Монах: время драконов

Ши Роберт

Хоригава рассмеялся, насмешливо склонил голову и отвернулся.

Караван, окруженный неплотным кольцом разведчиков, двинулся дальше. Танико посмотрела назад. Тело изнасилованной женщины было частично скрыто высокой травой, рядом виднелось бледное пятно отрубленной головы. Долина была практически ровной, и Танико могла долго видеть это тело. Даже после того, как оно скрылось из виду, ее продолжала сотрясать дрожь.

Почему он не оставил бедную женщину в живых? Разве было недостаточно изнасиловать ее? Она была не более чем использованным вместилищем, которое можно отбросить, подобно пустому кубку для вина. А она, Танико, для Хоригавы была не более чем непокорной рабыней, которую нужно заставить страдать.

Она вспомнила о ребенке, которого убил Хоригава. О девочке Шикибу. Ее сын, Ацуи, был оценен так высоко, что Согамори отобрал его у нее. Ее протест, протест женщины, был бесполезен. Она не обладала силой, которая могла бы остановить Согамори или Хоригаву. Быть женщиной всегда означало быть чем-то меньшим, чем мужчина.

«Теперь настала моя очередь. Все, что я могу сделать, это встретить смерть мужественно. Почтение Амиде Будде».

Они въехали в лагерь монголов. Пахло дымом, лошадьми и жареным мясом. Солдаты сидели около своих круглых шатров и спокойно, чуть с любопытством, наблюдали за процессией Хоригавы. За рядами войлочных тентов в сумерках тлел захваченный китайский город.

– Что это за город? – спросила Танико служанку.

– Учжоу.

В лагере было тихо. Она видела, как эти варвары изнасиловали и убили женщину, но среди своих они вели себя достаточно дисциплинированно. Она часто слышала, как монголов сравнивали с дикими животными, но люди, которых она видела сейчас, чистили свое снаряжение, скребли коней и ремонтировали деревянные осадные машины с деловым, целеустремленным видом. Это делало их еще более опасными.

У Танико была шкатулка с пудрой и красками, и она занялась своим лицом.

Повозки остановились в центре лагеря. Хоригава вышел из своего экипажа напротив огромного белого шатра, стоящего на небольшом пригорке. К нему подошли несколько монголов в красных и синих атласных плащах с золотыми медальонами, с саблями с деревянными рукоятками. Хоригава показал им тот же предмет, что и разведчикам. Теперь Танико рассмотрела, что это была прямоугольная золотая табличка. Монголы учтиво поклонились.

Из большого шатра вышел пожилой чиновник китаец. Он посовещался о чем-то с Хоригавой, потом отдал распоряжения. Группа слуг, под внимательным взглядом воина, стала выгружать ценности из повозок Хоригавы.

К повозкам Танико подошел старый китаец.

– Я – Яо Чу, слуга хана, – сказал он. – Прошу вас выйти из повозки. – Служанки замялись.

– Идите, – сказала Танико. – В лагере мы будем в безопасности, мне кажется. Если, конечно, не будете раздражать их. – Эта мысль заставила двух женщин поспешно выбраться из повозки.

Танико везла с собой веер из слоновой кости из самого Хэйан Кё. Она остановилась в дверях повозки, вытащила из рукава веер и раскрыла его, властно щелкнув. Сверху на ней был одет оранжевый шелковый плащ со сверкающей золотой вышивкой. В волосах – любимое украшение, перламутровая бабочка. Губы ее были алыми, лицо – белым, как покрытое снегом поле.

На мгновение все движение в центре лагеря монголов остановилось. Уголком глаза Танико с удовлетворением заметила раскрывшиеся от изумления рты некоторых варваров. «Быть может, это только потому, что для них я выгляжу странно, – подумала она, – но я знаю, что представляю собой прекрасное зрелище». Служанки помогли ей спуститься по крутой лестнице повозки.

Быстрый, как паук, Хоригава мгновенно оказался рядом.

– Грандиозный выход, Танико-сан, – прошептал он на родном языке. – Ты могла бы занять высочайшее положение на родине, но вместо этого была настолько глупа, что изменила мне. Сейчас, однако, ты оказалась среди тех, кто сможет научить тебя бояться и уважать мужчин.

