено и на постановления сената в его полном составе, с тех пор, как сенат превратился из совещательного собрания в исполнительное, а эта перемена, без сомнения, в первый раз произошла тогда, когда плебисцит был признан обязательным для всей общины; естественно, что с тех пор трибунам было предоставлено некоторое участие в совещаниях курии. Наконец, чтобы предотвратить подлог и фальсификацию сенатских решений, от подлинности которых зависела и обязательная сила важнейших плебисцитов, было постановлено, что впредь они будут находиться на хранении не только у патрицианских городских квесторов в храме Сатурна, но и у плебейских эдилов в храме Цереры. Таким образом, эта борьба, предпринятая с целью упразднить власть народных трибунов, окончилась вторичным и на этот раз окончательным признанием их права кассировать по их усмотрению как отдельные административные акты по просьбе пострадавших от них лиц, так и решения высших государственных властей. Как личная неприкосновенность трибунов, так и непрерывное существование их коллегии в полном составе были снова обеспечены самыми священными клятвами и всем, что есть в религии внушающего благоговейный страх, равно как самыми ясными узаконениями. С тех пор в Риме уже никогда не делалось попытки упразднить эту должность.

ГЛАВА III

УРАВНЕНИЕ СОСЛОВИЙ И НОВАЯ АРИСТОКРАТИЯ.

Волнения, которые привели к учреждению должности трибунов, по-видимому были последствием преимущественно социальной распри, а не политической, и есть основательные причины предполагать, что некоторая часть принятых в состав сената богатых плебеев относилась к ним не менее враждебно, чем патриции; это объясняется тем, что

привилегии, против которых было главным образом направлено народное движение, были выгодны и для богатых плебеев; если же эти последние и считали себя в других отношениях униженными, то они, вероятно, полагали несвоевременным предъявлять свои притязания на участие в занятии должностей, когда финансовому могуществу всего сената угрожала опасность. Оттого-то в течение первых пятидесяти лет существования республики не было сделано ни одного шага, который клонился бы прямо к уравнению сословий в их политических правах. Однако в этом союзе патрициев с богатыми плебеями не было никаких задатков прочности. Некоторые из знатных плебейских семейств, без сомнения, с самого начала примкнули к революционной партии частью из сознания справедливости предъявленных плебеями требований, частью вследствие естественной связи между всеми, кто чувствует себя обиженным, частью из убеждения, что уступки в пользу народной массы были рано или поздно неизбежны и что, если воспользоваться этими уступками как следует, они приведут к уничтожению привилегий патрициата и вместе с тем доставят плебейской аристократии решительный перевес в государстве. Когда это убеждение, как и следовало ожидать, охватило более широкие круги и плебейская аристократия вступила во главе своего сословия в борьбу с родовою знатью, она уже имела в своих руках легальное орудие для гражданской войны в форме трибуната, а при содействии социальных недугов могла вести эту войну так, чтобы диктовать аристократам мирные условия и в качестве посредника между двумя партиями достигнуть доступа к общественным должностям. Такой поворот в положении партий наступил вслед за падением децемвиров. Тогда уже стало вполне ясно, что народный трибунат не может быть устранен; поэтому для плебейской аристократии не представлялось ничего лучшего, как взять в свои руки могущественный рычаг и воспользоваться им для устранения политической неполноправности их сословия.

Насколько безоружна была родовая знать в своей борьбе с объединенными силами всего плебейства, всего яснее видно из того факта, что едва прошло четыре года после децемвиральной революции, как уже была одним ударом уничтожена главная основа аристократической замкнутости — незаконность браков между аристократами и простыми гражданами. В 309 г. [445 г.] было постановлено канулеевым плебисцитом, что брак между аристократами и простыми гражданами будет считаться законным римским браком и что родившиеся от него дети будут принадлежать к сословию своего отца.

