Моника Лербье
Шрифт:
Отец и сын на фабрике. Вы думаете этим кончается все? Нет! Сын заболел, харкает кровью, тоже перестал работать. А в прошлом году дошла очередь и до отца. Ему отрезало руку и проломило череп. Пришлось делать трепанацию. Работать он тоже больше не может. Вздуло после операции глаз. Смотрит так странно, точно с ума сошел.
Сегодня ночью он, плача, сказал этой несчастной: «Ты тоже страдаешь, глядя на меня! Каково же мне!» Теперь старуха работает одна за всех».
— Ужасно! — воскликнула потрясенная
— И вы думаете, что после этого можно еще жалеть таких, как вы. У вас нет цели жизни, вот вам — утешайте чужое горе. Адрес я вам дам. Я себе простить не мог после рассказа Юлии, как я просмотрел, сколько в этой женщине скрыто покорности судьбе — жертвы! Я жалел, что не пожал ей руку, не попросил у нее прощения за то зло, которое причинили ей человеческие глупость и злоба.
Он замолчал.
— Вы правы, — прошептала Моника, — все мы эгоисты, я не забуду вашего урока.
Моника сочувственно посмотрела на Буассело, и он заговорил опять:
— Если вы не способны пойти в сестры милосердия, так хоть работайте! Вот посмотрите на меня! Писательство — путь, не усыпанный розами. Ничего, я все же тяну лямку, гружусь…
Она возразила:
— Хорошо, дайте мне ваше перо, а я вам отдам мои кисти.
— Бросьте! Без комплиментов, пожалуйста! У меня, может быть, не больше таланта, чем у вас! Но я верю в пользу работы для работы. Не всем дано быть Гюго или Делакруа. И вовсе недурно быть…
— Кем?
— Кем? Не знаю…
Он подумал, назвал несколько имен, определил каждого одним резким, критическим словом. Они сходились во вкусах. Моника, развлекаясь беседой с писателем об искусстве и литературе, спрашивала себя в то же время, почему так странно растет их взаимная симпатия? Он был некрасив еще больше, чем в их первую встречу, у Виньябо. Резкость в суждениях и его грубость не отталкивали ее сейчас. Что же это? Смутное влечение к человеку, связанное с неизгладимыми воспоминаниями? Бессознательная связь с дорогим сердцу прошлым? Но тогда она с тем же удовольствием продолжала бы разговор и с Бланшэ, когда тот подошел к ней в Лувре!.. «Нет, меня влечет эта прямота, — подумала она, слушая его резкий голос. — Он честный человек». Наивность души, скрытая грубоватой личиной, сила чувств, звучащая в острых словах, поражали Монику в Буассело редкой для нее и ценной новизной.
Несколько раз она отмахивалась от укоризненных жестов мадам Бардино.
— Сейчас приду.
Но минуты летели, а они все еще разговаривали.
— Прощай, изменница, — крикнула ей Понетта, уходя.
Она очень скучала с сонным Рансомом и обозлившимся Пломбино. Когда Моника их бросила, они снова заговорили о своих нескончаемых делах… Понетта находила, что у Моники положительно не все дома! С такой дурой ничего не выйдет! Пренебрегать миллионами, когда можно их взять, не
Все трое с достоинством прошли мимо их стола. Умолкший Буассело проводил их глазами. Как всегда сгорбленный, точно под тяжестью своего прошлого, последним вышел Пломбино. Моника весело крикнула им вслед:
— Счастливого пути!
Буассело ее передразнил:
— Однако же этот толстяк… гиппопотам, как вы его называете… Он, кажется, очень уязвлен.
— Бедный!..
Она в нескольких словах рассказала ему о несчастной страсти Пломбино, рассказала, почему он сделался одним из самых крупных благотворителей Нансеновского комитета.
— Барон филантроп, — сказала она иронически. — Вы над ним не издевайтесь…
— Барон? — воскликнул Буассело с деланным изумлением. — Барон? Что это за птица?
Она рассмеялась. Ей, как и ему, казались нелепыми эти титулы псевдодворянства, льстящие только самому пустому тщеславию. Ловушка для дураков — добыча спекулянтов на человеческой глупости!
— И подумать, — сказал Буассело, — что однажды пробушевала ночь четвертого августа! Революция, где ты?
Кафе опустело. Лакеи составляли стулья.
— Час! — сказала Моника. — Уже поздно!
— Правда, — удивился Буассело, — как пролетело время!..
На углу Оперы он стал поспешно прощаться. Моника хотела уже сесть в такси, но вдруг он спросил:
— Вы где живете? В какой части города?
— На улице Боэти, разве вы не знаете?
Он пробурчал:
— Для вас ведь вовсе не обязательно жить возле магазина!
Она почему-то улыбнулась, вспомнив о своей холостяцкой квартире на Монмартре, и сказала:
— Да, но я живу на антресолях над магазином. И надеюсь, что вы доставите мне на днях удовольствие и придете с нашим другом Виньябо завтракать.
Буассело был польщен. Небанальна и проста, несмотря на известность. Да, с ней приятно встретиться еще!.. Он дружески пожал ей руку.
— Значит, решено? Да, а ваш адрес?
— 27, улица Вожирар.
— До свидания! Я вам черкну…
Автомобиль тронулся. Она наклонилась и проводила глазами медленно удаляющуюся, приземистую фигуру.
Славный он, этот Буассело…
Часть третья
После вечера в «Наполитене» они виделись еще раза три или четыре, но этого было достаточно… Смутный проблеск желания разгорелся пылающим пожаром.
Во-первых, завтрак вместе с Виньябо в очаровательной квартирке на антресолях на улице Боэти…
В глазах Буассело Моника, в скромной и элегантной обстановке, каждая мелочь которой подчеркивала ее индивидуальный вкус, предстала в новом свете. Современная фея — в созданном ее фантазией дворце…