Монах и кошка
Шрифт:
Он не столько увидел, сколько почувствовал проникшую в повозку голову. Казалось бы, он услышал лишь шорох, ощутил лишь прохладный воздух - и все же он знал, что находится в повозке не один.
Голова молчала, не дыша. Молчал и Бэнкей, ожидая.
И тут циновка опять зашуршала.
Вся компания Рокуро-Куби была тут сейчас Бэнкею ни к чему. Помог бы Дзидзо-сама справиться связанному монаху не оберегаемому девятиполосной решеткой, хоть с одной головой!
Не дожидаясь, пока к нему пожалуют другие летучие гости, Бэнкей резко распрямился - и с
– Ты что же это брыкаешься, старый разбойник?
– услышал он знакомый, исполненный веселой обиды голос.
– Этак и без носа остаться недолго! Кто же меня без носа в стаю пустит?
Бэнкей усмехнулся.
– Развяжи-ка меня, - попросил он.
– И никакой я тебе не разбойник.
– Твое благочестие вне сомнений, - сказал тэнгу, окончательно забравшись в повозку.
– Только вот как сражался ты с красавицей Рокуро-Куби? Ты же вынужден был смотреть ей в лицо! Не дергайся, а то порежу... Ого, вот это украшение! На память, что ли, подарили?
Щелкнув по носу мертвую голову, откуда-то из перьев он достал нож и осторожно перепилил мохнатый узел между запястьями монаха.
– Где кошка?
– первым делом спросил Бэнкей.
– Из-за кошки-то я и задержался, - буркнул Остронос.
– Отец-настоятель был так занят всякими церемониями, что я просто не мог до него добраться. Пришлось мне ее кормить-поить, пока не выдался случай застать его одного в келье. Тогда я и поскребся в окошко.
– Что велел передать мне отец-настоятель?
– сразу же оставив всякое беспокойство о кошке, поинтересовался монах.
– Отец-настоятель-то и сказал мне, что ты схлестнулся с Рокуро-Куби... и тут тэнгу призадумался.
– Передать он тебе велел три слова, но сказал их так, что поди разбери!
– А повторить ты их можешь?
– растирая запястья, спросил наполовину освобожденный монах.
– Я попробую сказать их так, как сказал он сам, - тэнгу помолчал и действительно произнес три слова, отделяя одно от другого выразительными паузами: - Отступить - нельзя - преследовать.
– Это очень любопытно...
– пробормотал монах.
– А ну-ка, вспомни, может, отец настоятель высказался чуточку иначе?
И монах изменил паузы между словами, так что получилось: "Отступить нельзя - преследовать".
– Нет, - твердо возразил тэнгу, возясь с веревкой на ногах Бэнкея. Этого смысла он в слова не вкладывал.
– Может быть, "Отступить - нельзя преследовать"?
– монах попытался в темноте поймать взгляд тэнгу, но круглые черные глаза в золотистых птичьих ободках как бы растворились во мраке.
Тогда Бэнкей задумался.
Он попросился в монастырь к старенькому настоятелю потому, что тот, как говорили, мог каждого человека направить по его Пути. Он дал обет повиновения. Но, позвольте, чему же тут повиноваться?
– Ну что, Бэнкей, собираешься ты вылезать из повозки, или тебе тут жить полюбилось?
– осведомился тэнгу.
– Я весь день
Бэнкей ощупал свои ноги.
– Похоже, что меня усердно обдирали чьи-то острые когти, - удивленно сказал он.
– Что бы это такое могло быть?
– Я побывал там, где ты воевал с Рокуро-Куби. Это просто колючки, успокоил его Остронос.
– Ты ослаб?
В голосе насмешника-тэнгу было неожиданное сочувствие.
– Нет, - мрачно возразил Бэнкей.
– Погоди. Сейчас я соберусь с духом. Где там у нас восток?
– Вот, - и тэнгу безошибочно указал крылом направление.
Бэнкей сел лицом к востоку и соединил перед собой руки - большие пальцы вместе, мизинцы вместе, а остальные - в сложном переплетении.
Остронос помолчал, ожидая, пока пальцы напрягутся и расслабятся нужное количество раз.
– Одного меня тебе, как видно, мало, - заметил он, когда Бэнкей опустил руки на колени.
– Ты хочешь создать еще одного крошечного тэнгу. Разве ты не знал? Они возникают у ямабуси и сюгендзя между сложенными пальцами!
И Остронос негромко рассмеялся.
Иногда Бэнкею сразу не удавалось понять, говорит тэнгу что-то дельное, или пересказывает забавные глупости, которых набрался в темном народе.
– На сей раз не возник, - отшутился Бэнкей.
– Ну-ка, посторонись, а то мне тут не выбраться.
Монах был крупного сложения, на привередливый взгляд городских щеголей даже полноват. Но это был не жир, которым действительно легко обрасти за годы безмятежной монастырской жизни, а мощные и гладкие мышцы, объемные от рождения, а не от хорошей пищи.
Бэнкей и Остронос выбрались из разукрашенной повозки Фудзивара Нарихира. Монах прихватил с собой и обрывки веревок - чтобы ввергнуть путешественников в пущее недоумение.
Оказалось, что повозка стоит в самом углу двора, и чтобы вытащить ее, придется просить хозяев других повозок, чтобы они велели оттащить свои экипажи в сторонку. На постоялом дворе оказалось и несколько столичных жителей, путешествовавших не менее роскошно, чем Фудзивара Нарихира.
– Не хочешь ли ты избавиться от этого сокровища?
– поинтересовался Остронос.
– Если ты думаешь, что окрестные жители придут в восторг, увидев монаха с такой штукой на кэса, то ошибаешься. Первым делом на тебя донесут властям.
– От него можно избавиться только вместе с кэса, - буркнул Бэнкей. Давай-ка сперва отсюда выберемся.
– Перенести тебя через изгородь?
– спросил тэнгу. Далеко унести Бэнкея он не мог, да это и не требовалось.
– Тихо!
– шепнул Бэнкей.
– Сюда кто-то спешит. Ну-ка...
Они затаились, присев на корточки, за повозкой.
– Почтенный наставник!
– послышался взволнованный шепот.
– Отзовитесь, благочестивый наставник! Я не знаю, в каком вы экипаже!
– Девичий голос, и весьма, весьма благозвучный, - ехидно заметил тэнгу. Что же ответит глубокоуважаемый и праведный наставник?