Монастырские утехи
Шрифт:
землянки, где дал чинить разорванную простыню, и, когда она собралась домой, прошёл
с ней несколько шагов по дороге. Уж не знаю почему, но всё это невольно напомнило
мне, как ластился к лисе Азор...
Потом мой друг забрался в постель и пролежал на спине почти до самого вечера;
вечером же он встал и объявил, что немедленно отправляется в Бухарест на процесс, о
котором позабыл и который должен происходить как раз на следующий день. Напрасно
я пытался
тропинка, которая более чем в половину сокращает путь и прямо лесом выводит к
вокзалу, где он будет в полночь, когда и отходит поезд. Фазаний питомник он оставлял
на моё попечение. Взяв с собой только ружьё да в карман несколько патронов, он исчез
в чаще.
Я накормил с помощью Симиона и угомонил птиц, а потом собрался дать еду Азору.
Но собака порвала цепь и убежала.
Нас обоих вдруг разобрала злость, тлевшая подспудно ещё с прошлой ночи и в
особенности после внезапного и непонятного отъезда Шарля. И не долго думая, по
молчаливому соглашению мы взяли карабины, дождались, пока луна взошла повыше, и
отправились по следу, оставленному волочившейся собачьей цепью. Вскоре мы его
потеряли, и я хотел вернуться. Но Симион твёрдо решил убить лису. И я с этим тут же
согласился. Тогда медленно, окольными путями, неуверенно двинулись мы в чащу
леса. И там блуждали несколько часов, обходя опушки, поляны, пересекая просеки,
пока, наконец, не добрались до лужайки, к которой лунный свет стекался как к пруду.
Я едва не заснул, как вдруг до моего слуха внезапно донесся шорох. Верно, лань. Или,
может, лиса... Мы навострили уши и всмотрелись. Из-под косматых деревьев лёгкими
шагами выбежала дичь... но нет, то был силуэт женщины. Теперь её хорошо видно.
Белая рубаха, как парус, плыла к середине поляны.
С противоположной стороны от ствола отделился другой силуэт, тоже человек; он
бежал, вытянув руки, навстречу женщине. Это был Шарль. Луна освещала его лицо.
Женщина приникла к его груди. Он поцеловал её долгим поцелуем, потом схватил,
поднял вверх, как добычу, понес к дубу и упал в его тень, так и не разжав объятий.
Все это произошло за несколько мгновений. Когда я обернулся, Симион уже поднял
ружьё и целился. Я едва успел ударить по нему снизу; залп был долгий, дробь
посыпала дерево, под которым в экстазе метались любовники.
В одно мгновение Шарль вскочил и выстрелил. Я успел всё же повалить Симиона и сам
броситься на землю. Подняв глаза, я увидел женщину, убегавшую подобно
привидению; слуга, который лежал рядом со мной, исчез...
Я подбежал
к дереву и смотрел на дым, всё ещё поднимавшийся от ружья.
Я взял его за руки и, успокаивая, повёл домой. Он не сопротивлялся, но всю дорогу
городил какую-то ерунду; вынул из кармана бумажник и дал мне пачку денег по тысяче
лей, приказав тут же пойти в деревню и выкупить у Симиона жену: «Я дам ему,
сколько он скажет». Потом просил поехать в Бухарест и купить целое приданое — от
рубашки до бального платья. И всякие другие бредни...
Я утихомирил его только сильным снотворным и холодными компрессами на голову,
которые часто сменял. Думаю, у него сделался — как бы это лучше выразить —
лунный удар...
— Что вы сказали? — переспросил я.
— Лунный удар... Его мозг попал под слишком сильное воздействие луны. Так же, как у
иных бывает солнечный удар, есть люди, чувствительные к значительно более
магнетическим лучам луны...
Когда он успокоился, я повёл его в землянку, уложил на кровать, накрыл одеялом и
ушёл, удостоверившись, что он спит без задних ног. Караульный пост у землянки занял
я. Впрочем, мне всё равно было не до сна. Вскоре какая-то зеленоватая рябь, точно
вода, стала просачиваться за кулисы горизонта. Звёзды становились всё ближе и
больше, и Венера, с кулак величиной, поднялась на востоке, чтобы посмотреть на эту
феерию...
Луна зашла.
И мало-помалу тьма рассеялась — так в концентрированном растворе от нескольких
капель реактива выпадает осадок. Мир и вещи начали обретать плотность, оседать одна
за другой на дно, на землю — вначале верхушки деревьев, потом крыши вольеров, за
ними столбы, ограды, землянка, низкий кустарник вдали...
Я вдруг решительно отогнал овладевшие мною видения и почти бегом бросился в
деревню. Я вышел из лесу, вброд перешёл Яломицу и побежал к дому Симиона. Было
совсем светло, и лучи солнца, которое ещё не появилось, торчали из-за горизонта,
точно шпаги.
С бьющимся сердцем постучал я в ворота. Он вышел из-за дома. В руках его была коса.
Мы обменялись приветствиями, я заплатил ему жалованье за три месяца вперёд и
попросил вернуть взятое ружьё. Он молча принял деньги и вынес ружьё, в котором не
хватало двух патронов. Я оторопел и стал сбивчиво спрашивать его о жене. Он кликнул
её, и она тут же вышла, держа в одной руке веник. Завидев меня, она глянула мне
прямо в глаза. На лице у неё были синяки, а одно веко оплыло. Когда я собрался