Монстры «Последнего рая»
Шрифт:
И еще он пытался привыкнуть к звенящей пиле одиночества, к ее ежедневному надрывному визгу.
Справедливости ради надо все-таки сказать, что иногда он все же пытался взять себя в руки и даже садился поработать за компьютер, пытаясь хоть как-то отвлечься. Но все это было зря. Никакого проку от этих его попыток не было.
Однажды, сидя перед экраном дисплея и глядя на уже бог весть как давно выскочившую на мониторе надпись «По вашему запросу обнаружено 0 сайтов, 0 страниц, 0 файлов», он вдруг подумал: «А разве я что-то запрашивал?».
Чувствуя, что вот-вот рехнется, он все же долго искал
Каждый раз он приносил туда маленькие подарки им обеим: то цветок, то какую-нибудь безделушку… и клал их на один из холмиков – на большой или на маленький… на последнее земное пристанище его Любимой и его Дочери.
Изредка они являлись ему в мучительно-счастливых снах. Малышка Сью бежала во сне к нему навстречу, доверчиво распахнув, словно ангельские крылья, две руки, улыбаясь и смеясь. А иногда там, во сне была она, женщина, прошедшая через его жизнь ярким пламенем свечи, что задули так ужасно просто, словно бы это и впрямь была свеча на ветру. А иногда они обе приходили к нему вместе, отчего он просыпаясь утром и не находя их рядом, плакал…
– Я люблю вас! – кричало его сердце. – Я обязательно скоро встречусь с вами!
Его вчера теперь было таким же, как и позавчера… и завтра будет таким же, как и сегодня… он знал это наверняка. Каждое утро он просыпался с ощущением полной бессмысленности своего существования, каждое утро он одевался и выходил из дома, болтался по улицам, залезал в кафешки, сидел на мокрых скамейках… Он искал смысл. И не находил… Все последние годы он жил, чтобы быть нужным… нужным им обеим… им, которых теперь нет…
И однажды наступило утро, когда он решился.
Нехотя вылез из уже никем не согреваемой кроме него постели и поплелся на кухню. Там он долго стоял в освещенном ярким солнцем прямоугольном помещении, потом вытащил на середину стол, встал на него, снял люстру с крюка, рывком оборвав уже не нужные электрические провода, отодвинул стол в сторону, принес на это место стул, найденную в гараже веревку, сел на стул и стал делать две петли. Потом встал на стул, накинул одну маленькую петлю на крюк под потолком, а другую, побольше, затягивающуюся, накинул на шею. В этот момент ему стало вдруг удивительно хорошо и спокойно. Все вдруг обрело смысл. Внутри него не было и тени сомнения по поводу того, что он намеревался сделать, он прекрасно отдавал себе отчёт в своих действиях. А потому был как никогда спокоен, спокоен и умиротворён.
– Потерпите, я сейчас к вам приду, – произнес он вслух и потуже затянул на шее петлю. – Если Бог есть, то мы еще будем вместе…
При этих словах ни одна мышца не дрогнула на его лице… он улыбнулся и пихнул стоящий внизу стул вбок…
Но едва тот упал, как проклятый крюк в потолке вырвало с корнем, и Стен рухнул на пол кухни, больно ударившись локтем и боком.
Он выматерился, с трудом поднялся с пола, поставил в нормальное положение упавший стул и в изнеможении опустился на него, потом долго сидел ссутулившись,
Сколько это длилось, он не помнил. И только две женские фигуры, совсем недавно умерших мучительной смертью самых дорогих ему людей: одна больше, жены Эмили и другая поменьше – доченьки Сьюзан, чудились ему где-то совсем рядом. Как чудились они ему в тот день, когда он вернулся с их похорон в опустевший навсегда дом. Он долго бродил тогда по пустым комнатам и не мог поверить, что их обеих уже больше нет…
В конце концов, он встал, подошел к холодильнику, достал оттуда бутылку и стал пить прямо из горлышка, кашляя и чертыхаясь.
Потом, не выпуская бутылку из рук, отправился в их с женой спальню, стараясь не обращать внимания на все еще разобранную постель, на разбросанные по всей комнате вещи, белье, на их семейные фотографии. Он ничего не тронул здесь с того самого дня, когда все это произошло. Тут была его комната скорби. Он часто сидел тут в углу, обливаясь слезами и крича время от времени в никуда, пытаясь криком, а еще алкоголем притупить, хотя бы на мгновение уменьшить невозможную, непереносимую боль, которая никак, никак не хотела из него уходить…
Вот и в этот день, памятный день, он, сидя с бутылкой в углу их общей с женой спальни со всей этой хмельной дурью в башке и вдруг вспомнил про пистолет. Тот, старый отцовский пистолет в скрытом от посторонних глаз сейфе. Он кое как встал, нашел ключ, подошел к ничем не приметному столику, отодвинул его в сторону, присел, чуть не свалившись от вновь ударившего ему в голову алкоголя, и открыл панель в стене, за которой обнажилась дверца сейфа.
Он открыл его и достал пистолет. «Берета» была старая, чуть ли не миллион лет назад выпущенная. Чистая игрушка по сравнению с нынешним оружием. Но больше ничего подходящего для самоубийства у него сейчас не было.
Пистолет когда-то принадлежал его отцу, храброму честному полицейскому в маленьком южном городке. Полное имя машины было «Беретта» 8000 Пума Джи Инокс, калибр 9,0 мм. Сейчас она была единственным в мире предметом, который мог помочь ему безболезненно и быстро лечь третьим холмом рядом с двумя остальными.
Он отлично умел пользоваться этой машиной, наученный еще в юности отцом метко стрелять, но сейчас ему все это было не нужно: с такого расстояния он уж точно не промахнется, да и мишень никуда не убежит.
Стэн усмехнулся.
И тут вдруг в голове у него неожиданно мелькнула мысль о том, что те, кто виновен во всем этом, так и гуляют до сих пор на воле… И еще он подумал, что если угрохает себя прямо сейчас, то они так и будут гулять до конца жизни безнаказанно… и кто его знает, каких еще бед натворят…
Это ошеломило его.
Господи, как это он не догадался раньше, бессмысленно блуждая по миру в поисках хоть какого-нибудь смысла существования, что этот смысл – вот он, рядом. И смысл этот, эта его единственная цель жизни звались Мщение, Возмездие, Кара. Как это там сказал тот, черный парень в старом-старом фильме Тарантино «Криминальное чтиво»? «И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными…»? Точно, так он и сказал. Именно великое мщение наказаниями яростными! Да, яростными! И ни один не уйдет от него! Ни один!