Монах

Льюис Мэтью Грегори

— Я преуспела, — сказала Матильда, — хотя далось это мне труднее, чем я предполагала. Вызванный мною на помощь Люцифер вначале не хотел подчиниться моей воле, и, чтобы добиться его согласия, мне пришлось пустить в ход самые могучие мои чары. Они возымели желанное действие, но я обязалась больше никогда не прибегать к его услугам ради тебя. Так осмотрительнее распорядись случаем, который более тебе не представится. Моя осведомленность в магии для тебя отныне бесполезна. В будущем на сверхъестественную помощь ты можешь надеяться, только если сам вызовешь демонов и примешь условия, на каких они обещают служить тебе. Но этого ты никогда не сделаешь. Требуется великая сила воли, чтобы принудить их к повиновению, а если ты не уплатишь назначенную ими цену, служить тебе они не станут. Лишь только эту услугу они согласились оказать тебе. Ты получишь от меня средство насладиться своей возлюбленной и будь разумен, не упусти этого случая. Прими сей звездный мирт. Пока ты будешь держать его в руке,

любая дверь распахнется перед тобой. Завтра ночью он откроет тебе доступ в спальню Антонии. Тогда дохни на него, трижды произнеси ее имя и положи его к ней на подушку. Смерти подобный сон немедленно овладеет ею и лишит ее сил противиться твоим посягательствам. Сон будет держать ее в оковах до утра. И ты сможешь удовлетворить свои желания без опасности разоблачения. Ибо, когда дневной свет разрушит чары, Антония узнает про свое бесчестие, но насильник останется ей неведом. Будь же счастлив, мой Амбросио, и пусть эта услуга убедит тебя, что моя дружба бескорыстна и чиста. Однако близок конец ночи, вернемся же в монастырь, прежде чем наше отсутствие будет замечено и вызовет удивление.

Аббат взял талисман с безмолвной признательностью. События ночи ввергли его в такую растерянность, что он не в силах был выразить свою благодарность вслух или даже в полной мере оценить ее дар. Матильда, взяв лампаду и корзину, вывела монаха из таинственной пещеры. Лампаду она поставила перед статуей святой, и путь к лестнице они продолжали в темноте. Первые лучи восходящего солнца, падавшие на ступеньки, помогли им подняться. Матильда и аббат покинули подземелье, заперли за собой дверь и вскоре добрались до западной галереи монастыря. Им никто не встретился, и они без помех вернулись в свои кельи.

Смятение Амбросио мало-помалу улеглось. Он радовался удачному завершению ночного предприятия и, вспомнив свойства мирта, уже видел Антонию в своей власти. Воображение вновь нарисовало ему тайные красы, которые открыло магическое зеркало, и он, изнывая от нетерпения, торопил полночь.

ТОМ III

ГЛАВА I

Трещит сверчок, и дух усталый ищет

Во сне отдохновенья. Так Тарквиний,

Раздвинув полог тихо, разбудил

Невинность оскорбленьем! Киферея!

Ты украшенье ложа своего,

Ты лилий чище и белее простынь.

«ЦИМБЕЛИН»

Все поиски, предпринятые маркизом де лас Систернасом, оказались тщетными. Агнеса была потеряна навсегда! Отчаяние столь губительно подействовало на него, что он тяжко заболел и не мог навестить Эльвиру, как намеревался, она же, не зная причины, испытывала немалую тревогу. Смерть сестры помешала Лоренцо сообщить дяде свои намерения относительно Антонии, а запрет, наложенный ее матерью, не позволял ему навестить их без согласия герцога, и Эльвира, не получая от него никаких известий, заключила, что либо он нашел себе невесту с более завидным положением, либо ему было приказано выбросить из головы все мысли о ее дочери. С каждым днем судьба Антонии тревожила ее все более. Пока она полагалась на покровительство аббата, ей было легче переносить разочарование, которым обернулись ее надежды на Лоренцо и маркиза. Теперь она лишилась и этой опоры. У нее не было сомнений, что Амбросио замыслил погубить ее дочь. И когда она думала о том, что после ее смерти Антония останется одна без друзей и защитников в таком низком, таком коварном и порочном мире, самые горькие предчувствия переполняли ее сердце. В подобные минуты она долго сидела, глядя на обворожительную девушку, и, казалось, слушала ее безыскусственную болтовню, но на самом деле размышляла о горестях, в которые ее может ввергнуть любой наступающий час. Потом внезапно сжимала дочь в объятиях, опускала голову к ней на грудь и орошала ее слезами.

Тем временем зрело событие, которое, знай она о нем, сразу избавило бы ее ото всех тревог. Лоренцо теперь ждал лишь благоприятного случая, чтобы рассказать герцогу о своем намерении жениться. Однако нежданное обстоятельство заставило его отложить исполнение своего намерения на несколько дней.