Кроме того, было в то же время постановлено, что вместо консулов будут избираться центуриями военные трибуны с консульской властью ¹⁰⁸ и на такой же срок, как прежние консулы; а так как военных трибунов было в армии в ту пору, т. е. до ее разделения на легионы, шесть, то с этим числом было согласовано и число этих новых должностных лиц. Ближайшей причиной этой перемены были военные соображения, так как ввиду частых войн требовалось более значительное число высших военачальников, чем сколько их имелось при консульском управлении, это нововведение имело существенную важность и для сословной борьбы, поэтому нет ничего невозможного в том, что военная цель была в этом случае скорее предлогом, чем главной побудительной причиной. Офицерского звания по прежним законам могли достигать все обязанные нести военную службу граждане или оседлые жители, а теперь все свободно рожденные граждане могли достигать высшей должности, доступ к которой был для них лишь временно открыт учреждением децемвирата. При этом возникает вопрос, какой интерес имела аристократия, уже отрекшаяся от исключительного занятия высшей должности и уступившая в том, что составляло самое главное, отказывать плебеям в титуле и допустить их к консульской должности в такой странной форме? ¹⁰⁹ На это служит ответом то, что с занятием высшей общинной должности были связаны различные привилегии, частью личные, частью наследственные; так, например, право на триумф юридически обусловливалось занятием высшей общинной должности и им никогда не пользовался офицер, не занимавший ее; кроме того, потомки курульного сановника имели право выставлять изображение своего предка в своем фамильном зале, а в некоторых особых случаях даже публично, между тем как выставлять таким образом изображения других предков не дозволялось ¹¹⁰ . Так же легко объяснить, как трудно оправдать тот факт, что господствовавшее сословие всего упорнее отстаивало не самую власть, а связанные с ней почетные права, в особенности те, которые были наследственными; когда оно принуждено было разделить власть с плебеями, оно предоставило фактически высшему должностному лицу общины не положение лица, занимавшего курульное кресло, а положение простого штаб-офицера, отличия которого были чисто личными. Еще важнее, чем лишение права чтить предков и чем лишение почестей триумфа, было в политическом отношении то обстоятельство, что устранение заседавших в сенате плебеев от участия в прениях неизбежно должно было прекратиться для тех из них, которые в качестве назначенных или бывших консулов вступали в разряд тех сенаторов, у которых следовало спрашивать их мнение прежде всех других. Поэтому для аристократии было очень важно, чтобы плебеи допускались только до консульской должности, но не до консульского звания. Однако, несмотря на эти обидные оговорки, родовые привилегии были юридически устранены новым учреждением, поскольку они имели политическое значение, и если бы римская знать была достойна своего звания, она должна была бы тогда же прекратить борьбу. Но она этого не сделала. Хотя разумное и легальное сопротивление уже стало невозможным, все-таки еще было открыто широкое поле для упрямой оппозиции при помощи мелких уловок и придирок; как ни мало было в этом сопротивлении добросовестности и государственной мудрости, оно имело в некотором отношении успех. В конце концов, впрочем, оно сделало простолюдину такие уступки, которые было бы не легко вынудить от действовавшей соединенными силами римской аристократии, но оно также продлило гражданскую войну на целое столетие и, несмотря на вышеупомянутые законы, фактически сохранило в руках аристократии власть еще в течение ряда поколений. Средства, к которым прибегала аристократия, были так же разнообразны, как и ничтожны в политическом отношении. Вместо того, чтобы раз навсегда решить вопрос о допущении или недопущении плебеев к выбору в должности, аристократы соглашались только на то, чему не были в состоянии воспротивиться, и только до следующих выборов; поэтому ежегодно возобновлялась бесплодная борьба из-за того, следует ли выбрать из среды патрициев консула или же из среды обоих сословий военных трибунов с консульскою властью, а уменье одолевать противника утомлением и скукой было в руках аристократии вовсе не последним оружием. Затем аристократия раздробила бывшую до сих пор неделимой высшую власть, для того чтобы отдалить время неизбежного поражения, увеличив число позиций для нападения. Так, например, составление бюджета, равно как гражданских и податных списков, обыкновенно производившееся через каждые три года в четвертый, до той поры возлагалось на консулов, а в 319 г. [435 г.] было возложено на двух «оценщиков» (censores), назначавшихся центуриями из среды знати самое большее на восемнадцать месяцев. Эта новая должность мало-помалу сделалась оплотом аристократической партии не столько вследствие своего влияния на финансовое управление, сколько вследствие связанного с нею права замещать вакантные места в сенате и в сословии