Мораль святого Игнатия
Шрифт:
– Если мальчишка не сбежал, он мёртв, - эти слова, задумчиво произнесённые отцом Аврелием, заставили всех вздрогнуть.
– Сильвани, умоляю, помолчите, - ректор был на пределе, - ну с чего вы это взяли?
– голос Кандаля сорвался на фальцет.
Отец Аврелий ответил, что причиной подобных предположений может быть только здравый смысл, житейская искушенность, да хладнокровное понимание того, что щенок, где ни спрячься, не мог бы просидеть там два дня без пищи.
– Вы можете меня сопровождать?
– отец Аврелий обратился к Дюрану и де Шалону.
Те мгновенно кивнули, поняв, что у него возникла некая мысль. Жасинт де Кандаль проводил их больным и утомлённым взглядом. Аврелий привёл Дюрана и де Шалона к задворкам ректорского корпуса.
– Мы все время исходили из того, что он спрятался, но игнорировали места... где могли спрятать его, а учитывая,
– начал Сильвани, переводя взгляд тёмных глаз с молчавшего Горация на побледневшего Даниэля, - то надо проверить мусорные ямы, колодцы, задники зданий и пруд. Вы согласны?
Гораций де Шалон выразил согласие с мыслью коллеги, но попросил не называть объект поисков 'их питомцем'. Это и неверно, и несправедливо. Пирожок не перепечешь, а они получили эту сдобу уже заплесневевшей... Отец Аврелий кивнул, то ли соглашаясь, то ли не желая спорить, после чего они торопливо обошли торцы корпусов, осмотрели два колодца, пошарили и в выгребных ямах. Переглянувшись и вздохнув, направились к пруду.
Пруд был неглубоким, но весьма пространным, он тянулся луновидным серпом вдоль ограды, возле дальнего края был заболочен, причём - намеренно. Это была идея отца Обертена Эрвьё, преподававшего начала естествознания, он разводил здесь лягушек - в качестве наглядных пособий, и исследовал фазы заболачивания - исключительно для удовлетворения собственной праздной любознательности. Этот край пруда зарос камышом и рогозом, возле которых плавали тёмно-зелёные круги вонючей тины, которые отец Эрвьё тоже изучал - и визуально, и даже - органолептически. Отец ректор ругался, требовал привести пруд в порядок, уверяя, что болото - позор для коллегии, но не мог убедить отца Обертена, который вдобавок скрестил в банке нескольких тритонов - и выпустил перед началом учебного года их с потомством в водоём. Напустил он туда и несколько десятков усачей, пойманных в местной речушке, с целью изучения и разведения. Но разводились усачи плохо, ибо на них весьма часто накладывал лапу отец повар, втихомолку подкармливавший их да порой подсекавший парочку сачком, ибо любил свежую рыбку. Он тоже не имел ничего против рыбы в пруду, но на болотистую его часть смотрел косо. Однако, сейчас снег скрасил уродливый болотный пейзаж, нахлобучив белые навершия на стебли рогоза и прикрыв гладь пруда ледяной корочкой. Все было бело, чисто, светло.
– Я осмотрю те заросли, потом сходим к дальнему колодцу в саду - и я уже не знаю, где искать.
– С этими словами отец Гораций осторожно прошёл по берегу, обошёл камышовые стебли, закрывшие его от Дюрана и Сильвани и замер.
Он нашёл то, что искали все.
Бог весть почему, но оставшиеся на дорожке монахи, переглянувшись, торопливо последовали за ним, хотя он задержался в рогозовых зарослях совсем недолго. Когда они приблизились, Гораций де Шалон, странно, по-птичьи, наклонив голову, изумлённо вглядывался в свою находку. Оба отца-иезуита молча стали по обе стороны от него и не сводили глаз с обнаруженного наконец тела.
Воистину, en petit buisson trouve-t-on grand lievre...
Лоран де Венсан был наполовину обнажён, причём, на заднюю половину, лежал лицом вниз в воде и частично был погружён под бурую тину, раздвинув телом стебли рогоза. Неестественный поворот головы позволял предполагать, что его шея переломана, но крови нигде не было видно. Зато было видно другое, заставившее двух отцов переглянуться и попытаться погасить неприличный, искрящийся и фосфоресцирующий в глубинах глаз блеск, с особой силой блеснувший в тёмно-карих глазах отца Аврелия. Из заднепроходного отверстия Лорана де Венсана торчал аккуратно отпиленный и глубоко всаженный внутрь черенок лопаты. Убитый был растлен, причём, весьма жестоко. Однако, как ни дико было увиденное, оно меркло перед ещё одним, совсем уж абсурдным нюансом. На торчащем черенке, оструганном и гладком, был завязан шелковый бантик.
Ярко-розовый и игривый, как поросячий хвостик.
