Моногамия
Шрифт:
Вдруг снова предложение:
— Почему бы нам не съездить в ресторан?
— Думаешь, это тебе поможет? — я изо всех сил стараюсь не ехидничать.
— Почему не попробовать?
— Дома у тебя полно еды, но ты не особенно хотел есть её. Считаешь, ресторанная кардинально лучше?
— Посмотрим.
— А ночью что будем делать?
Алекс вздыхает и с выдохом протяжно сообщает:
— Спать!
— В одной постели или в разных?
— В одной, конечно! — смотрит испуганно…
— Ну, ну, — отвечаю.
{Celine Dion Et Garou — Sous Le Vent}
Возвращаемся теми же лабиринтами к дому, спускаемся в
Я снимаю шубку, отдаю швейцару, но моё глубокое декольте скрыто под бирюзовым шарфом. Мы проходим к своему столику, Алекс в голубом кашемировом джемпере, моём любимом, том, в котором он выглядит непросто красиво, но ещё и трогательно, ведь голубой — его цвет, необычайно волнительно гармонирующий с цветом отросших чёрных локонов…
В ресторане занято около пяти столиков, и гостьи этого заведения одна за другой предсказуемо устремляют свои взоры на Алекса и фиксируют их. Меня забавляет эта неизменная устойчивость эффекта присутствия Алекса, где бы он ни был. Снимаю бирюзовый шарф со своих плеч и понимаю: я — жестокая женщина. Это чёрное платье действительно соблазняет, ведь оно ненавязчиво открывает плечи почти до середины и грудь ровно настолько, сколько нужно мужскому воображению, чтобы разыграться не на шутку. Алекс в полнейшем потоплении, мне кажется, он уже готов сдать все свои бастионы. Бедный, он не знает, как не смотреть на меня, ведь мы сидим друг напротив друга, и по замыслу посещения ресторана должны общаться около часа, пока нам не принесут блюда. Эффектность декольте постепенно начинает доходить до меня настойчивыми, упорными, надоедливыми взглядами других гостей этого изысканного и явно дорогого места, и я уже сама жалею, что надела его.
Спрашиваю Алекса:
— Ну, и сколько ты уже тренируешь себя?
Он смотрит вопросительно на меня. Не отвечает. Я настаиваю:
— Как долго твоя воля не сдаётся? — улыбаюсь.
— Мы можем не говорить об этом?
— Хорошо, я не буду. Извини.
Делаю глоток белого вина — оно изысканно в своём аромате и вкусе, выгодно отличается от наших вин тем, что алкоголь практически не ощутим, поэтому его букет раскрывается ярче и глубже. Я наслаждаюсь вином, и от этого мои губы принимают тот вид, который они могут иметь только лишь в случае неподдельно искреннего удовольствия. Алекс смотрит на них, похоже, он уже парализован и окончательно потерял с таким трудом удерживаемый контроль над своим самообладанием, ведь мои губы — это то, что возбуждает его больше всего, и мне давно известно об этом.
Мне уже жаль его, потому что выглядит он на самом деле жалостливо. А страдалец, тем временем, не отрывая своего взгляда от моего рта, внезапно признаётся:
— Два месяца…
— Верится с трудом в это, — отвечаю я, а он мученически отворачивается.
Нам приносят еду: Алекс ковыряет вилкой улитку, набитую чем-то противно зелёным, но так и не прикасается к ней, делает глоток вина и спрашивает, долго ли я буду есть. А я отвечаю, что долго, ведь у меня огромный стейк в яблочном сиропе — невыносимо вкусное кулинарное произведение. Я медленно расчленяю его на кусочки и поглощаю их также медленно, наслаждаясь вкусом, и от этого закатываю глаза. Алекс не смотрит на меня, он уставился снова в окно, за которым из-за темноты ничего не видно, кроме мелькающих
Я говорю:
— Знаешь, я против вегетарианства. Зачем нам, плотоядным, отказывать себе в удовольствии? У нас ведь итак их не слишком много, а жизнь такая короткая!
В меня метнулся свирепо-похотливый взгляд, и я понимаю, кажется, от бастионов уже ничего не осталось, а глубокий ров пересох — мы на подступах к цели…
Но Алекс — необычайно волевое создание. Он зафиксировал взгляд на своём полном дорогого белого вина бокале, блюдо его нетронуто и одиноко страдает от бесцельного ковыряния вилкой.
{Imagine Dragons Radioactive}
Думаю: надо развлечь бедолагу. Отрезаю кусок телятины покрупнее, обмакиваю его в яблочный соус и говорю:
— Не хочешь попробовать стейк? Уверена, он намного вкуснее твоих зелёных улиток!
Алекс поднимает на меня глаза — в них мука, я открываю свой рот и с беспощадной соблазнительностью кладу в него кусок телятины. Человек-скала заворожено наблюдает за этим, а я медленно и грациозно поднимаюсь, подхожу к нему, беру за подбородок и передаю этот кусок ему, наши губы при этом соединяются плотнее некуда…
Мог ли он отказаться? Конечно, нет! Для меня это был беспроигрышный вариант, потому что я знаю и уже давно: все, что касается моего рта — мощнейший стимулятор буйной сексуальной энергии моего неординарного любовника. А вот Даосские учения, скорее всего, об этом не знают, а Аюрведа не ведает…
Сие деяние сражает Алекса окончательно, он вскакивает, кидает на стол деньги, хватает меня за руку и тащит к выходу, мы буквально запрыгиваем в машину, припаркованную в относительно тёмном и безлюдном месте. Спинки сидений одновременно плавно опускаются — у Алекса всегда дорогие машины. Его губы страстно, жадно, несдержанно терзают меня, мне кажется даже, он слегка укусил меня за бедро, но так, что я совсем не почувствовала боли, а только распалилась ещё сильнее… Его руки лихорадочно стягивают моё платье, срывают моё бельё — теперь ему придётся купить мне новое…
А я внутри себя торжествую! Все запущенные мною ракеты попали в цель: сдержать этого самца уже невозможно! Его руки на моей талии, мои ладони — на его могучей, горячей, сексуально разрисованной чёрными волосами груди… Он толкает меня и толкает страстно, сильно, вонзается в меня, а я будто по глотку утоляю невыносимо мучавшую меня доселе жажду. Лицо его искажено наслаждением, он выгибает спину, всё его тело будто прошибает током, и, наконец, я слышу его усиленно сдерживаемый стон, его рот раскрыт, слегка припухшие губы рисуют страстное «О», но он запрещает им это, лихорадочно закусывая одну, но скрыться ему не получится, ведь я уже чувствую длительную интенсивную пульсацию внутри себя…
К чертям тантрический секс и даосские техники по сбережению мужского семени во имя просветления и мастерства управления тела сознанием — нет ничего прекраснее, сладострастнее, неповторимее задуманного природой совокупления мужского и женского с естественным завершением во имя продолжения рода человеческого… Ведь то, что следует далее, говорит само за себя: лицо мужчины светится, его пылкие губы сладко и медленно растягиваются в улыбке удовлетворения… Он с неповторимой нежностью ластится, целует свою женщину, осыпая её лицо, шею и плечи своими поцелуями счастья, ведь теперь именно его нужно куда-то девать!