Монастырские утехи
Шрифт:
горшок, и стал торопливо извлекать из него звуки всё более короткие и настойчивые,
задыхающиеся, булькающие где-то глубоко в глотке; и тут волки, поджав хвосты, стали
отступать, раздвигая сомкнувшуюся вокруг нас цепь.
— Быстрее влезай на падуб,— приказал мне тихо Волкарь, наполовину оторвав лицо от
горшка, в котором кипело эхо воплей.
Я попытался подняться, но не смог. Страшно болела лодыжка.
— Не могу,— простонал я,— очевидно, разорвал связки.
Волкарь, отступая назад, приблизился ко мне и сел
— Лезь на закорки, быстрее.
И он согнулся как мог, превратись в небольшую горку, так что я, подтянувшись, обвил его шею
руками. Тогда я был ещё тоненький и лёгкий.
Человек встал, распрямился, чтобы я смог получше разместиться на его широкой спине, и
пошел, держа меня за плечами; он по-прежнему издавал волшебные звуки, продолжая свой
разговор с волками, которые сломали круг и снова собрались стаей во главе с самым большим
хищником.
Я согнул колени, чтобы ноги не волочились по земле и не цеплялись за камни и корни. Так я
сидел у него за спиной, глубоко вдыхая колдовской запах, которым он побеждал диких зверей.
Теперь я чувствовал всю магическую силу этого запаха. Его руки, и в особенности пальцы,
продолжали светиться фосфорическим светом, я видел этот свет впереди, когда он протягивал
палку к хищникам и играл ею, а они, шаг за шагом, отступали перед ним.
После некоторых колебаний стая сдалась... В подобных случаях не должна проливаться кровь.
Одна-единственная капля человеческой или звериной крови — и чары рассеются. Ничто не
могло бы остановить катастрофы. Но Волкарь избежал её...
Вопли, всё более отдалённые, приглушённые мглистой вуалью луны и молчания, потерялись,
таинственно скрылись за горизонтом. Что было потом — не знаю... От волнения, от боли я,
очевидно, потерял сознание или, быть может, просто заснул. Знаю только, что проснулся я в
спальне на своей кровати. Совсем уже рассвело, и пристав, по обыкновению, принес мне в
постель кофе...
Как пробрался Волкарь в мою комнату, держа меня на закорках, осталось тайной. Если б не
боль в щиколотке, я был бы уверен, что видел сон...
Доктор установил, что это был просто вывих, наложил повязку, и я мог ходить, всунув ногу в
ботик и опираясь на палку. Лежать в постели было невозможно — ещё утром пришла
телеграмма, извещавшая, что я должен явиться в Бухарест и получить новое назначение. Я
собрал вещи и тут же уехал.
— А Волкарь?
— Больше ничего не знаю. Я бросил всё, не оглядываясь и не задумываясь. Переехав в Бухарест, я
начал делать карьеру и сам принуждён был стать колдуном, только у другого сорта зверей — у
людей, с которыми, как вы знаете, я много бился. Но ваш спор о волшебной охоте всколыхнул
во мне прежние чувства, и я отчасти постиг тайну случившихся со мной событий.
— Как вы думаете, что за огонь исходил от глаз и рук человека? — спросил кто-то.
— Теперь
и напряглись, и, помнится, я невольно подумал: это пламя — собранная воедино
отчаянная воля человека, магические флюиды, исходящие от существа этого человека, который
сделал невероятное усилие, чтобы отогнать опасность... Без этого я пропал бы. Потом я уже не
думал об этом, просто забыл... Но теперь я снова начинаю понимать. Это напоминает магию
древних охотников. Мой Волкарь перерос себя, он вышел за пределы своего существа,
преодолел узкие границы своей разновидности зверя, чтобы победить волка, понять его и ему
уподобиться. Только познав зверя таким образом — магически,— он мог подчинить его себе и
поработить. То был гигантский подвиг духа, нам уже недоступный. Первобытный колдун
становится, таким образом, архетипом волка, великим потусторонним его духом, перед
которым обычная стая в испуге отступает, как люди при появлении ангела... Доисторический
человек не гонялся за хищниками, но побеждал опасности, расстреливал стрелами враждебные
тайны, расставлял силки проблемам существования...
— Вы преувеличиваете, председатель,— прервали его.— Я думаю, что ваш человек светился
обыкновенным фосфором от гнилушек, какие бывают у некоторых деревьев; он натер ими руки
и лицо, чтобы внушить страх зверью. Я где-то о таком читал.
— Может быть,— согласился рассказчик,— но от этого свет не стал менее волшебным.
И он потер лодыжку, вспоминая о давней боли.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО
Сражения за то, чтобы стяжать поместья как можно больше числом и землею, тоже имели
своих героев. Одним из них в нашем уезде был грек, я путаю всегда его фамилию, что-то с
...опулос на конце.
Он поселился здесь совсем ещё молодым человеком. Трудолюбивый и не знающий устали,
богатый, на редкость смышлёный и необычайно смелый, он мало-помалу перешёл от аренды к
собственности, нажил в согласии с законом имение свыше ста тысяч погонов [8] в сердце
Олтении, земли мягкой, чёрной и жирной, как икра. Шею поместья украшало ожерелье озёр и
реки, кишевшие рыбой, затылок обвивала широкая лента лесов белой акации, преграждавших
8
Погон - мера земли, равная 5012 кв. м