Монсегюр и загадка катаров

Маркаль Жан

Еще немного подобных выражений — и покажется, что ты читаешь произведение, написанное катаром… Действительно, разве нельзя назвать падение ангелов и создание материи «рассеивающим отталкиванием»? А образ «собирающего притяжения» — разве это не олицетворение первозданного Света, притягивающего пробудившиеся ангельские души к исходной точке — или к «точке сбора» в этих «великих мифических северных землях», чей образ неотступно преследовал воображение Отто Рана?

Однако не пылкая фантазия Отто Рана породила на свет этот образ… Истоки его следует искать в учении, охватившем умы людей в эпоху романтизма: Европа (и особенно Германия) стала ареной борьбы двух научных течений, одно из которых называли «нордическим», а другое — «средиземноморским». Без сомнения, все это началось с произведений госпожи де Сталь, в то время как открытие и изучение в ходе XIX века кельтских и германских мифов позволило говорить о существовании двух абсолютно разных мифопоэтических систем. Одна из них — «нордическая», «варварская» — в ходе веков сознательно подавлялась другой, «средиземноморской» (или «аристотелевской») системой, получившей широкое

распространение на Западе. Однако рассуждения о мифологии, литературе и искусстве с «нордических» позиций привели к появлению в конце XIX века «нордического учения», сильно отличавшегося от своего первозданного вида. Причину этого перерождения можно увидеть в антинаучных теориях, схожих с измышлениями Горбигера: подобные лженаучные идеи служили как прикрытием для действий политиков, так и удобным инструментом для их махинаций. В результате нордические мифы (такие, как Гиперборей, Атлантида или Ultima Thul'e) превратились в новоявленные символы, присущие новому образу мысли человечества: истина пришла с Севера, но в течение двадцати веков ей не позволяла проявить себя «средиземноморская» доктрина, основанная на иудеохристианском учении. Чтобы проложить дорогу к утерянной истине, достаточно уничтожить иудеохристианские доктрины и вернуть былую значимость древним традициям Севера. Подобная мера возродит к жизни доктрины, уничтоженные или преследуемые доминирующей идеологией, то есть все те эзотерические, религиозные, философские учения, которые назывались еретическими.

Разумеется, одним из ярких примеров «утраченной истины» стали катары, преследуемые инквизицией и истребленные по приказу светской власти (союзника власти духовной, бывшей адептом иудеохристианства). Помимо этого, некоторые постулаты учения катаров напоминали идеи, присущие германо-скандинавской мифологии. Все это объясняет, почему в конце XIX — начале XX века катарская ересь вызвала столь пристальный интерес со стороны немцев, точнее, немецких последователей «нордической теории».

«Нордическая теория», «тайна катаров», «утраченные традиций»… вспомним еще об одном факторе, не дававшем улечься шумихе вокруг этих теорий: о существовании всевозможных эзотерических обществ, утверждавших, что они владеют «утерянным секретом» и напрямую связаны с великими «посвященными» прошлых веков. Среди них было всемогущее Теософское общество, от которого впоследствии отошел Рудольф Штайнер. Не будем забывать и о «Golden Dawn» («Золотая Заря», основана в 1887 году), провозгласившем себя продолжателем традиций розенкрейцеров, возрожденных в Англии в 1867 году. В свое время его президентом был ирландский поэт Йейтс, один из реформаторов кельтской традиции. Члены этого общества посвящали свое время ритуальным магическим обрядам, пытаясь понять, какой силой и властью мог обладать человек, прошедший через инициацию. Подобные идеи нашли отражение в довольно странной теории о непрерывности инициатической традиции, которая сохранилась благодаря некой расе, ставшей в течение веков «чистой». Творцом этого учения был англичанин Алистер Кроули, один из членов «Golden Dawn». Известно, что впоследствии Кроули скажет: «До Гитлера был я». Говоря вкратце, практически каждое тайное общество на свой лад говорило о существовании некой «чистой аутентичной традиции», носителем которой являлась «чистая раса», воплощение надежды всего человечества.

