Монстры «Последнего рая»
Шрифт:
Но пистолет был для него тоже частью жизни, важной частью, ибо он, еще не зная о том, какие испытания выпадут на его долю, нутром чувствовал, что эта красивая смертоносная машина еще очень и очень ему пригодится.
Научился он стрелять быстро, впрочем, это было не удивительно, ибо он всегда схватывая все на лету и почти не требуя ни в чем повторения. Да и пистолет как нельзя лучше был приспособлен для своего прямого назначения – вращающимся при каждом выстреле вдоль продольной оси стволом выталкивать из себя пули и метко слать их в нужную его хозяину цель. «Беретта» была отличной машиной, к тому же у нее практически не ощущалось отдачи при выстреле,
Стэн благодарил Всевышнего за то, что послал ему такого верного и надежного спутника и друга. Точность стрельбы у «Беретты» была превосходной, такой же была и надежность – за многие годы пистолет ни разу не отказал. А если учесть, что основные ее детали были выполнены из нержавеющей стали, то не было ничего удивительного в том, что он при хорошем уходе и бережном отношении к себе дожил в целости и сохранности до нынешнего времени, когда в моду повсеместно вошли все эти плазмострелы, моментально вытеснив повсюду остальное оружие. Нет, конечно, выброс раскаленного сгустка плазмы ничего хорошего противнику не обещал, но пока мощнейший плазменный заряд накапливался, а длилось это секунды три-четыре, Стэн успевал бы за это же время выпустить во врагов чуть ли не половину магазина. Вот и считай что лучше – один-единственный, пусть даже и сверхразрушительный выстрел, или полдюжины кусков свинца, летящие тебе в башку. Ведь этот сгусток плазмы надо было еще успеть выплеснуть, к тому же не промахнуться. А на расстоянии в 50 ярдов о точности выстрела из плазмострела говорить, в общем-то, не приходилось, учитывая его вес и сильную отдачу. Хотя, конечно, не приведи Господь под эту плазменную хреновину попасть – обуглишься как головешка, так что останется от тебя разве что горка пела и углей…
Вот так и сложилось в его жизни, что Стэн сделал ставку на старого, пусть и вышедшего из моды друга и защитника, а не на все эти новые виды оружия, хотя возможно, мнение это было у него чисто субъективным. Ну и пусть, по крайней мере, рукоятка, сделанная по заказу из орехового дерева, лежала сейчас у него в руке, а плазмострел… где ж его носить под пиджаком, курткой или пальто, такую здоровущую хренотень.
Жаль только, что ему приходилось пользоваться глушителем – звук выстрела был слишком тихим, но все равно отзывался в его сердце гулким эхом.
Он жадно, по-волчьи жадно принюхивался к чужому страху. Он привык, что жертвы его пахнут пронзительно-ярким ужасом. О, какое это было благоухание! Главное, что он, Стэн, не пах страхом. Он пах порохом, как пахло порохом орудие его возмездия, пахло чуть приторным специфическим запахом прошлого огня, ласкало слух звуком поворота ствола вокруг своей продольной оси. Этим коротким ходом ствола назад происходила невидимая снаружи работа перезаряжания смертоносными жалами патронов. И чем чаще был слышен этот звук, тем сладостнее было у Стэна внутри: еще один, еще один вычеркивающий росчерк авторучки, еще одним зашифрованным именем в списке становилось меньше.
Он, Стэн, поменялся с ними местами. Теперь он стал охотником за чужими жизнями, предвкушая выплески чужой крови. Теперь он ждал их, искал и находил. Находил тех, кто мнил себя владыками судеб других людей, тех, кто упивался кровью и страхом жертв. Теперь настал его, Стэна, черед…
Первого из семерых он выслеживал долго. И когда увидел его из своего убежища, которое давно готовил и обустроил, то от волнения и нетерпения выхватил «Беретту» чуть раньше времени: до первого в списке оставалось каких-то десять-одиннадцать
Стук его сердца так сильно отдавался в ушах, что казалось, будто вся улица слышит его. Он, конечно, прикрыл бы сердце руками, чтобы оно не звучало так громко и неумолимо, не выдавало его, но руки как назло были заняты «Береттой».
Враг его был сильно на взводе. Но когда увидел его, держащего пистолет и прицелившегося, оторопел и протрезвел с такой быстротой, что успел вскрикнуть, развернуться и стремительно броситься прочь, прочь от смерти.
Но холодное черное дуло повернулось к убегающему человеку и радостно выплюнуло кусок смети. Отдача была у пистолета как всегда маленькая. Чувства и эмоции сжались в комок где-то глубоко внутри Стэна, и только мозг его наблюдал, как молекулы времени слившись с молекулами пули, стремительно догоняли убегающую спину и голову, закончив последнюю песню обреченной человеческой плоти звоном разбитого вдребезги зеркала жизни.
Спасибо отцу, который научил его отлично стрелять, а ведь тогда все это было для него только игрой, только забавой…
Пули рвали тело обреченной жертвы, вгрызались в него словно маленькие адские сверла, вырывая вместе с плотью и кровью заскорузлую огрубевшую душу…
Едва пули достигли цели, как человек повалился прямо перед собой, теряя по дороге к земле остатки черепной коробки и того, что с натяжкой можно было бы назвать сейчас мозгом. Стэн быстро огляделся, подскочил к лежащему на земле человеку и, увидев, что все кончено, вдруг обессилил и прислонился к стене: ему стало по-настоящему дурно, ведь он только что убил человека. Он вовсе не любил убивать, но сейчас он уже не мог повернуть назад.
Едва придя в себя, он спрятал пистолет во внутренний карман куртки и быстро пошел прочь.
Чуть не упустив свою первую жертву, Стэн стал осторожнее. И дышал осторожно, чтобы никто не услышал. Даже он сам.
Он крался под прикрытием ночи по дворам, сливаясь с черными тенями, странно переплетающимися с домами. Он по возможности бесшумно скользил вдоль заборов, оград и стен, быстро перебегая через освещенные участки дорог, предварительно долго осматриваясь вокруг и все равно болезненно ощущая свою незащищенность перед светом.
И снова стоял, то в подворотне, то в темных зарослях кустарника, растущего в обычном городском дворе. И его почти не было видно, сколько ни присматривайся. А в руке у него, согретая его ладонью, ждала своего часа его подруга-смерть, дарящая избранным последние яркие обрывки жизни. Или смерти. Это смотря по тому как на все происходящее посмотреть.
Удобно выполненная рукоятка пистолета обеспечивала Стэну полный контроль и точность прицеливания. А самодельный тщательно сделанный глушитель делал выстрелы похожими на несильное хлопанье в ладоши или на то, как вылетает пробка из бутылки. Пах, пах и третий, последний хлопок – в голову.
Всё.
Еще одно вычеркнутое имя из длинного списка.
Списка, который день ото дня уменьшался.
И что самое странное: он не чувствовал при этом никаких угрызений совести… впрочем, как и особого удовольствия от содеянного. Это было как хождение на работу. Так нужно и всё. И тогда он понял, что не получает от свершившегося правосудия никакого удовлетворения, то объяснил себе это следующим образом: слишком мало предыстории, слишком короток путь от обнаружения цели до ее уничтожения. И он решил играть в открытую, чтобы увидеть, наконец, глаза своих жертв, чтобы напиться этой отравой их животного страха перед неумолимой и скорой смертью.