всадников и при составлении списков сенаторов, всадников и граждан исключать из них отдельных лиц. Впрочем, в ту эпоху цензорская должность еще не имела того высокого значения и нравственного полновластия, какие приобрела впоследствии. Зато важная перемена, произведенная в 333 г. [421 г.] в квестуре, с избытком вознаградила плебеев за этот успех аристократической партии. Патрицианско-плебейское собрание по кварталам постановило, что к выборам в квесторы будут допускаться и плебейские кандидаты, быть может основываясь на том, что в сущности оба военных казначея фактически были скорее офицерами, чем гражданскими должностными лицами, и что, стало быть, плебей способен занимать должность квестора точно так же, как и должность военного трибуна; этим плебеи в первый раз приобрели кроме права выбирать и право быть выбранными на одну из постоянных должностей. И не без основания одна сторона считала за важную победу, а другая за тяжелое поражение тот факт, что с тех пор и патриции и плебеи были признаны одинаково способными и выбирать и быть выбранными в должности как военных, так и городских казначеев. Несмотря на самое упорное сопротивление, аристократия терпела одно поражение за другим, а ее раздражение усиливалось, по мере того, как она утрачивала прежнее могущество. Однако она все еще пыталась отнять у общины права, обеспеченные за нею взаимным соглашением; но попытки такого рода были не столько хорошо обдуманными маневрами, сколько проявлениями бессильного озлобления. Таково было и судебное преследование против Мелия в том виде, как оно описано в дошедших до нас, не заслуживающих, впрочем, большого доверия, преданиях. Богатый плебей Спурий Мелий продавал во время тяжелой для народа дороговизны (315) [439 г.] хлеб по таким низким ценам, что этим пристыдил и оскорбил смотрителя магазинов (praefectus annonae) патриция Гая Минуция. Этот последний обвинил Мелия в стремлении к царской власти; мы конечно не в состоянии решить, было ли основательно такое обвинение, но едва ли можно поверить, чтобы человек, даже не бывший никогда трибуном, мог серьезно помышлять о тирании. Однако власти серьезно взялись за это дело, а обвинения в стремлении к царской власти всегда производили в Риме на народную толпу такое же действие, какое производили на английские народные массы обвинения в папизме. Избранный в шестой раз консулом, Тит Квинкций Капитолин назначил восьмидесятилетнего Луция Квинкция Цинцинната диктатором без апелляции — в явное нарушение скрепленных клятвою законов. Вызванный к диктатору, Мелий сделал вид, будто не намерен подчиняться полученному приказанию; тогда его собственноручно убил начальник конницы диктатора Гай Сервилий Агала. Дом убитого был разрушен до основания, хлеб из его магазинов был роздан народу даром, а те, которые грозили отомстить за его смерть, были негласным образом удалены. Это позорное убийство невинного — позорное еще более для легковерного и ослепленного народа, чем для коварной юнкерской партии, — осталось безнаказанным; но если эта партия надеялась таким путем подкопаться под право апелляции, то она бесполезно нарушила законы и бесполезно пролила невинную кровь. Но более действительными, чем все другие средства, оказались в руках аристократии интриги на выборах и жреческие плутни. Как хитро велись интриги, всего лучше видно из того, что уже в 322 г. [432 г.] было признано необходимым издать особый закон против злоупотреблений на выборах, который, как и следовало ожидать, не принес никакой пользы. Если не удавалось повлиять на избирателей подкупом или угрозой, то за дело брались распорядители выборов: так, например, они допускали так много плебейских кандидатов, что голоса оппозиции разделялись между этими кандидатами и пропадали без всякой пользы, или же они устраняли из списка тех кандидатов, которых намеревалось выбрать большинство. Если же, несмотря на все усилия, исход выборов оказывался неудовлетворительным, то спрашивали жрецов, не случилось ли при птицегадании или при совершении каких-нибудь других религиозных обрядов чего-нибудь такого, что доказывало бы недействительность выборов, а жрецы всегда находили то, что от них требовалось. Не заботясь о последствиях своего образа действия и пренебрегая мудрым примером своих предков, аристократия довела дело до того, что мнение принадлежавших к жреческим коллегиям сведущих людей о предзнаменованиях птичьего полета, чудес и других подобных вещей сделалось юридически обязательным для должностных лиц и что эти сведущие люди могли признать недействительным в религиозном отношении и кассировать всякий государственный акт — будь это освящение храма или какое-либо другое административное распоряжение, будь это закон или результат выборов. Такими же путями аристократия достигла того, что только в 345 г. [409 г.] был в первый раз выбран в звание квестора плебей, хотя право плебеев быть выбранными в это звание было законом установлено еще в 333 г. [421 г.] и с тех пор оставалось в юридической силе; точно так же и должность военных