Монахи истории. Маленькие боги (Мелкие боги)

Пратчетт Терри

— Да, но они склонны чернеть. В тени, голова черепахи поворачивалась туда — сюда, как у зрителя теннисного матча. Молодой встал. — Миссис Билаксис приходила сегодня утром. — сказал он. — Она сказала, что поговорка, которую ты сделал ей на прошлой неделе, перестала работать. Дидактилос почесал затылок. — Которая? — сказал он. — Вы дали ей: “темнее всего перед рассветом” — Все верно. Чертовски хороший образчик. — Она сказала, что не чувствует никакого улучшения. В любом случае, она сказала, что всю ночь не ложилась спать из-за своей больной ноги, и перед рассветом было достаточно светло, так что это не правда. И ее нога по-прежнему не действует. Потому я частично компенсировал ей: “И все же, легче жить смеясь” Дидактилос немного просветлел. — Поменял

на эту, да?

— Она сказала, что попробует. Она дала мне целую сушеную камбалу за это. Она сказала, я выгляжу так, словно нуждаюсь в хорошем питании. — Действительно? Ты учишься. По крайней мере, нам обломился ланч. Видишь, Урн? Говорю тебе , дело пойдет, если мы забьем на это. — Я бы не назвал отдачей сушеную камбалу и коробку осклизлых слив, мастер. За две недели думания. — У нас есть три обола за притчу для старого Гриллоса, сапожника. — Уже нет. Он забрал их. Его жене не понравился намек. — И ты отдал ему его деньги?

— Да. — Что, все?

— Да. — Не стоило. Уж не после того, как он заездил ее. Которая это была?

— “Мудрая ворона знает, каким путем пойдет верблюд”. — Она стоила мне многих трудов. — Он сказал, что не может понять. — Я не разбираюсь в сапожном ремесле, но я узнаю пару хороших сандалий, когда надеваю. Ом прикрыл свой единственный глаз. Потом он взглянул на форму мыслей напротив. Тот, что звался Урном, предположительно, был племянником и имел совершенно нормальный тип мышления, разве что там было, кажется, многовато окружностей и углов. Зато мысли Дидактилоса пузырились и вспыхивали, как полная кастрюля электрических угрей на огне. Ом никогда не видел ничего подобного. Чтобы промелькнуть, мыслям Бруты требовалась вечность. Это походило на наблюдение за сталкивающимися горами. Мысли Дидактилоса с воем гонялись друг за другом. Не удивительно, что он был лыс. Волосы должны были выгореть от внутреннего жара. Ом нашел мыслителя. И, к тому же, дешевого, судя по услышанному. Он посмотрел вверх на стену за бочкой. Дальше за ними располагалась впечатляющая шеренга мраморных ступеней, восходящих к нескольким бронзовым дверям, а над дверями металлическими буквами по камню было написано слово LIBRUM. Он смотрел слишком долго. Руки Урна сомкнулись на его панцире, и он услышал голос Дидактилоса, говорящий: “Эй, … некоторые из них довольно вкусны…”

* * *

Брута содрогнулся. — Вы побили камнями нашего эмиссара, кричал Ворбис, безоружного!

— Он сам напросился. — сказал Тирант. — Аристократес был там. Он вам расскажет. Высокий кивнул и встал. — По традиции, каждый может выступить на базарной площади. — начал он. — И быть побитым камнями? — допытывался Ворбис. Аристократес поднял руку. — Ах. — сказал . — Каждый может говорить, что хочет на этой площади. Однако, у нас есть и другая традиция, называемая свободой слушания. К сожалению, когда людям не нравится то, что они слышат, они могут слегка… погорячиться. — Я тоже там был. — сказал другой советник. ваш священник поднялся говорить, и в начале все было прекрасно, потому, что люди смеялись. А потом он сказал, что Ом — единственный истинный Бог, и все затихли. Тогда он сбросил статую Тувелпита, Бога Вина. С этого и начались все неприятности. — Вы собираетесь сказать мне, что он был поражен молнией? — сказал Ворбис. Ворбис больше не кричал. Его голос стал плоским, лишенным каких бы то ни было эмоций. В голове Бруты зрела мысль: “Вот так и говорят эксквизиторы. Когда инквизиторы заканчивают, эксквизиторы говорят…”. — Нет. Амфорой. Понимаете ли, Тувелпит был в толпе. — А побить порядочного человека считается очень божеским поступком, да?