Пробуждение иллюминизма, деятельность «Golden Dawn», распространение розенкрейцеровских обществ — все это привело к тому, что начало XX века стало для Германии временем расцвета всевозможных «философских» сект. Ни для кого не было тайной, что в основе всех этих новоявленных учений лежала теория о «чистой расе» (разумеется, арийской), утверждающая превосходство нордической традиции над «средиземноморским космополитизмом». Наконец, среди множества сект появилось, вне всякого сомнения, повлиявшее на идеологическую основу нацизма: общество «Туле».

Духовным отцом общества «Туле» был «Немецкий орден», основанный в 1912 году. Одному из его вдохновителей, Рудольфу фон Зееботтендорфу, было отдано в распоряжение баварское отделение ордена; вскоре в нем произошел раскол, в результате чего на свет появилась группировка «Туле». Имя, выбранное этим обществом, говорит о многом: оно отсылает к Ultima Thul'e, образу мифического и в то же время реального гиперборейского острова, где происходит вечная борьба между огнем и льдом (вулканами и торосами). Возможно, имя «Туле» происходит от индоевропейского корня, означающего «равновесие» (на санскрите «T^ula»); стоит заметить, что этот же корень обозначал когда-то положение Полярной звезды в созвездии Весов. Возможно также, что в основу имени легло греческое слово «tholos» («туман»), что как нельзя лучше характеризует этот далекий остров. Что бы то ни было, общество «Туле» оказало глубокое влияние на людей, основавших баварскую национал-социалистическую партию. Не желая более развивать эту тему, напомним лишь слова Альфреда Розенберга, ярого идеолога нацизма: «Общество „Туле“? Благодаря ему все и началось! Их тайная доктрина помогала нам распространять свою власть — действие ее было гораздо ощутимее, чем все усилия дивизий „S. A.“ и „S. S.“. Основатели этой организации были настоящими чародеями».

«Магический» аспект воздействия группы «Туле», ставшей живительным источником для нацистского движения, не раз становился предметом изучения, поэтому мы не станем повторяться. Для нас более важным оказывается интерес, проявленный к катарам всеми тайными или «философскими» обществами: разумеется, этот интерес следует рассматривать в свете поиска утерянной традиции, возврата нордического символизма. Несмотря на то что катарское учение распространилось в южных странах, его «нордические» черты не вызывают никакого сомнения и вполне объясняют, почему потомки «нордической расы» неожиданно заинтересовались катарами. Они пытались понять,

в чем суть, истинный смысл учения совершенных — и что представлял собой их таинственный «секрет» (если, конечно, он существовал на самом деле). Нашествие «Полярных», о котором сообщает арьежская «La D'ep^eche» от 16 марта 1932 года, не газетная утка: в тот год в Юсса и Орнолак нагрянул Отто Ран. Ежедневная газета Тулузы задается тем же вопросом: «К чему приведут эти поиски? Кто найдет катарские сокровища и манускрипты первым: господин Арно, французский инженер, ищущий их в Монсегюре, — или господин Рам (sic, речь идет об Отто Ране), немецкий „Полярный“, пытающийся обнаружить их в Орнолаке?» Какой бы ни была конечная цель исследователей — реальной или воображаемой, фантазматической или символической, — всякий поиск в стране катаров в конце концов сводился к отыскиванию «сокровища».

«Полярные», о которых шла речь в 1932 году, были «группой иностранных гостей, членов теософического общества, штаб-квартира которого находится в Париже», — такое определение дала им «La D'ep^eche». Однако нас не волнует вопрос о том, что искали в этих краях «Полярные», нас не интересует, удалось ли Отто Рану отыскать то, что он искал. Люди всегда находят то, что решают найти. Проблема заключается в том, чтобы понять, почему именно Монсегюр и края катаров подстегивали «нордических» исследователей к поиску.