Танико тряхнула головой.

– Кажется, они сами достаточно меня уважают.

– Потому что не знают, кто ты на самом деле, – выпалил он, – Я намереваюсь сообщить

им это. Я скажу им, что ты не знатного происхождения, а просто куртизанка, которую мой господин Согамори прислал в подарок монгольским воинам. Они используют тебя и выбросят как мусор, Танико. Тебя постигнет судьба той китаянки, только это займет очень-очень много времени. Сначала, быть может, ты будешь игрушкой военачальников. Но даже сейчас ты уже не так молода и привлекательна, как прежде. Они устанут от тебя и отошлют к более низким по рангу офицерам, В конце концов, тебя будут пинать как мяч от одного грязного, сального мужчины к другому. Ты будешь вся изношена, преждевременно постареешь, станешь больной, беззубой. Свои дни ты закончишь среди незнакомых людей, не разговаривающих на твоем языке, которые не знают тебя, которым ты совершенно безразлична, вдали от дома, забытая всеми. Может ли быть более жалкий конец для женщины, выросшей среди роскоши Священных Островов, чем завершить свою жизнь в изгнании, рабыней грязных варваров? – Ухмыляясь, он протянул к ней руку и погладил по щеке длинными пальцами. Она отвернулась.

«Я не поддамся отчаянию, – подумала она. – Только не у него на глазах. Быть может, потом я буду плакать обо всем том, что потеряла, опасаться за свое будущее. Позже я решу, не должна ли я наконец покончить с собой. Но сейчас мне нужно показать ему, что не в его силах причинить мне боль».

Она вновь повернулась к нему, чуть заметно улыбаясь.

– Вы забыли, ваше высочество, что, когда я жила с вами в качестве жены, моим любовником был человек той же крови, что и эти грязные варвары. Быть может, я буду здесь достаточно счастливой.

Хоригава рассмеялся.

– Ах да, я чуть не забыл про твоего воинствующего монаха. Они с Юкио свободно перемещаются по этой стране. Несомненно, именно их бегство привело к концу благородного Кийоси и вернуло тебя в мои руки. Кийоси, с которым ты публично обесчестила меня перед всем Хэйан Кё, теперь пища для рыб. Бедный Кийоси. – Он замолк и посмотрел на нее с ликующей ненавистью.

Она ничем не выдала свои чувства.

– Если бы господин Согамори услышал, как ты говоришь о его сыне, ты сам бы стал пищей для собак.

– Но с моей помощью господин Согамори отомстит за смерть сына. Я прибыл к монголам в качестве тайного посланника его превосходительства Чжа Су-дао. Как нейтральное лицо, я должен сообщить монголам, что его превосходительство понимает бесполезность сопротивления. Он намеревается облегчить им победу над Сун, взамен требуя высокую должность в империи Великого Хана. Я уже успел убедить Чжа Су-дао в том, что Юкио, монах и их люди являются предателями и преступниками у себя на родине и представляют для него потенциальную опасность. Армия монголов сейчас осадила Гуайлинь, город на юго-западе, который обороняют Юкио со своими самураями. Сейчас, чтобы избавиться от их нежелательного присутствия и доказать свою расположенность к монголам, Чжа Су-дао намеревается позволить им захватить Гуайлинь. Город не сможет устоять без подкрепления. Никто не будет послан туда. Гуайлинь падет, и оставшиеся в живых самураи, согласно законам монголов, будут преданы смерти. Таким образом, моя дорогая, твой любимый зиндзя умрет. Думай об этом, когда монголы будут использовать твое тело для своего удовольствия.

Танико подняла голову, она готова была разодрать это лицо своими длинными ногтями, но сдержалась.

– Ну, пожалуйста, ударь меня, – улыбался Хоригава. – Я с великим наслаждением брошу тебя в грязь на глазах этих варваров, считающих тебя такой знатной госпожой.

Раздался голос морщинистого китайца, служившего монголам:

– Ваше высочество, наш господин Хан готов принять вас немедленно.

Хоригава кивнул.

– Прощай, Танико. Я никогда не увижу тебя больше, но всегда буду наслаждаться мыслями о твоем крайнем унижении.