Монастырь
Шрифт:
— Конечно, — быстро сказала Дженни, — и не думай об этом.
Натаниэль повернул голову и поцеловал Дженни в губы. Я просто знаю, — подумал он. Я даже мог бы назвать имя того, кто… Это не Бог, я не верю в Бога, создающего мир по своему желанию, это не Бог, это человек, как ты и я, только он… Он создал нас по своему образу и подобию, он хочет нам помочь, но у него не получается, потому что он не Бог, и поэтому Вселенная исчезнет, темной энергии в ней слишком много…
Дженни не думала ни о чем. Она просто чувствовала,
Это было так неожиданно, — думал Натаниэль. — Я шел вечером по университетскому парку, тяжелые тучи давили на психику, настроение было поганым, и вдруг… Я будто поднялся над тучами и увидел Землю сверху… и себя, стоявшего, задрав голову. Я смотрел в свои глаза, и взгляд многократно отражался от самого себя, как в бесконечных зеркалах. Я увидел Вселенную такой, какая она на самом деле. Это было не знание, а ощущение, но оно стало уверенностью, потому что энергия чувств перелилась в энергию знаний, закон сохранения это позволяет…
Нет такого закона. Это он сказал себе, вернувшись. Он стоял, прислонившись к дереву, ноги не держали его, и Натаниэль вынужден был обнять ствол обеими руками, чтобы не упасть. Нет такого закона в физике. Но он знал. Он читал о том, как приходит к человеку откровение. Смысл. Что-то вспыхивает внутри… Он не думал, что это может случиться с ним.
Он подождал, пока перестанут дрожать колени, и побрел к кампусу, где стояла его машина. Тучи почему-то рассеялись, закатное солнце мрачно заглядывало в глаза, а он знал: скоро. Может, завтра. Или через неделю. И ничего не будет.
Наверно, так пророки ощущали будущее. Не понимали, не могли описать, просто знали.
— Нат, — сказала Дженни, оттолкнув его, потому что губы стали вдруг горькими, — ты сделал мне предложение, но так и не сказал… не сказал…
— Я люблю тебя, — выдохнул Натаниэль. — Дженни, я тебя люблю.
— Ну вот, — улыбнулась она. — А ты говоришь: мир погибнет. Я тоже люблю тебя, Нат.
— Все верно, — сказал Сатмар. — Или ты, или они.
Тихий вздох наполнил комнату, как песня, услышанная издалека. Это Тали, — подумал Аббад, — пожалуйста, ты не должна…
— Они справятся, когда меня не будет, — подумал Аббад. — В их мире любовь — обычное дело. Не резонанс, такой же редкий, как явление сверхновой, но… просто любовь.
— В их мире есть ненависть, — сказал Сатмар.
— В их мире есть дружба, — твердо произнес Аббад, — альтруизм, желание делать добро.
— И гораздо больше эгоизма и зла.
— Нужно дать им шанс, — упрямо сказал Аббад. — Они должны выбрать. Сами. Без меня.
— Это твое окончательное решение? — спросил Сатмар.
Аббад
— Да, — сказал он.
Сатмар кивнул. Асиана покачала головой. Крамус отвернулся.
За время разговора из-за горизонта поднялись Эрон, Гирда и Капринаут, и цвета изменились — воздух стал розовым и струился, подогреваемый более жестким излучением Гирды, в комнате стало теплее, но Аббад почему-то ощутил озноб, и свет казался ему не таким ярким, как обычно. Смерть, подумал он. Да, я решил, но как же… Меня не станет. Меня.
Это так, молча сказал Сатмар.
Не уходи, молила Тали, сцепив пальцы и с трудом сдерживаясь, чтобы не ворваться в его мысли, не расшвырять в них все, что было еще связано с их общей памятью.
— Ты решил, — сказал Сатмар, и голос его прозвучал, будто громоподобный удар, наверняка его было слышно на равнине, а может, в городе и на континенте Тирд. Голоса монахов изредка доносились с вершины, Аббад слышал их далекие раскаты, когда бывал в столице и думал тогда: в Монастыре принимают решение. Что-то менялось в мире.
— Мы поможем тебе умереть, — спокойно произнес Сатмар. — Готовься.
— Когда? — спросил Аббад. Он не должен был спрашивать. Не удержался.
— Сейчас, — сказала Асиана. — Ты сам утверждаешь: нет времени ждать.
— Что я должен сделать? — спросил Аббад.
— Попрощайся с Тали, — сказал Сатмар. — Нам придется разорвать ваш резонанс, иначе ничего не получится. Тали тоже станет свободной. Память о тебе не будет кровоточить.
— Я не…
— Ты тоже решила, — напомнила Асиана. — Пожалуйста, покинь нас.
— Тали, — прошептал Аббад. Они протянули друг к другу свои мысли, ощущения: я буду помнить тебя, не печалься, помни меня таким, какой я сейчас, я буду тебя любить, не надо, ты должна жить, я все равно… да, я знаю… я люблю тебя, Аббад… я люблю тебя, Тали… Дженни, я люблю тебя… Аббад, что ты говоришь?.. Прощай.
— Все, — сказали монахи.
И Тали не стало. Аббад не знал, впервые не имел ни малейшего представления о том, куда она ушла.
— Ты готов? — спросил Крамус.
— Он готов, — вместо Аббада ответил Сатмар.
— Тогда здравствуй, Аббад, — приветливо проговорила Асиана.
Мир взорвался.
Они лежали, обнявшись, смотрели друг другу в глаза и улыбались. Натаниэль знал, что Дженни улыбается, но не мог этого видеть, потому что лицо ее было серьезным, а глаза казались грустными.
— Мне еще никогда не было так хорошо, — сказал он.
— Мне тоже, — прошептала Дженни.
— Я люблю тебя…
— Я тебя люблю, Нат…
— Знаешь, — сказал он, — по-моему, любовь — это резонансное состояние душ, когда один плюс один равно не двум, а миллиону. Если ты понимаешь, что я хочу сказать…