Моноклон (сборник)
Шрифт:
— Чай, потерял чего? — спросил старик.
Он был худым, белокожим, белобородым, с большими голубыми глазами.
Гоша хотел было спросить про необычную крысу, но осекся — на смех поднимут. Русоволосый, остроносый, широкоскулый мальчик с обметанными болячками губами, безразлично глянув на Гошу, продолжал копаться в мешке.
Гоша шлепнул себя портфелем по ноге, вздохнул:
— Я это… не видали собаку черную?
— Собаку? — шевельнул белыми бровями старик. — Нет, собаки не видали.
—
— Да нет. Утащила у меня… коржик, — соврал от огорчения Гоша.
— Коржик? — переспросил старик, поскребя висок под засаленной кожаной ушанкой. — Вона оно что…
Нищие в убогой одежде, с их мешками навели на Гошу не только тоску, но и злобу. Ему захотелось кинуть в них чем-нибудь тяжелым и убежать.
«Дураки! — злобно подумал он. — Расселись тут, испугали крысу».
— Не беда, мамка новый корж спекет! — Инвалид весело почесал чернявую, коротко стриженную голову. — Садись с нами трапезничать.
— Я пойду… поищу ее… — зло бормотал Гоша. — Найду и кирпичом прибью.
— Вот это не надобно, — улыбнулся старик.
— Это почему же — не надобно? — насупленно смотрел Гоша.
— А потому как коржик ты же все одно не воротишь, а собачку погубишь. И будет у тебя — ни коржика, ни собачки. Вот такая арихметика, — улыбался старик.
Такая арифметика удивила Гошу. Старик как-то неожиданно и глупо был прав. И от этой стариковской правоты стало просто скучно, а злоба ушла. И Гоше пожалел, что соврал про собаку.
— Садись, парняга, — подмигивал инвалид. — Все жрать хотят, и собаки и люди.
Гоша помедлил, потом кинул портфель на траву и сел на него.
— Со школы? — скалил зубы инвалид.
Гоша кивнул.
— Как учеба? Двойки, тройки и колы — все приятели мои? Век учись — дураком помрешь, а? Так-то!
Гоша молчал, оглядываясь. Крыса пропала бесследно.
— Нет, Митяй, учиться надобно, — старик рассудительно качнул белой бородой. — Без ученья таперича — туго. Шибко не заработаешь. Аль в черные работы, заступом рыть. Правда, хлопец?
Гоша нехотя кивнул и встретился глазами с серыми, быстрыми глазами мальчика. Тот расстелил на траве коричневатую оберточную бумагу и вытряхнул на нее из мешка кучу собранного за день — куски хлеба, объедки, кости с остатками мяса и без, вареную картошку, вялые помидоры, макароны, сухари, комья перловой каши и обломки дешевого печенья. В этой пестрой груде белели четыре куска рафинада и шматок сала.
Старик огладил белую бороду, положил свои худые, подрагивающие руки на объедки и внятно произнес:
— То, что дадено да найдено, то прибрано да съедено.
Убрал руки и добавил:
— Насытимся.
И нищие, придвинувшись ближе, стали есть.
Инвалид
Мальчик выбирал то, что приглянется — шматок сала, хлеб, печенье, картошку; вылавливал толстые белые макароны, обсасывал селедочные головы.
Старик неспешно взял большой, слегка подгнивший помидор и надолго присосался к нему беззубым ртом, подрагивая бородой. Затем, отбросив кожуру, зачерпнул пригоршней из кучи что помягче и стал жевать, полуприкрыв веки.
Гоша сидел на портфеле и смотрел на нищих. Никто из них больше не уговаривал его потрапезничать. Да и сам он не хотел. Нищие ели, забыв про Гошу.
Вокруг тем временем потемнело и стихло: низкая грозовая туча нависла над перелеском. Копер ухнул пару раз и перестал. Потянул холодноватый ветерок, качнул бордовые листья боярышника, шевельнул сивую траву.
Трапеза побирушек длилась недолго: куча быстро исчезла, совсем несъедобное они пошвыряли в траву. Инвалид обсосал последний мосол, с силой выбил из него на ладонь кусочек костного мозга, слизнул, кинул мосол за спину, вытер руками рот, рыгнул, улыбнулся и подмигнул Гоше:
— Вот так!
Мальчик, запрокинув голову, отправил в рот последнюю макаронину и, жуя, повалился навзничь в траву.
Старик выел хлебный мякиш из ржаной горбушки, отер бороду, крякнул совсем по-молодому и шлепнул себя по коленям.
На слегка подмокшей за время трапезы бумаге остались лежать четыре неровных куска рафинада. Старик забрал сахар, один кусок сунул в рот, другой отдал инвалиду, третий положил на грудь раскинувшемуся в траве мальчику, а четвертый, повертев в руке, протянул Гоше:
— На-ка.
Гоша взял сахар, облепленный хлебными крошками.
«Надо же, всем хватило…» — подумалось ему.
Инвалид тут же сунул свой кусок в рот и захрустел им. Мальчик же беззвучно принял сахар губами и, глядя в тучу, стал посасывать его. Гоша попробовал раскусить рафинад. Он оказался слишком крепким.
«По дороге съем», — решил Гоша, встал с портфеля и сунул сахар в карман.
Пора было идти домой: темная, серо-сизая туча полностью накрыла небо, запахло дождем.
— Ешь, — вдруг пробормотал лежащий в траве мальчик.
— Что? — не понял Гоша, поднимая и отряхивая портфель.
— Ешь, что дали, — повторил мальчик, глядя в тучу.
Гоша непонимающе уставился на него.
— Съешь, сынок, — кивнул седой головой старик, посасывая сахар.
Гоша перевел взгляд на инвалида.