Монах

Льюис Мэтью Грегори

Узнай он, что смерть Эльвиры оставила ее дочь без друзей и защиты, он, разумеется, сразу же позаботился бы о ней и оградил от всех опасностей, но Антонии это было не суждено. Письмо во дворец де лас Систернас она отправила на другой день после того, как Лоренцо уехал из Мадрида. Маркиз находился в первых пароксизмах отчаяния, наконец поверив, что Агнесы более нет. Он был в бреду, за его жизнь опасались и к нему никого не допускали. Флоре было сказано, что писем он читать не может и что ближайшие часы решат его судьбу. С этим печальным ответом она была вынуждена вернуться к своей барышне, которая теперь и вовсе не знала, что же ей делать.

Флора и дама Хасинта всячески старались утешить ее. Вторая умоляла ее успокоиться: пока Антония пожелает оставаться у нее, она будет ей вместо дочери. Антония, убедившись, что добрая женщина успела к ней искренне привязаться, немного утешилась мыслью, что хотя бы

один друг в мире у нее есть. Затем принесли письмо, адресованное Эльвире. Антония, узнав руку Леонеллы, вскрыла его с радостью и прочитала подробное описание всего, что произошло с ее тетушкой в Кордове. Леонелла извещала сестру, что наследство она получила, но потеряла сердце, приобретя взамен сердце самого превосходного из аптекарей прошлого, настоящего, а также будущего. Она добавила, что полагает приехать в Мадрид вечером во вторник и будет иметь удовольствие представить ей своего Caro Sposo [18] по всей форме. Хотя брак тетушки не слишком обрадовал Антонию, ее скорое возвращение привело девушку в восторг. Она с легким сердцем подумала, что скоро снова будет под опекой родственницы. Она понимала, как неприлично молоденькой девушке жить одной среди чужих людей, когда некому следить за ее поведением или оберегать от оскорблений, которые беззащитность могла на нее навлечь. И она ждала вечера вторника с большим нетерпением.

18

Дорогой супруг (исп.).

_{Иллюстрации А. Дудина}

Он наступил. Антония тревожно прислушивалась к стуку проезжавших по улице экипажей, но ни один не остановился у их дверей. Приближалась ночь, а Леонеллы все не было. Однако Антония решила не ложиться до приезда тетки, и вопреки всем ее уговорам дама Хасинта и Флора объявили, что тоже не лягут. Часы тянулись медленно и томительно. Отъезд Лоренцо из Мадрида положил конец еженощным серенадам, и тщетно Антония надеялась услышать под своим окном знакомый звон гитар. Она достала собственную гитару и взяла несколько аккордов. Но музыка на этот вечер утратила для нее очарование, и она вскоре убрала инструмент в футляр, а сама села за пяльцы, но и тут дело пошло плохо. Куда-то пропадали мотки нужного цвета, нитки каждую минуту рвались, иголки так ловко выскальзывали из пальцев и падали, словно были живыми. Наконец нагар со свечи упал на любимую гирлянду из фиалок. Это совсем ее расстроило, она положила иголку и оставила пяльцы. Как нарочно, в этот вечер ничто ее не развлекало. Ее одолевала тоска, и она все чаще вздыхала, скорей бы приехала тетушка.

Прохаживаясь взад и вперед по комнате, Антония посмотрела на дверь бывшей комнаты ее матери, вспомнила про книги, которые привезла с собой Эльвира, и подумала, что между ними, возможно, найдется такая, какая поможет скоротать время до приезда Леонеллы. Взяв свечу со стола, она прошла через чулан и вступила в комнату за ним. Вид ее вызвал в груди девушки тысячу печальных воспоминаний. Она впервые вошла сюда после смерти матери. Глубокая тишина, кровать, с которой был снят матрас, холодный очаг, над которым стоял погасший светильник, и несколько растений на окнах, уже засыхающих, так как после смерти Эльвиры про них забыли, — все это навеяло на Антонию тягостную меланхолию. Ночная тьма ее еще усилила. Антония поставила свечу на стол и опустилась в глубокое кресло, в котором тысячи раз видела свою мать. И больше уже никогда не увидит! Непрошеные слезы заструились по ее ланитам, и она предалась тоске, которая с каждым мгновением становилась все глубже.

Стыдясь такой слабости, Антония наконец встала и подошла к полкам, чтобы взять то, ради чего посетила эту грустную комнату. Книги были расставлены по полкам в строгом порядке. Антония перелистывала их, но не находила ничего, что показалось бы ей интересным, пока не открыла томик старинных испанских баллад и не прочла несколько строф одной из них. Они возбудили ее любопытство, и она села с книгой в кресло, чтобы удобнее было читать, поправила свечу, от которой остался только огарок, и прочла следующую балладу:

АЛОНСО ОТВАЖНЫЙ И КРАСА ИМОГЕН

Девица и рыцарь сидели одни. Был рыцарь навеки влюблен. С тоской друг на друга смотрели они. Краса Имоген ее звали и те дни, Алонсо Отважный был он. «Я

еду сражаться в далекой стране, Ты горькие слезы прольешь. Но верной недолго останешься мне. Приедет богатый к тебе по весне, И с ним под венец ты пойдешь!» «Нет, милый, — ему отвечает она, — Меня укорять ты постой. Любовью навек я тебе отдана, Живой ты иль мертвый — тебе я жена, В том Девой клянусь Пресвятой! Но если, пока еще луг не отцвел, Мной будет Алонсо забыт, Пусть Бог повелит, чтобы дух твой пришел, Сел рядом со мною за брачный мой стол, Неверной назвал и с собою увел Туда, где твой прах был зарыт!» Давно в Палестине сражается он. Рыдала она до поры, Но скоро, ее красотой покорен, Приехал к ней свататься знатный барон, Привез дорогие дары. Сверканием золота ослеплена, Не льет она более слез. Все прежние клятвы забыла она, Барону любовь Имоген отдана, В свой замок ее он увез. Сидит за столом с молодою супруг. Все дружно здоровье их пьют. И весел и буен пирующих круг. Вдруг гулкий по зале разносится звук — Часы полуночные бьют. Краса Имоген с изумленьем глядит, Увидела только сейчас, Что рядом с ней рыцарь безвестный сидит, Недвижный, безмолвный, ужасный на вид. Не сводит с лица ее глаз. Забрало опущено, адски черны Шелом и тяжелая бронь. Веселие смолкло, все гости бледны, И жмутся собаки у дальней стены, Стал факелов синим огонь. Барон содрогнулся, от ужаса нем. Дрожит молодая жена. Но молвит, свой взор опустив перед тем: «О рыцарь, прошу, отстегните свой шлем, Испейте со мною вина!» Он поднял забрало с лица своего, Шелом отстегнул он от лат. Страшнее не видел никто ничего! Взглянула Краса Имоген на него И черепа встретила взгляд. Узрела она: обитатель гробниц, Змей лоб костяной обвивал, И черви клубились в провалах глазниц. От ужаса гости попадали ниц, А призрак ей глухо сказал: «Узнай же Алонсо! Наш луг не отцвел, Как я был тобою забыт! И Бог повелел, чтобы дух мой пришел, Сел рядом с тобою за брачный твой стол, Неверной назвал и с собою увел, Туда, где мой прах был зарыт!» В объятьях свою нареченную сжал. Как жалобен был ее крик! Разверзся у ног его черный провал. Дух прыгнул туда и навеки пропал С Красой Имоген в тот же миг.