трибунов с консульскою властью почти исключительно занимали до 354 г. [400 г.] патриции. На деле оказалось, что отмена привилегий аристократии еще вовсе не сравняла плебейскую знать с родовой аристократией. Этому содействовали различные причины — упорное сопротивление аристократии было легче сломить в момент горячего увлечения в каком-нибудь теоретическом вопросе, чем постоянно сдерживать при ежегодно возобновлявшихся выборах; но главной причиной было отсутствие единодушия между вождями плебейской аристократии и массой крестьянства. Голоса среднего сословия преобладали в комициях, но это сословие не находило основания поддерживать неродовую знать, пока его собственные требования встречали со стороны плебейской аристократии не менее сильное противодействие, чем со стороны патрициев.

Социальные вопросы вообще не выдвигались во время этой политической борьбы или же затрагивались без особой энергии. С тех пор, как плебейская аристократия стала распоряжаться трибунатом для своих собственных целей, не было серьезной речи ни о государственных землях, ни о реформе кредитной системы, хотя немало было и вновь приобретенных земель и разорившихся крестьян. Хотя иногда и производилась раздача земельных участков во вновь завоеванных пограничных областях, как например, в 312 г. [442 г.] в Ардеатской, в 336 г. [418 г.] в Лабиканской, в 361 г. [393 г.] в Вейентской, но это делалось не столько с целью помочь крестьянину, сколько по военным соображениям и далеко не в достаточном размере. Правда, некоторые из трибунов пытались восстановить закон Кассия, так например Спурий Мецилий и Спурий Метилий предложили в 337 г. [417 г.] разделить все государственные земли; но — что очень хорошо характеризует тогдашнее положение — их попытки не имели успеха вследствие противодействия со стороны их собственных коллег, т. е. со стороны плебейской аристократии. И между патрициями были люди, пытавшиеся облегчить общую нужду, но имели так же мало успеха, как и Спурий Кассий. Марк Манлий, который был такой же патриций, как и Спурий Кассий, также славился военными подвигами и личной храбростью и был сверх того известен тем, что спас замок во время его осады галлами, выступил передовым бойцом за угнетенных, с которыми его связывали узы военного товарищества и глубокая ненависть к его сопернику, прославленному полководцу и вождю аристократической партии, Марку Фурию Камиллу. Когда один храбрый офицер был приговорен к заключению в долговую тюрьму, Манлий вступился за него и выкупил его на свой счет; вместе с тем он пустил свои земли в продажу, заявив во всеуслышание, что, пока будет владеть хоть одной пядью земли, не допустит таких несправедливостей. Этого было более чем достаточно, чтобы восстановить против опасного новатора всю правительственную партию — как патрициев, так и плебеев. Судебное преследование за государственную измену и обвинение в намерении восстановить царскую власть подействовали на ослепленную народную толпу с такой же волшебной силой, какую обыкновенно имеют стереотипные фразы политических партий. Она сама осудила его на смерть, а его слава принесла ему только ту пользу, что народ был собран для постановления смертного приговора на таком месте, откуда не мог видеть утеса с замком, который мог бы ему напомнить о спасении отечества от крайней опасности тем самым человеком, которого теперь отдавали в руки палача (370) [384 г.]. Между тем как попытки реформ подавлялись в самом зародыше, неурядица становилась все более и более невыносимой, так как, с одной стороны, государственная земельная собственность все более и более увеличивалась благодаря удачным войнам, а с другой стороны, крестьянство все более и более обременялось долгами и беднело, в особенности вследствие тяжелой войны с вейентами (348—358) [406—396 гг.] и вследствие обращения столицы в пепел во время галльского нашествия (364) [390 г.]. Однако, когда оказалось необходимым для ведения войны с вейентами продлить срок солдатской службы и держать армию в сборе не в летнюю только пору, как это делалось прежде, а также в течение всей зимы, и когда крестьяне, предвидя совершенное разорение своих хозяйств, вознамерились отказать в своем согласии на объявление войны, сенат решился сделать важную уступку: он принял на счет казны, т. е. на счет доходов от косвенных налогов и с государственных земель, уплату солдатского жалованья, которая до сих пор производилась округами путем раскладки (348) [406 г.]. Только на случай если бы государственная касса была пуста и нечем было уплачивать жалованье, было решено обложить всех налогом (tributum), который, впрочем, считался принудительным займом, подлежащим возврату. Эта мера была и справедлива и разумна, но она не была основана на прочном фундаменте — на действительном обращении государственных земель в пользу казны; поэтому к увеличившемуся бремени военной службы присоединилось частое обложение налогами, которые разоряли простолюдинов нисколько не менее оттого, что официально считались не налогами, а займами.

