Монастырь потерянных душ
Шрифт:
— Что такая загруженная?
Я вздрогнула. Роман стоял надо мной, улыбаясь одними глазами. Я сидела в круглом дворе у стены на прогретой солнцем брусчатке.
— Ничего. Вспоминаю.
Уловив мое движение, он протянул руку, чтобы помочь подняться. Я не отказалась.
— Много навспоминала?
Я слышала его дыхание и, кажется, ощущала тепло от тела, — настолько близко он был.
— Прилично. Целый год жизни.
— Ого! — он одобрительно качнул головой.
— А у тебя с этим как? — я прищурилась, откровенно кокетничая. — Что ты натворил в молодости? Признавайся!
— Да так, — хохотнул
Запись девятнадцатая
За обедом мы сели вместе. Я все думала, на кого он похож. Животное — птица, погода — туман, дерево — вяз, месяц — ноябрь. Мы не разговаривали: я боялась, что он посмеется над моими вопросами, и стеснялась рассказывать о себе. А он как будто намеренно не делал первого шага, как будто хотел посмотреть, как я стану себя вести.
Денис обедал один, выглядел погруженным в решение сложной задачи. Четверка, возглавляемая Джей, сдвинула два стола. Эльза общалась с Ильей. Костя сидел у стены, очень прямо, подчеркивая этим свой рост. Я разглядывала остальных, чтобы развеять неловкость молчания. Демонстрировать перед Романом увлеченность едой было бы как-то смешно.
Я не знала, как выпутаться — предложить ему что-нибудь после обеда; сделать вид, что мне нужно поговорить с другим или просто без объяснений уйти (а может, с извиняющейся улыбкой: что ж, я пошла), — но раздался звон, все поднялись и отправились в круглый двор. Старший Монах пригласил нас в зал с мозаикой.
— Сперва объявление. Рядом со складом открыта комната, куда вы можете отнести свои личные вещи. Шкафы подписаны вашими новыми именами и запираются на ключ.
Все необходимое — одежда, белье, обувь, мыло, зубные щетки и паста, расчески и так далее — есть на складе. Я думаю, что настало время отказаться от прошлого, и, в связи с этим, расстаться с вещами, приобретенными до того, как у вас появилось новое имя. Но заставлять вас никто не будет, сделайте это по мере готовности.
Возможно, вам захочется оставить вещи не все сразу, а понемногу. Подумайте об этом.
Мы изобразили задумчивость. Не знаю, как у других, но у меня до этого момента и мысли не возникало связывать вещи с личной историей. Правда, будучи Дашей, я одевалась несколько по-другому, но ничего из Дашиного гардероба у меня с собой и быть не могло, поэтому в последнее время я предпочитала монастырскую одежду. Но отнести все свое барахло сюда и запереть на ключ почему-то пугало. Это же как отрезать. Кем я стану после Монастыря? И тут меня одолел злобный такой азарт: да, отрезать, разом и поскорее. Когда мне еще представится подобная возможность.
Монах попросил нас встать. Мы образовали тесный круг: стоило качнуться, переступить, и ты уже задеваешь другого. По очереди мы должны были выходить в центр и закрывать глаза, а остальным требовалось представлять, будто человека в центре и остальных пятнадцать нечто связывает. Способ связи, а точнее — ее образ, оставался на наше усмотрение.
Почему-то мы делали это молча. По условиям, каждый сам решал, когда откроет глаза и вернется в круг, уступив место следующему. Но кто будет следующим, мы не обсуждали. Наши действия уже не напоминали просто игру или тренинг, а выглядели как ритуал.
Где-то на четвертом вышедшем во мне зазвучала музыка. Я не видела ничего лишнего, — только человек в центре, люди вокруг, кожаные кресла за ними и смутные стены в тени. Задание — представлять связь — я внаглую проигнорировала, но, тем не менее, вскоре стала испытывать ощущение, что атмосфера внутри круга сгущается и плотнеет. Когда я выходила в центр, то двигалась уже будто сквозь воду. Музыка этому соответствовала, звуки были растянутыми, замедленными. Музыка — не мелодия, а только фон под нее, как огромный пустынный парк в ожидании, когда по нему, завороженный формой деревьев, не торопясь, пройдет человек.
Когда на свое место вернулся последний, мы продолжали стоять, не шевелясь, точно ждали, что в центре возникнет еще кто-нибудь. Я подняла глаза на Монаха. Он тоже смотрел внутрь круга, но все же собрался, стряхнул наваждение и негромко сказал:
— Разойдитесь.
Из здания мы тоже выходили молча, по одному. Машинально я сунула руку в карман и сжала камень. Он был все время со мной. Общаться никто не стремился. Я шла еще неизвестным маршрутом, куда несли ноги, а люди постепенно исчезали из поля зрения. Наконец я обнаружила, что передо мной осталась лишь одна девушка — та, которая мне чем-то нравилась, высокая и похожая на воина света. Она, похоже, не замечала, что я иду за ней, или не придавала тому значения. Я оглянулась: действительно, кроме нас никого, — и немного замедлила, приглушила шаг, стараясь, тем не менее, не упускать ее из виду.
Мы миновали несколько дворов, и вот она скрылась в маленькой одноэтажной пристройке к зданию, которое наводило на мысли о старинных университетах. Слева росли густые деревья — несколько кленов. Я остановилась в тени у стены, рядом с водосточной трубой. Мне повезло: не прошло и пяти минут, как из-за кленов раздался истошный, истерический крик. Девушка-воин выскочила во двор и быстрым широким шагом устремилась туда, где явно что-то произошло. Она оставила дверь распахнутой. Мне тоже было любопытно, кто кричал, но выбрала я другое. Чувствуя себя мерзковато из-за нечестности поступка, я бросилась в пристройку.
Да, там определенно жила эта девушка. Комната вроде моей, только квадратная и немного побольше. Венский стул возле стола, на столе — карандаши, а повыше — окно.
Окно выходило как раз туда, где кричали, и я собралась посмотреть, но тут в глаза мне бросились рисунки, развешанные по стенам. Сначала я их не заметила из-за яркого света. Но теперь не могла не остановиться. Их было, наверное, около двадцати, справа и слева, на обычной желтоватой бумаге. Некоторые явно не закончены, но общность прослеживалась: на каждом изображался неровный овал или, с выемкой, круг, заполненный множеством разноцветных деталей. Иногда детали оставались за пределами круга, но таких было немного. Незаконченными я посчитала рисунки с пустотами внутри основного изображения, — из-за этого они выглядели неуравновешенными. Что до мелких деталей, то одни вызывали ассоциацию с мозговыми извилинами, другие с рыбами, третьи с гайками, и так далее. При этом каждый рисунок имел свой характер, то есть они друг от друга отличались как люди.