В германо-скандинавской мифологической картине мира Север является не столько географической точкой, сколько символическим местом — центром, где сходятся великие силы, дающие жизнь миру. Полюс (особенно северный) — это репрезентация одного из способов моделирования пространства: в его образ человек вложил свои представления о середине мира как о центре жизненной активности. Через полюс проходит мировая ось, вокруг которой организовано пространство во всех его проявлениях, будь они духовными или материальными. Следовательно, полюс является опорой (или вершиной) мировой оси, то есть ее омфалом, пупом земли. Когда-то эта точка связывала зародыш мира с его первопричиной, но при рождении пуповина была перерезана: связи между миром и матерью-субстанцией более не существовало. Однако на месте разрыва остался «рубец», «шрам», который всегда может открыться, благодаря чему мир снова войдет в контакт с тем, что ему предшествовало. В свою очередь, ни одна инициатическая доктрина не может существовать без связи с ее первоосновным, исходным содержанием, которое дает ей опору и обеспечивает долголетие. Духовность, какой бы она ни была, не является порождением «ex nihilo»: согласно Мирче Элиаде, она тесно связана с «illud tempus», без которого теряется весь ее смысл. Даже если «illud tempus» не занесено в хроники и летописи, оно все же существует — благодаря неотвратимому следованию мысли нынешней за мыслью прошлого. Любая доктрина, любая попытка объяснить мир покоится на крепкой основе, но эта основа будет тем прочнее и устойчивее, чем теснее будет ее связь с первоначальным мифом. Полюс как середина мира является сакральным центром, местом первоначального мифа. Для греков таким центром были Дельфы, для ирландцев — Тара, а для карнутов — священная роща, в которой, согласно Цезарю, собирались друиды всей Галлии.

Итак, как в катаризме, так и в германо-скандинавской мифологии идеальным местом, источником мировой гармонии является полюс — абсолютный Север, спрятанный в сердце вечного льда и скрывающий свою тайну под ледяной толщей. Поскольку в его образе заложен концепт белизны (и, соответственно, первозданной чистоты), Северный полюс становится олицетворением места, исключающего возможность физического или духовного осквернения: это край, где нет Зла, поскольку Зло — это несовершенство, осквернение, вырождение. Затерянный во льдах неоскверненный полюс прекрасно соответствует образу первоначальной ангельской сути человека (по крайней мере, такой она могла быть в представлении катаров). Однако образ полюса двойственен: вечный лед и холод означают также интеллектуальный и духовный сон человека, ибо холод есть смерть. Холод убивает способность мыслить и действовать — это своего рода нирвана, при которой в человеке угасает желание жить. Однако это становится потенциальной энергией: полюс девственен — следовательно, в нем есть будущее.

Вполне вероятно, что роль такого полюса мог взять на себя и Монсегюр. Суета и шум мира не достигали вершины пога, находившегося, подобно воздушному замку из легенд, между небом и землей. Однако Монсегюр можно уподобить и крепости, запертой во льдах, — крепости, не имеющей ни выхода, ни входа, поскольку окружающие льды защищают ее гораздо надежнее, чем каменные стены, охраняющие Монсегюр. Он подобен Асгарду, этому германскому Олимпу, где восседает одноглазый Один-Вотан — в том случае, если он не странствует по миру, внезапно появляясь из тени, облаченный в широкий плащ и широкополую шляпу, надвинутую на лоб.

В ирландских сагах есть упоминание о том, что родиной друидизма были некие «северные острова земли». Отсюда можно было бы сделать вывод о том, что кельтизм имеет прямое отношение к нордическому мифу, однако не стоит понимать эти слова буквально. Тот «идеальный север», откуда кельты, согласно ирландскому мифу, получили научное знание, основы магии и религию, — всего лишь простое указание. На самом деле «север» (в значении «середины мира») одновременно может быть «нигде и повсюду»: он более ощущаем, нежели поддается рациональному объяснению. Издавна люди знали, что Север — это таинственное направление, приводящее в область неясного, туманного и бессознательного. Но этот путь уготован большинству людей: если попытки отважного человека преодолеть ледовой барьер, то есть нарушить вечное безмолвие полюса, увенчаются успехом, то он сможет увидеть то, что находится на другой стороне.