— Ваш миссионер сказал, что люди, не верующие в Ома, подвергнутся вечной каре. Должен вам сказать, что толпа сочла это оскорбительным. — И начала бросать в него камни… — Не много. Они больше ранили его гордость. И только после того, как истощились запасы овощей. — Они кидались овощами?

— Только тогда, когда не смогли найти больше яиц. — А когда мы

явились протестовать… — Уверен, что шестьдесят кораблей готовились к чему-то большему, чем выражение протеста. — сказал Тирант. — И мы предупреждаем вас, Лорд Ворбис. Люди находят в Эфебе то, чего ищут. Будут новые рейды на ваше побережье. Мы будем уничтожать ваши корабли. Или вы подпишитесь. — А проход в Эфебу? — сказал Ворбис. Тирант улыбнулся. — Через пустыню? Мой лорд, если вы пересечете пустыню, я уверен, вы пройдете куда угодно. — Тирант перевел взгляд с Ворбиса на небо, видимое среди колонн. — А сейчас, кажется, приближается полдень. сказал он, — Становится жарко. Несомненно, вы желаете обсудить наши…ох… предложения со своими коллегами. Могу ли я рассчитывать, что мы встретимся снова на закате?

Ворбис собирался внести некоторые предложения. — Думаю, в конце концов сказал он, что наши размышления могут затянуться несколько дольше. Скажем, завтра утром?

Тирант кивнул. — Как вам будет угодно. В настоящее время, дворец в вашем распоряжении. Если вы пожелаете ознакомиться, здесь есть множество превосходных святилищ и произведений искусства. Когда вам потребуется пища, сообщите об этом ближайшему рабу. — Раб — эфебское слово. В Господе Оме у нас нет слова раб. . — сказал Ворбис. — Это я понимаю так:

— сказал Тирант, — я представляю себе, что у рыбы нет слова “вода”. — Он снова улыбнулся мимолетной улыбкой. — А так же есть бани и Библиотека, конечно. Множество интереснейших достопримечательностей. Будьте нашими гостями. Ворбис склонил голову. — Я молюсь о том, — сказал он, чтобы однажды вы были моим гостем. — И что же я увижу? — сказал Тирант. Брута встал, перевернув скамью и в замешательстве покраснел. Он думал: “Они лгут насчет Брата Мардака. Ворбис сказал, что они избили его до полусмерти и плетьми добавили вторую половину. И Брат Намрод говорил, что видел тело, и что все это — чистая правда. За слова! Люди, которые так поступают, заслуживают… кары. И они держат рабов. Заставляют людей работать против их воли. Обращаются с ними, как с животными. Они даже называют своего правителя Тираном!

И почему все это не так, как кажется?

И почему я не верю во все это?

Почему я знаю, что это — не правда?

И что он подразумевал под рыбой, не имеющей слова для воды?

* * *

Омнианцы были полу отведены, полу препровождены, в свое обиталище. Новая ваза с фруктами ожидала на столе в келье Бруты, а так же немного рыбы и кусок хлеба. Какой-то мужчина подметал пол. — Ум. — сказал Брута. — Ты — раб?

— Да, господин. — Это, должно быть, ужасно. Человек оперся на свою метлу. — Вы правы, господин. Это ужасно. Действительно ужасно. Знаете, у меня всего один выходной в неделю?

Брута, никогда прежде не слышавший слова “выходной” и в любом случае не знавший сути дела, неопределенно кивнул. — Почему же тогда ты не сбежишь? — сказал он. — Ох, да я уже сбегал. — сказал раб. — Однажды убегал в Цорт. Мне там не понравилось. Вернулся. Теперь каждую зиму на пару недель бегаю в Джелибейби. — Тебя приводят обратно? — сказал Брута. — Ха! сказал раб. — Нет. Этот Аристократес — жалкий скряга. Приходится возвращаться самому. Таскать грузы на кораблях, в таком роде. — Ты возвращаешься сам?

— Ага. На заграницу хорошо посмотреть, но жить там не тянет. В любом случае, мне осталось всего четыре года, а потом я свободен. Когда освобождаешься, получаешь право голоса. А еще можешь завести рабов. — Его лицо затуманилось в попытках перечесть, загибая пальцы. — Рабам полагается трехразовое питание, по крайней мере один раз с мясом. И один свободный день в неделю. И ежегодно две недели на побег. И я не стою у печи и не таскаю тяжестей. И за находчивость надбавляют. — Да, но ты не свободен . — сказал Брута, против воли заинтригованный. — В чем разница?