При таком положении дел, когда плебейская аристократия была фактически лишена политического полноправия вследствие сопротивления родовой знати и равнодушия общины, а нуждающееся крестьянство не было в состоянии бороться с сомкнутыми рядами знати, пришлось прибегнуть к компромиссу. С этой целью народные трибуны Гай Лициний и Люций Секстий предложили общинному сходу, с одной стороны, упразднив трибунат с консульской властью, установить, что по меньшей мере один из консулов должен быть плебей, и затем открыть плебеям доступ в одну из трех главных жреческих коллегий — в коллегию «хранителей оракулов» (duoviri, впоследствии decemviri sacris faciundis), в которой следовало увеличить число членов до десяти; с другой стороны, в том, что касается государственных земель, не дозволять никому из граждан пасти на общественных выгонах более ста быков и пятисот овец; никому не дозволять брать из свободных государственных земель во временное владение (occupatio) более пятисот югеров (494 прусских моргена); обязать землевладельцев употреблять для возделывания их полей определенное число свободных работников соразмерно с числом их пахотных рабов и наконец облегчить положение должников вычетом из капитала уплаченных процентов и рассрочкой уплаты остальной части долга. Тенденция этих постановлений очевидна сама собой. Они должны были отнять у родовой знати исключительное право занимать курульные должности и связанные с этим правом наследственные отличия; обращает на себя внимание то, что этой цели надеялись достигнуть только тем, что юридически устраняли знать от занятия второй консульской должности. Вследствие этого надеялись возвысить плебейских членов сената из их второстепенного положения безгласно присутствующих, так как по крайней мере те из них, которые раньше уже были консулами, получили право подавать свои мнения вместе с патрицианскими консулами прежде других патрицианских сенаторов. Далее предполагалось отнять у родовой знати исключительное обладание жреческими должностями; по легко понятным причинам, старинным гражданам предоставляли старые латинские жреческие коллегии авгуров и понтификов, но требовали допущения новых граждан в третью большую коллегию, которая возникла в более позднюю пору и первоначально принадлежала к иноземному культу. Наконец имелось в виду допустить мелкий люд к пользованию общинными угодьями, облегчить тяжелое положение должников и доставить занятие оставшимся без работы поденщикам. Упразднение привилегий, гражданское равенство и социальная реформа — вот те три великие идеи, которые предполагалось осуществить на деле. Тщетно прибегала аристократия к самым крайним мерам в своем сопротивлении этим законопроектам; даже диктатура, даже престарелый герой Камилл были в состоянии только замедлить их утверждение, но не могли его предотвратить. И народ охотно стал бы поддерживать предложенные постановления: ему не было никакого дела ни до консулата, ни до должности охранителей оракулов, лишь бы только ему облегчили бремя долгов и допустили его к пользованию общественной землей. А плебейская знать недаром была популярна; она соединила все предложения в один законопроект, который после долгой, как говорят, одиннадцатилетней, борьбы наконец был утвержден сенатом и вступил в 387 г. [367 г.] в силу.