Монгол
Шрифт:
Воины, возможно, не додумались бы до этого, но шаман подсказал им нужные мысли. Он намекал, что Бектор надежный, сильный юноша, который мог им всем пригодиться и сможет повести их к новым вождям. А кто такой Темуджин? Юноша со взрывным нравом, приходящий в ярость и бушующий по разным поводам и без них. Прекрасно, когда люди остаются кому-либо верными, но верность никуда не годится, если она ведет к погибели. Это мираж, к которому идут глупцы. Мудрые люди хотят жить.
Почти две трети воинов решили покинуть орду. Пока Темуджин со своими друзьями обсуждал
Оэлун появилась в юрте брата неожиданно для всех. Спокойное лицо ее было суровым, а серые глаза сверкали от возмущения и обиды. С гордо поднятой головы на плечи упала меховая накидка, открыв роскошные волосы, пронизанные струйками серебра. Женщина на мгновение застыла на пороге, оглядывая своих сыновей и брата, и губы ее скривила презрительная усмешка.
— Вы сидите тут, как побитые собаки, а в это время люди оскорбляют жену мертвого хана! Крепкий камень разбили, и вокруг не осталось ничего, кроме мелких камешков!
Появление Оэлун поразило всех, но больше то, как гордо она выглядела. Кюрелен поднялся и сжал ее руки в своих ладонях, поразившись их холоду.
— Что ты хочешь сказать, Оэлун? Мы здесь думаем над тем, как исправить положение. Тебя кто обидел?
— Шаман только что сообщил, что не позволяет мне присутствовать при совершении священных обрядов. Я стала с ним спорить, а на меня с криками возмущения напали остальные женщины и приказали, чтобы я покинула их лагерь и пастбища. «Ты здесь чужая, женщина! — кричали они. — Наши мужья за тобой не последуют. Ты — лишняя здесь. Убирайся вместе со своими детьми!»
Сыновья вместе с друзьями окружили мать. Их трясло от гнева, и в юрте слышно было хриплое дыхание. Кюрелен, взглянув в глаза сестры, поднял ее правую руку, которая сжимала кнут, и, улыбнувшись, сказал спокойно:
— Сестра моя, ты заставишь повиноваться остальных женщин. Не беспокойся, мы тебя не покинем.
Кюрелен ушел из юрты один, пряча ладони в широких рукавах, в которых он спрятал кое-что еще.
В орде царило возбуждение. Все готовились к отъезду. Пастухи и табунщики сбивали в стада громко орущих животных. К горизонту уже тянулась длинная цепочка верблюдов и юрт, коров, коней и овец. Вокруг затаптывали кострища и собирали вместе детей. Кто-то, мельком заметив Кюрелена, быстро отводил взгляд, а кто-то гадливо сплевывал на землю, он же тем временем направлялся к юрте шамана Кокчу.
У калеки на пути встали два воина, попытались отогнать прочь, но он униженно начал их просить:
— Я хочу попрощаться с шаманом, пожелать ему доброго пути.
— Ха! — ответил один из воинов и плюнул ему на ноги. — Он не желает иметь ничего общего с чужой нам женщиной, ее родственниками и ее ублюдками-сыновьями. Кроме того, шаман собирается в путь и не желает тратить на тебя время.
Кюрелен заговорил громче, прекрасно
— Но мне обязательно нужно перекинуться с ним парочкой слов, и это очень важно, — он вздохнул. — Часто обычные дела мешают людям понять, что для них в жизни главнее. Если он не желает меня видеть, так тому и быть!
Он повернул прочь от юрты, но в это мгновение полог ее откинулся, шаман появился на помосте. Он держался холодно и надменно взглянул на Кюрелена.
— Что тебе нужно от меня? — спросил он подозрительно.
Кюрелен про себя усмехнулся и оглянулся на суетящихся вокруг соплеменников.
— Прости меня, Кокчу, что я тебя отвлекаю в такой важный момент, но я тебя долго не задержу.
Калека поднял глаза на шамана, они казались глазами доверчивого и слабого олененка. Шаман не сводил с гостя взгляда, а потом насмешливо улыбнулся:
— Входи в юрту.
Сказав это, он сам быстро вошел внутрь.
Воины были поражены, что-то забормотали и отошли в сторону. Кюрелен взобрался на помост, тщательно прикрыл за собой полог. Кокчу уже сидел на полу, скрестив ноги и держа ладони в рукавах. Он ждал, что ему скажет Кюрелен.
— Нам не стоит зря тратит время, рассуждая о верности сыну Есугея, — заявил тот.
Кокчу улыбнулся:
— Кюрелен, нам не стоит говорить друг с другом так, как рассуждают глупцы. Это пустая трата времени. Мы с тобой умные люди. Садись.
Кюрелен сел, а шаман взял чашу с вином и подал ее своему врагу. Кюрелен поблагодарил его и сделал большой глоток.
— Мне, Кюрелен, будет тебя не хватать и придется откровенно разговаривать только с верблюдами.
Гость грустно покачал головой.
— Я написал Тогрул-хану, побратиму Есугея. Он поможет его сыну… Кроме того, он умный человек и весьма знаменит. Я написал этому человеку, что ему было бы интересно побеседовать с тобой.
Шаман удивленно поднял брови, в словах Кюрелена он слышал откровенную угрозу, но сделал вид, что слышит только слова.
— Передай мои сожаления хану, возможно, мы с ним встретимся в будущем.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Кюрелен и протянул чашу шаману.
Тот налил в чашу вина, не сводя внимательного взгляда с гостя.
— Передай хану, Кюрелен, что даже шаманам хочется жить и что сами боги презирают побежденных…
— Боги часто ошибаются, — насмешливо улыбнулся Кюрелен. — Например, сегодня они тоже неправы.
Он что-то вытащил из широких рукавов, и Кокчу с изумлением увидел, что ладони калеки полны золотых и серебряных безделушек, украшенных драгоценными камнями. Кюрелен внимательно за шаманом наблюдал и увидел, как побледнело его лицо.
— Это всего лишь малая часть того, что Тогрул-хан прислал Темуджину для его невесты. Он обещал прислать еще. Даров было настолько много, что Темуджин пожаловал эти безделушки и украшения мне. Кокчу, мне очень жаль, что ты уезжаешь. В знак уважения и на долгую память я хочу, чтобы ты выбрал что-нибудь для себя.