Гораций молчал, а отца Сильвани начало вдруг трясти от нервного и истеричного смеха, которым он вскоре заразил де Шалона. Но Дюран, обхвативший голову руками и впившийся ногтями в волосы, был близок к истерике.
Между тем, подошли ректор, отец Эзекьель, отец Симон, отец Илларий, Франсуа де Мирель и Потье, которые видели проходящих отцов и, двигаясь по их следам на снегу, согласились проводить отца де Кандаля к учителям. Увиденное повергло ректора в шок,
Перспектива лезть в ледяное болото никого не ободрила, ректор почувствовал новый приступ дурноты и головокружение, потребовал немедленно разыскать ему Эммерана Дешана, отца же Эзекьеля, человека весьма серьезного, как и до этого отца Аврелия, стал разбирать нервный смех. Отец Илларий, соображавший всегда чётко и быстро, пообещал вернуться с носилками и братом Эрминием и удалился. Отец Симон, коллегиальный эконом, заметив вдали валяющуюся ветку, подобрал её и попытался промерить глубину дна у берега. К его удивлению, она вся ушла под воду. Он вынул её и поставил рядом. Она была наполовину в серо-чёрном иле, но выходило, что сразу у берега глубина почти по пояс, а до Венсана было почти пять футов. Эконом сказал, что дальше не глубже, чем у берега, он как-то лазил летом за камышами для ремонта крыши, но это всё равно никого не вдохновило.
Отец Илларий вернулся с отцом Эрминием. К запоздалому ужасу Дюрана, носилки несли Дамьен де Моро и Мишель Дюпон, простыню тащил Филипп д'Этранж, а следом за ним мелькало ещё три-четыре нахально-любопытных мордашки из класса отца Жана Петивьера.
Ректор, оглядев набежавшую кучу народа, забился в новой истерике. Откуда все взялись? Немедленно в корпуса! Ему удалось развернуть малышей, отдав распоряжение отцу Эзекьелю убрать все лишних и праздношатающихся в помещения. Тот, довольный, что ему не придется вытаскивать осквернённый труп из ледяного болота, поспешил выполнить приказание - да и ретироваться. Однако Дамьен, Мишель и Филипп не сочли себя ни лишними, ни, тем более, праздношатающимися. Они с большим любопытством оглядывали труп, шёпотом потешались и готовились к ещё большей потехе - извлечению трупа из болота. К ним присоединился наглец Гамлет, походя шепотом бросивший идиотский экспромт 'о болотной окраине, страшно вонючей, упокоившей брата нашего, как гадюку живучего, окаянного Каина...упокой, о окраина...', мурлыкал он, не выказывая даже притворной скорби. Невесть откуда показался Котёнок, оглядевший задницу Лорана взглядом столь злым, мстительным и ядовитым, какого в этом кротком существе никто бы не заподозрил.
Отец Гораций, взяв принесённый отцом поваром трос, огляделся, и тоже замер.
Даниэль Дюран, отойдя на несколько шагов от трупа, остановившимися глазами, из которых потоком струились слёзы, озирал своих воспитанников, губы его тряслись, руки, сложенные в молитвенном жесте, нервно дергались. Занятый проблемой извлечения трупа и сопровождавшими этот процесс техническими сложностями, де Шалон только теперь, увидя лицо друга, понял глубину его ужаса. Убийство несло следы мщения - нескрываемого и явного. То, в чём де Венсан обвинил Дюрана, было сделано с ним самим. Но это мог сделать только тот, кому был дорог отец Дюран. Гораций де Шалон мрачно оглядел безмятежного Гамлета, внимательного и исполненного неподдельного любопытства д'Этранжа, бестрепетного и сильно возмужавшего де Моро, лениво подпирающего носилки и зевающего Мишеля Дюпона, мстительно улыбающегося зеленоглазого Котёнка...
Боже мой...
Часть четвертая.
Глава 1. Следователи и подозреваемые.
Глава, в которой отец Дюран плачет,
два направления расследования приводят в тупик,
а отец Аврелий возвращает комплимент отцу Горацию.
Отец Гораций почувствовал, как по телу прошла волна дрожи. Он подошёл к другу, который медленно опустился на колени и безумными глазами глядел на труп в болоте, резко поднял его, сдавил плечи, дождался, пока тот повернёт к нему мокрое от слез лицо. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, потом Дюран упал на плечо де Шалона, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. Отец Гораций тихо прошептал, чтобы тот держался, но сам, понимая, что Даниэль на пределе, повлёк его за собой. С другой стороны отца Дюрана подхватил отец Аврелий, заметивший его состояние, при этом все ещё не сумевший погасить инфернальное свечение в глазах. Отец Эрминий торопливо распорядился опустить принесённые носилки и отнести отца Даниэля в лазарет. Дюпон и Дамьен, взволнованные его недомоганием, торопливо двинулись с носилками за отцом Эрминием, благо, до лазарета было рукой подать.