Монгол
Шрифт:
Кюрелен сначала побаивался, что из-за своего друга Темуджин станет меньше любить его, дядю, но потом этот страх пропал — Джамуха не желал влиять ни на кого, даже на своего друга.
Однажды Джамуха надменно возмутился жестокостью и развратом, царящими среди Якка Монголов. Их похотливость вызывала изумление, а жестокость и жадность его возмущали. Кюрелен, к собственному удивлению, сказал на это:
— Именно эти качества сделали наш народ непобедимым, сильным. Благодаря им мы всегда можем постоять за себя. Тебе очень нравятся те люди, что живут в городах, но они такие слабые. Храмы — место, где могут находиться евнухи, а академии — это дома кастрации настоящих мужчин. Человек, просиживающий большую часть времени на толстой
Джамуху мало волновали поучения калеки, но к рассказам о путешествиях христиан он относился с любопытством.
Зато Темуджина интересовали только богатства и власть Китая. Ему нравилось слушать о его загнивающем великолепии, цинизме, военачальниках, министрах, принцах и императорах. Сын хана обожал, когда его дядя рассказывал о северной династии Цзинь [6] и о южной династии Сун, [7] об ужасном трагическом хаосе, который образовался из-за распрей в этом могущественном государстве. Кюрелен обратил внимание на то, что юноше интересны всяческие упоминания о военной слабости Китая и о силе городов тюрков, расположенных неподалеку от реки Орхон. Когда Темуджин слушал подобные рассказы, у него возбужденно раздувались ноздри, а в раскосых серых глазах разгорался звериный огонек.
6
Цзиньская династия чжурчтеней (1115–1234) в середине XII в. правила на северо-востоке и севере современной территории Китая.
7
Сун — династия, существовавшая в Китае в 960-1279 гг.
Темуджин был привлекательным юношей. Правда, он был не так высок и строен, как его ненавистный сводный брат Бектор, а грудь его была не так широка, как у Бельгютея, брата Бектора. Однако старший сын хана был шустрым и увертливым, как лисица; никогда не уставал и мог шагать быстрее других юношей его возраста. Он все видел вокруг себя и уже в юном возрасте обладал манерами настоящего вождя. Лицо Темуджина потемнело от ветра и солнца, а скулы были широкими и резко очерченными. Две толстые рыжие косы обрамляли его лицо. Губы были жесткими, и их редко касалась улыбка. Казалось, он не желал тратить время на смех. Раздутые ноздри, широкое темное лицо и упорный твердый подбородок привлекали к себе взгляды, однако людям не нравилось смотреть Темуджину прямо в глаза. Жестокость окружала его плотной пеленой, и это не было примитивной невинностью или обычным состоянием молодого человека, желающего утвердиться в жизни. Жестокость его была осознанной, твердой и непробиваемой, как камень, и равнодушной, подобно смерти.
Кюрелен понимал, что Джамуха мог считать Темуджина не очень умным или проницательным, так как никогда не умел правильно оценить человека, а единожды дав кому-нибудь свою оценку, предпочитал ее не менять. (Джамуха до конца жизни так и не смог должным образом оценить глубину натуры Темуджина. В его душе постоянно царила усталость, невозможность что-либо довести до логического конца, и так было даже в юности. Он с трудом наконец начал понимать разницу между поверхностью нетерпеливой натуры Темуджина, его грубыми повелительными манерами, и тогда Джамуха пришел в ужас, им охватило отвращение, он выбрал смерть, как другие выбирают опиум. Он начал ненавидеть самого себя. Он сильно страдал и испытывал к Темуджину жуткую ненависть. Он повторял себе, что давно должен был все понять, но ему помешал эгоизм и желание на все глядеть свысока, поэтому он проглядел в Темуджине те черты, которые давно были ясны Кюрелену и некоторым другим людям.)
Бесконечная
Кюрелен хорошо понимал своего племянника и пытался объяснить многое Оэлун, когда она требовала, чтобы он научил его читать и писать. Но мать была слепа, и они с братом вели долгие и обидные споры по этому поводу.
— Ты учишь этого бледнолицего Джамуху, похожего на слепого белого верблюда! — возмущалась Оэлун. — Отчего ты не желаешь учить моего сына Темуджина?
Брат повторял ей снова и снова:
— Оэлун, Темуджину не нужна грамотность! Ему могут навредить лишние знания! Он — значительнее и сильнее любых слов. Я не смею его ничему учить. — Затем он продолжал: — Если ты отправишь сына в Китай к тем людям, которые делают из мужчин евнухов, то потом я стану его учить.
Он даже с неприязнью подумал: «Я, наверно, единственный, кто помнит предсказания в то время, когда сыну Оэлун давали имя, и я, видимо, единственный человек, кто верит в эти предсказания. Широкий лоб этого юноши, его злые проницательные глаза цвета гранита, его рот с оттопыренной нижней губой, суровое, холодное и дикое выражение лица, его голос… Нельзя сказать, чтобы он был слишком громким, но он умеет убеждать… Все эти черты отличают Темуджина от остальных людей. В нем есть что-то такое, от чего начинают дрожать обычные люди, а более сильным становится не по себе, и они боятся его еще больше. Подобные ощущения всегда отражаются на лице Джамухи, когда он разговаривает или смотрит на своего друга. Он старается спрятать страх под надменной маской или делает вид, что Темуджин его раздражает».
Отведя взгляд от этой парочки, Темуджина и его друга, Кюрелен стал наблюдать за Касаром.
Юноша не отличался особым лицом, в нем не было темных глубин и суровости Темуджина, мелочности и капризов Джамухи. Это был прямой и открытый юноша, невысокий, с сильными плечами, на которого было приятно смотреть. В нем, кажется, отсутствовали зависть и жадность, не было никакой излишней страсти, кроме той, которая присуща нормальному здоровому юнцу. Его ум дремал и не доставлял ему страданий. Касар любил мать и своего брата Темуджина, а Бектора ненавидел, потому что тот ненавидел Темуджина. Касар и Кюрелена любил из-за его любви к Темуджину, и, ощутив неприязнь шамана к Темуджину, стал врагом шамана. Все в нем было просто и ясно. Единственный, кто портил настроение этой преданной натуре, был Джамуха. Темуджин очень любил своего друга, а Касар питал к Джамухе примитивную ненависть, но глубоко скрывал это чувство, боясь, что Темуджин станет плохо к нему относиться, если узнает об этой ненависти.
Плоское и круглое, как полная луна, лицо Касара с широкими скулами слегка отдавало желтизной. Сквозь узкие щелочки напряженно смотрели черные зрачки. Плоский широкий нос с большими ноздрями делал Касара похожим на хрюшку. Полные губы ярко-красного цвета, уголки которых были слегка опущены, придавали ему капризное выражение. Свои жесткие черные волосы Касар стриг коротко, отчего его большая круглая голова казалась еще больше. Кюрелен понимал, что у этого обычного юноши преданное, как у собаки, сердце.
Джамухе хотелось узнать побольше о загадочном континенте на западе — откуда прибыл его отец. Кюрелену пришлось вспомнить все, что было ему известно, чтобы дополнить те небольшие собственные наблюдения. Ему хотелось немного приукрасить свой рассказ, но приходилось сдерживаться и говорить правду, так как Джамуха, хоть ничего и не видел, кроме пустынь и гор Гоби, но мог сразу ощутить фальшь в рассказах.
— Джамуха Сечен, — сказал он. — Ты подобен дырке в песке, и эту дырку никогда и ничем не заполнишь. Я рассказал все, что мне было известно.