Монстры в Академии
Шрифт:
Марина не ответила.
«Молчишь? — продолжил внутренний голос. — А я тебе скажу. Я все скажу, ибо надоело молчать. Ты труп, Марина. Ты бездушная марионетка. И нет, тебя даже не дергают за ниточки — ты сама послушно дергаешься. И добро бы ради великой цели, но нет: ради бессмысленных правил. Тебе дали последний шанс почувствовать радость в жизни, а ты еще сомневаешься. БЕГИ, ДУРА! Даже если там трудно, даже если не справишься — беги туда, где ты живой человек, а не машина».
Марина снова посмотрела в зеркало. Из
«Ну?» — подстегнул ее внутренний голос.
«Как думаешь, форму заявления стоит загуглить или можно от руки написать?» — задумчиво откликнулась она.
Глава 13
До школы Марина кралась по кустам, натянув на себя не привычную форму, а старый спортивный костюм. На голову она надела завалявшуюся в коридоре кепку бывшего и темные очки — прямо поверх обычных, с диоптриями: отчего-то одни на другие сели, как влитые. Она даже свою бессменную сумку поменяла на походный рюкзак.
В секретарскую Марина решила не ходить: несмотря на начало каникул, в коридоре вполне можно было нарваться на коллег или учеников, а то и на огромную толпу ЕГЭшников. Перевязала стопку бумаг бечевкой, сверху положила заявление и записку, а затем с колотящимся сердцем и надвинутой на нос кепкой скользнула в тамбур.
Там, ныкаясь от камеры наблюдения, Марина примостила свой «сюрприз» в уголке и торопливо покинула помещение: требовалось как можно скорее убраться, потому что при виде неопознанного объекта и странного человека на камерах бравый старичок-охранник мог позвонить в полицию и заявить, что в школе бомба. И хоть всех уже тошнило от этих регулярных ложных «заминирований», полиция все равно могла подсуетиться и догнать Марину, а там объем неприятностей вырос бы на двести процентов.
Но, увы, быстро смыться с места преступления девушке не удалось. Едва она пролезла через «народный» выход — очередную несанкционированную дыру в заборе — как ее окликнули:
— Марина Игоревна, вот вы-то нам и нужны!
Она обернулась. От школьных дверей к ней спешили двое — дородная женщина возмущенного вида и худой пацан, выглядящий так, что сразу стало понятно: учитель музыки — не первый, к кому его сегодня тащат.
— Марина Игоревна, так нельзя! — сходу взяла быка за рога женщина.
— Как нельзя? — со вздохом спросила Марина, поняв, что тихо уйти не получится и, возможно, придется даже возвращаться в здание, загружать электронный журнал, править очередную «четверку» на «пятерку». Потом — попасться на глаза кому-нибудь из руководства…
— У Сережи все еще нет отметки по музыке! — женщина сурово уперла руки в бока.
— Которого Сережи? — уныло спросила Марина, чувствуя, как на нее накатывает вся та мерзкая тяжесть, от которой она упорно пыталась сбежать.
—
— Я имею в виду, фамилия у вас какая? — устало пояснила Марина, глядя на одного из пятнадцати Сереж, которых обучала в этом году.
Лицо было едва-едва знакомое, из чего она сделала вывод, что парень либо прогульщик, либо «болельщик». Ну, либо «олимпиадник», которого постоянно снимают с уроков на разные мероприятия. Но последнее было маловероятно — лицо у парня выглядело уж больно виноватым. У «олимпиадников» обычно более самодовольное и самоуверенное выражение.
— Вы что, за год даже не удосужились выучить, кого как зовут? — женщина выпучила на нее глаза.
— Кто ходил, того запомнила, — холодно ответила Марина, не торопясь вступать в визгливую перепалку. С учетом того количества новых учеников, которое появлялось у нее каждый год, даже активно отвечающих было сложно запомнить по именам, а уж прогульщиков — тем более.
— Сережа ходил! — сдвинула брови женщина и наклонилась над Мариной всем своим ростом и весом, будто пытаясь вдолбить эту мысль в голову наглой учителишки. Марина, которая терпеть не могла нарушения личных границ, не выдержала:
— Послушайте, женщина, Вам что нужно? — спросила она. — Я всех аттестовала, ни одного пустого окошечка не оставила.
— Вы поставили Сереже «тройку» за четвертую четверть! И у него теперь выходит «четыре» за год. По музыке! Где это видано? — наконец, добралась до сути скандалистка. И хоть до этого она заявила, что отметка за четверть «отсутствует», но, похоже, просто не желала ее видеть.
Марина скрипнула зубами и полезла в рюкзак за бумажной версией своего журнала: как знала, что понадобится, и взяла его с собой.
— Фамилия, — строго потребовала она, тоном напоминая, кто в данной ситуации выше по статусу.
— Кедров, — поджав губы, процедила женщина, видно, решив все-таки дать учителишке последний шанс, прежде чем жаловаться директору и писать кляузу в Управление образования. — Пятый «Б».
Марина пролистала журнал и сразу нашла проблемную зону, трижды обведенную красной пастой в разных местах.
— Ваш Сережа на музыке в этой четверти был всего один раз, в самом начале, — девушка повернула журнал к родительнице.
— Он болел, — почти гордо пояснила та.
— Да, я вижу, — профессионально сдерживая внутренние порывы, ответила Марина. — В первый урок у него значится «Нб», я так помечаю болевших. Затем стоит одна «тройка», а дальше — шесть «эНок» и ни одной отметки.
— Не может такого быть! — женщина вгляделась в журнал внимательнее. — Вот тут он был у зубного.
Она ткнула пальцем в апрель.
— Хорошо, исправим на «болел», — Марина послушно подписала «б», хотя никакой бумажки, подтверждающей визит к доктору, ей не предоставили.