Монастырские утехи
Шрифт:
осмотрели каждую сваю, побили её со всех сторон, попробовали, не качается ли... Под ними,
сумрачная, быстрая и суровая, текла вода; она пробивалась из Дуная к омуту между чёрными
столбами, ударяясь о них с тяжелым, приглушённым воем, и глубинные подземные толчки
отдавались в сваях, сотрясая их.
Они сошли вниз.
— Не беспокойтесь,— заверил людей бригадир.— Столбы ещё тысячу лет продержатся... Ну,
ударим разок-другой молотком — только так, для
он.
Двое прыгнули в лодку, подъехали к ближайшему столбу и попытались привязать к нему
пустую тыкву. Течение рвало её из рук, как ураган бумажного змея. Потом вторую привязали к
средней опоре и третью — к столбу у противоположного берега. Все три нацелились, словно
стрелы, на озеро. Прочные верёвки гудели, натянутые, точно проволока.
— Хм! Здорово несёт к озеру. Если верить тыквам, вода не спадет и за неделю. Как ты думаешь, Амин?
— Да брось ты свои глупости... Что знают эти сухие головы? Ты на поверхность не смотри: вода
идёт теперь глубиной. Сперва там меняется. Сила вся под низом.
— Ну а ты как думаешь? Когда?
Амин ничего не ответил. Раздетый, он вошёл в воду, держась за кустарник. Но вода не
стерпела. С силой ударив Амина по ногам, она повалила его... Пришлось, чтобы вернуться назад,
плыть до столба и за него ухватиться.
— Сегодня не скажу, только послезавтра,— решил он и отошёл в сторону, чтобы разжечь
костёр.
Потом они дни и ночи по очереди не спускали глаз с тыкв, прислушиваясь к завыванию вод,
выслеживая перемены.
На третий день вечером Амин снова вошёл в омут. Он с трудом добрался до первого столба. Вода
была ему по горло, она бурлила и захлестывала его пеной. Каждая часть его тела — грудь,
руки, ноги — гудела по-своему, в зависимости от глубины, на которой находилась в воде; подобно
антенне, он определял быстроту течения, силу ударов воды — точно твёрдого предмета — на
разных уровнях его тела и делал выводы. Особенно чутки были ступни — они брали пробы,
измеряли, принимали сигналы о мыслях вод на глубине, где носились рыбы. Несколько раз он
окунулся с головой и, посидев под водой, решительно вынырнул.
— От сегодняшнего через три дня надо кончить запруду.
Товарищи глядели на него вопрошающе.
— У берегов вода стала спокойнее. Теперь ждать недолго, она будет возвращаться.
— А в середине?
И бригадир показал на перекладину посреди реки: она тревожно дергалась, и от этого дрожали
столбы.
— И у середины нет уже прежней силы... Я против неё выстоял. Скоро ветер выдует озеро
в Дунай.
Он сказал это так, будто
— Да ты что, не замечаешь, вода и не думает спадать. На Дунае она всё такая же высокая,—
дразнил его бригадир.
— А я разве говорю, что она спала? Только я опустил руки в воду... и течение их не сносит.
Посмотри, оно дало мне даже утащить вот это.
И он разжал кулаки, полные песка.
— Песок песком, а вот как рыбы? Речь о них — заплывают они ещё из Дуная?
И грозный бригадир хмуро на него глянул.
— Пока я перебирал воду, ни одна не проплыла. Ты ведь знаешь, Дунай отлучил их от
груди.
— Тогда что же они делают?
Амин улыбнулся.
— Они в заводи, собрались, как воины, и ждут приказа от своего императора, какого-
нибудь мудрого сома, чтобы уйти у нас из-под носа, пока мы здесь разговариваем, вместо
того чтобы взяться за дело... Ну пошли, ребята!
И он схватил кусок запруды и вошёл в воду.
Работали все вместе целую ночь при свете звёзд, работали последующе дни — голые, в
холодной, обжигающей воде, обследуя дно, чтобы приспособить клапаны, связать куски
запруды между столбами; длинноволосые, бородатые, точно боги вод, они погружались сотни
раз, задыхаясь, выходили на берег, чтобы передохнуть. Тревожные воды бурлили, проносясь
над ними, но не могли им помешать. К трём часам утра весь омут — снизу доверху на высоту
человеческого роста — был отгорожен двумя запрудами из планок и тростника, сквозь которые
проникала вода. Последними в садок были вделаны клапаны.
Это были гибкие двери, которые открывались очень хитро, только при нажиме извне, со
стороны гирла — как в мышеловках.
Когда вода из заводи возвращалась в Дунай рыбы, которых она с собой несла, толкали клапаны
и оказывались в ловушке, в садке... И не могли уже вернуться... Всё, что туда ни попадало,
назад не уходило. Вторая, задняя запруда неумолимо стояла на пути.
Дело было сделано, садок поставлен, и ждали только начала лова. Люди перед уходом
говорили друг с другом шепотом. С этого момента никто — ни вокруг запруды, ни в отдалении
— не имел права шуметь: рыбы несказанно боязливы. Напугавшись, они возвращаются с
середины пути.
Как и каждый год, Амин остается на вахте целые недели — один среди безмолвия этих мест. И
никто ему не скажет: «Амин, ты смотри». Даже тупой бригадир. Это лишнее. Все знают, что
нет рыбака более искусного и трудолюбивого, который бы так умело управлялся с садком, что