Монстры под лестницей
Шрифт:
Тут раздался щелчок, еще один, и я огляделся, испугавшись, что это Кэр ищет меня. Но нет! Звук явно шел из зеркала. Я плюхнулся плашмя на пыльный старый ковер и попытался заглянуть на самый верх лестницы. Подвальная дверь заскрипела. Я так явственно услышал это, словно реально перенесся на ту сторону Амбертона, на каменный пол подвала Паучихи. Вот уже на лестницу с монстрами упала полинявшая лимонная дорожка света. И в проеме открытой двери черным пауком застыл силуэт хозяйки зловещего особняка.
Все монстры, и я вместе с ними, разом вжались в стены, в ступеньки
– Время ужина, – произнесла Паучиха, но прозвучало это как приговор. – Агулс, подай ужин нашим гостям.
«Агулс?» – удивился я. В доме, значит, еще кто-то есть. Надо это учесть.
Длинные белые пальцы Паучихи нетерпеливо перебирали синий ключик. Показался Агулс, я узнал в нем Корва, он поставил на верхнюю площадку лестницы ящик с бутылками молока, как те, что я видел у входа.
Монстры начали передавать бутылки и возвращать пустые обратно. Казалось, они даже не успевают к тем прикоснуться, как белая жидкость со странным голубым мерцанием исчезает. До меня запоздало дошло, что молоко не может испускать свечение, и что такие экзотичные существа явно питаются чем-то не менее экзотичным. Когда последняя, двенадцатая бутылка пустой вернулась обратно, а тринадцатая так и осталась нетронутой, Корв-Агулс забрал ящик. Дверь закрылась, и ключик совершил два оборота в замке.
Выждав немного, я шепотом спросил вжавшегося в мой бок Атту:
– А что в бутылках?
Атта посмотрел на меня с удивлением.
– Еда.
– Ну да, действительно, сам бы я не догадался, – проворчал я и, поднявшись, зажег свет.
Зеркало вновь стало обычным зеркалом и, потыкав его со всех сторон, я не обнаружил больше ничего необычного. Видимо, сила бормотания кончилась, и связь прервалась.
Монстр подошел ко мне, посмотрел снизу вверх и робко спросил:
– Атта помог Максу?
– Ага, помог, – обреченно покачал я головой, выйдя из ступора. – Рад знакомству с твоими друзьями.
– Атта молодец, – подытожил монстр.
И лишь тогда меня накрыла волна безумной радости. Мне из штанов захотелось выпрыгнуть!
– Атта, это же волшебство! – воскликнул я и, подхватив ошарашенного монстра, закружил его.
– Настоящее волшебство! – смеялся я.
Яркая фиолетово-аквамариновая комета описывала круги вокруг меня. Глаза Атты были огромны, как блюдца, а синий язык торчал из клыкастой пасти. Монстр пищал, но я был так увлечен, что остановился, лишь повалившись на пол. Мир кружился в безумном танце. Внутри меня словно проснулся дракон, он хотел вырваться, расправить крылья и рассказать всему миру об увиденном! Я хотел кричать о монстрах и волшебном зеркале.
– На-сто-я-ще-е, – выдохнул я.
Но вместе с тем, как мир приходил в норму, моя решимость таяла. И восторг подвинулся, пустив сомнения. Это было слегка позабытое чувство.
– А вдруг мне не поверят? –
Я вскочил и огляделся по сторонам. Атта лохматой тряпкой лежал на полу, высунув язык.
– Прости, друг, – мне стало стыдно. – Ты полежи, пока я осмотрюсь. Ты молодец.
Атта что-то прохрипел в ответ, попытался подняться и тут же завалился на бок. Монстр явно не собирался уходить. Просто не мог.
Осмотрев комнату, я не нашел ни книги о чудовищах, ни волшебных артефактов, ни даже высушенной лапы павиана. Лишь подойдя к секретеру и открыв один из ящиков, я увидел белый плотный конверт. На нем размашистым почерком было выведено «max». Пожав плечами, я вытряхнул на ладонь содержимое. Это была подвеска, похожая на кривую палочку – точь-в-точь такая, как на шее незнакомца из сна.
– Атта – молодец, – бормотания становились все громче. – Мо-ло-дец. Мо. Ло. Дец.
Я засунул подвеску обратно в конверт, а конверт в карман, и стал рыться дальше. Бумаги шуршали под пальцами, цифры, письма, бесконечные строчки, написанные размашистым почерком. А вот старая записная книжка. Черная исцарапанная кожа переплета. На обложке дырочка и пятнышко чуть темнее – в форме раскрывшей крылья птицы. Почти все листы исписаны, уголки потрепались, кое-где пятна.
– Ого, – присвистнул я. – Это уже что-то!
Я раскрывал случайные страницы и выхватывал слова:
«Девятнадцать лет.
Дни пустоты в полутени.
Колесо сосен.
Цикл повторяется.
Зеркало преломляет, поедает время.
Янтарь в угле…»
Какая-то белиберда. Но очень уж таинственная, да еще и связанная со страшилками этого янтарного городка.
Тут из блокнота выпал свернутый в несколько раз лист. Я развернул его. В первое мгновение показалось, что это карта, но, приглядевшись, понял, что передо мной нечто иное. Расчерченный круг, поделенный на секторы, столбики цифр и ряды дат, закрашенные кружочки. Некоторые даты были поверх обведены чернилами, какие-то зачеркнуты. Вокруг вились пометки, правки, уточнения. Кто-то изрядно потрудился. Интересно, что это все значит?
– Метонический цикл, – прочел я заголовок и попытался разобрать слово на неизвестном мне языке. – Эн-неа-де-ка-эте-рис.
Я почесал затылок, вспоминая, откуда мне знакомо это странное заковыристое слово.
– Старик сказал его! – вспомнил я.
Я стал водить пальцем по датам, пока не остановился на одной. 29 октября 1966 года. Черная Ночь в дни Пустоты, о которой рассказывал хозяин Графа. Рядом значилось «Полутень». Тут я узнал кружочки – это были фазы луны, как те, что рисуют в прогнозе погоды и астрологической сводке.
– Это ж календарь лунных затмений, – сообразил я и тут же нашел другую дату. – 28 октября 2004 года. А вот мой день рождения! Я тоже родился в Черную Ночь?