Недуг дона Раймонда как будто усиливался. Лоренцо не отходил от его постели и ухаживал за ним с заботливостью поистине братской. И причина и следствия этой болезни были столь же тяжки брату Агнесы, однако горе Теодора не уступало ему в искренности. Этот честный отрок ни на минуту не покидал своего господина и прибегал ко всем доступным

ему средствам, чтобы утишить и облегчить его страдания. Маркиз питал такую верную любовь к своей умершей нареченной, что не мог пережить ее утрату, как видели все, кто его окружал. Полагая, что спасти от угасания его может лишь вера в то, что она жива и нуждается в его помощи, они всячески подкрепляли в нем эту веру, его единственное утешение, хотя сами ее отнюдь не разделяли. Ежедневно ему докладывали, что о судьбе Агнесы ведутся розыски, сочиняли истории о новых попытках проникнуть в обитель и добавляли подробности, которые хотя и не обещали скорого ее воссоединения с ним, однако поддерживали в нем надежду. Когда маркизу говорили, что вот опять ничего не удалось, он впадал почти в безумие и все-таки даже думать не желал, что дальше будет так же, а, наоборот, не сомневался, что следующий раз принесет успех.

Один лишь Теодор с величайшим усердием следовал химерам своего господина. Он все время придумывал планы, как проникнуть в обитель или хотя бы выведать у монахинь какие-нибудь сведения об Агнесе. Только стремление осуществить каждый новый план имело власть отлучить его от одра дона Раймонда. Он превратился в подлинного Протея и каждый день менял свой облик, но от его метаморфоз никакого толка не было, и он возвращался во дворец де лас Систернас, вновь не найдя обоснований для надежд своего господина. Однажды ему взбрело в голову переодеться нищим. Он заклеил пластырем левый глаз, взял с собой гитару и расположился у ворот монастыря святой Клары.

«Если Агнеса и правда заточена там, — размышлял он, — то, услышав мой голос, она его узнает и, быть может, найдет способ оповестить меня о себе». С этой мыслью он вмешался в толпу убогих калек, ежедневно собиравшихся у ворот обители в ожидании похлебки, которую монахини раздавали в полдень. Все приносили миски или кувшины, чтобы было в чем ее унести. Но у Теодора ничего с собой не было, и он попросил разрешения съесть свою порцию похлебки у ворот обители. Получил он его без всяких затруднений. Его мелодичный голос и приятное, несмотря на завязанный глаз, лицо завоевали сердце доброй старой привратницы, которая с помощью белицы оделяла сирых похлебкой. Теодору было велено подождать, пока остальные не разойдутся, а тогда его покормят. Ничего другого он не желал, так как явился туда не ради похлебки. Поблагодарив привратницу за ее сострадательность, он отошел от ворот, сел на большой камень и принялся настраивать гитару.

Едва нищая братия разошлась, как привратница поманила Теодора к воротам и пригласила его войти. Он подчинился с величайшей готовностью, хотя переступил освященный порог с притворным трепетом, всем своим видом выражая боязливое благоговение перед саном своих благодетельниц. Его нарочитая робость польстила монахиням, и они поспешили его ободрить. Привратница увела его в свою келейку, а белица сходила на кухню и вернулась с двойной порцией похлебки, куда более наваристой, чем та, которой угощали нищих. Привратница добавила кое-какие фрукты и печенье из собственных запасов, и обе они принялись радушно потчевать отрока. На их заботы он отвечал тысячью благодарностей и призывал на них благословение Небес за их милосердие. Пока он ел, они восхищались тонкостью его черт, красотой волос, ловкостью и изяществом всех его движений. Шепотом они сетовали, что такой чудесный отрок подвергается всем мирским соблазнам, и соглашались, что он мог бы стать достойным столпом католической церкви. В конце концов они решили, что Небесам будет оказана истинная услуга, если они упросят настоятельницу походатайствовать перед Амбросио, чтобы юного нищего приняли в орден капуцинов.

Привратница, пользовавшаяся в обители немалым влиянием, тотчас поспешила в келью настоятельницы, где такими яркими красками описала достоинства Теодора, что старуха захотела на него посмотреть. Тем временем лженищий обиняками расспрашивал белицу о судьбе Агнесы, но все, что она говорила, только подтверждало слова настоятельницы. Она сказала, что Агнеса сразу после возвращения с исповеди тяжело заболела и больше не вставала с постели и что она присутствовала на похоронах. Причем добавила, что не только своими глазами видела покойницу, но и помогала уложить ее в гроб. Теодор приуныл, однако решил довести дело до конца, раз уж ему открылся доступ в обитель.

Вернулась привратница и приказала ему следовать за ней. Он подчинился, и она привела его в приемную, где у решетки уже стояла настоятельница, окруженная монахинями, которые собрались там в чаянии развлечения. Теодор поклонился им с величайшим почтением, и даже сурово нахмуренное чело настоятельницы разгладилось. Она задала ему несколько вопросов о его родителях, вере и причинах, обрекших его на нищенство. Ответы его не оставляли желать ничего лучшего и были чистейшей ложью. Затем его спросили, что он думает о монашестве. Ответ его дышал благоговейным восторгом. На это настоятельница сообщила ему, что поступление его в монастырь не так уж невозможно и что его нищета перестанет быть препятствием благодаря ее покровительству, если она убедится, что он его достоин. Теодор заверил ее, что заслужить ее милость станет заветнейшей его целью, и настоятельница, приказав ему явиться на следующий день, когда она его еще порасспрашивает, удалилась из приемной.