Монстр из отеля №7

Роуз К.В.

— Ты гребаная лгунья.

Эти слова похожи на хриплое рычание. Я хочу, чтобы она заткнулась.

«Не вселяй в меня эту призрачную надежду. Это больно».

— Нет.

— Самая что ни на есть, — я крепче сжимаю ей бедро.

— Поставь на мне синяк, — шепчет она. — Сделай это. Давай. Я хочу всего этого.

— Прекрати, Кария.

— Сделай мне больно. Если хочешь, переломай мне кости. Сдери с меня кожу. Рвани за волосы. Надави так, чтобы меня стошнило. Я хочу, чтобы ты

это сделал, Саллен Рул. Всегда хотела.

— Ты врешь.

Я отпускаю ее и поднимаю свои дрожащие пальцы, будто останавливая себя от всего того, что она сейчас сказала.

— Ты хочешь нежного, сладкого и избалованного. Ты не знаешь боли. Ты морочишь мне голову.

— Скажи, чего хотел ты, — настойчиво требует она неистовым, диким голосом, теперь монстр она. — Что ты мечтал со мной сделать? Я выдержу. Скажи мне, Саллен.

У меня раздуваются ноздри, и я по-прежнему не опускаю руки, чтобы ее не касаться.

— Я с подросткового возраста мечтал похитить тебя и разрезать на части. Прикоснуться к твоим волосам и размазать по губам помаду. Кусать тебя до костей, чтобы ты выкрикивала мое имя. Сломать тебе ноги, чтобы ты не могла убежать. Держать тебя под своей кроватью, чтобы ты всегда была со мной.

— Продолжай, — дерзко говорит она. — Я тебя не боюсь.

— Потому что ты избалованная и изнеженная и не понимаешь реальной опасности. Обо мне ходит много слухов, но и о тебе тоже. Штейн сказал мне, что ты сообщила своим родителям, будто поступишь в колледж, чтобы стать учителем. Ты заявила, что хочешь созидать умы, а не ломать их. Ты наивна и полна надежд, и из-за этого глупа.

Ее глаза вспыхивают темно-синим, и она дергается в сдерживающих ее ремнях. В темноте раздается громкий лязг, но у нее ничего не получается, и я представляю, как ей в кожу впивается тот, что у нее на шее.

— Это с учетом того, что я помогла тебе спрятаться от монстров покрупнее, чем ты. Я могла бы сдать тебя им, позволить Космо причинить тебе боль, но я не сделала этого из-за своей глупости.

Мне нравится, как срывается от ярости ее голос, как сужаются ее глаза, во мраке превращаясь в голубые бриллианты. Мне нравится, что Кария не упоминает о том, что я сделал с охранником, как будто хочет забыть, кто я на самом деле.

— Да, — соглашаюсь я. — И, возможно, спасая меня, ты совершила самый глупый поступок в своей жизни.

— Неужели всем девушкам, которых ты связываешь, нравится слушать, как ты их унижаешь? Не думаю, что это мой фетиш.

Я распахиваю глаза и напрягаюсь, буравлю ее взглядом, все еще не опуская ладони.

— Это тебя заводит? Со сколькими женщинами ты был? Что самое худшее, что ты им говорил?

Затем Кария резко разводит колени в стороны, лязгнув ремнями. Я представляю, как напряглись мышцы ее бедер, но и так знаю, что она сделала, потому что в воздухе витает ее терпкий, божественный аромат.

Я весь дрожу.

— Давай. Трахни меня пальцем

и скажи еще раз, какая я глупая. Мне бы не хотелось быть для тебя плохой невольницей, Саллен.

— С каждым сказанным словом ты все глупее и глупее.

Но я ничего не могу с собой поделать. Я тянусь к ней и провожу ладонью по ее бедру, другую сжимаю в кулак на коленях. Несмотря на гневный тон и брошенные в спешке слова, от моего движения у Карри слегка вздрагивают ноги. Я касаюсь ладонью места между ее бедрами. Здесь так тепло.

— Какого они цвета? — выдыхаю я, чувствуя ткань ее трусиков.

— Розовые.

При этом слове на ее хорошеньком личике появляется насмешка.

Затянутым в перчатку большим пальцем я провожу по краю того, что очень напоминает мне шелк, затем чувствую там короткие волоски, во всяком случае, их текстуру.

У меня учащается пульс. Яростно. Раньше я бывало украдкой смотрел порно, и всегда предпочитал волосы чисто выбитой коже. Возможно, потому, что в юности Штейн заставлял меня делать себе эпиляцию. По его словам, чем чище его эксперимент, тем ближе он к Богу. Для меня это не имело смысла; чистота была чем-то нетронутым. Но это не мешало ему проводить беглый осмотр после того, как он каждую неделю запирал меня в ванной.

Он отказался от этого после того, как отослал меня с Ричуэл Драйв. Думаю, когда Штейн понял, что моя смерть уже не за горами, в его глазах эпиляция моего паха потеряла всякую необходимость.

Я сильнее прижимаю ладонь ей между ног и, снова встретившись взглядом с Карией, слышу ее прерывистое дыхание.

Она яростно смотрит на меня. Жаль, что я не могу увидеть ее голую грудь. То, как она передо мной полностью обнажена.

— Почему же я все глупее? — выдыхает она. — Или ты всегда говоришь это своим жертвам, когда вы доходите до этой части? Засунь в меня палец и почувствуй, как от безмозглости я становлюсь для тебя влажной.

От того, что она сказала, мне тяжело дышать, но с трудом удается выдавить:

— Я никогда ни к кому не прикасался.

Когда Кария была под действием успокоительных, я ей на это намекнул, но она, должно быть, мне не поверила. А может, просто не помнит.

Не дождавшись ее ответа, я прижимаю затянутую в перчатку ладонь к ее входу и чувствую растекающееся тепло. Я не знаю, что делать, здесь все такое нежное, и я боюсь разорвать ее на части, но Кария слегка ерзает в кресле, звякая пряжками, и я воспринимаю это как хороший знак.

— Ты лжешь, — шепчет она, в ее тоне нет и намека на язвительность.

— Нет. У меня в мыслях всегда была одна единственная женщина, и это ты.

От этого признания мне становится дурно, пол у меня под ногами как будто накреняется.

— Прикоснись ко мне еще, — шепчет Кария. — Протолкни в меня палец.

Она немного приподнимает бедра, прижимаясь к моей руке и тяжело дыша. Сквозь перчатку я ощущаю прилив тепла и по тому, как скользит моя ладонь, чувствую ее гладкость.

— Да ладно тебе, Сален. Не будь гребаным трусом.