Морально противоречивый
Шрифт:
Моя рука движется вверх по шее Сиси, когда я добираюсь до ее рта, мой большой палец собирает остатки спермы с ее губ и возвращает их на место.
— Идеально. Так чертовски идеально, — шепчу я, мысленно представляя ее в таком виде.
Ее глаза морщатся в уголках, и она одаривает меня дерзкой улыбкой. Ее рот закрывается, она втягивает щеки, взбалтывая сперму во рту, смешивая ее со слюной, прежде чем снова раздвинуть губы, показывая мне пузырьки на поверхности языка и то, как она играет с ним.
— Черт, Дьяволица, — прохрипел я, чувствуя, что снова становлюсь
Она подмигивает мне, снова закрывает рот и громко сглатывает.
— Восхитительно, — наклоняется она, чтобы прошептать.
Только из инстинкта я хватаю ее за горло, захватывая ее рот в поцелуе, пробуя себя на ее губах и наслаждаясь тем, как мы всегда едины.
— Не могу поверить, что ты трахнул меня в самолете, — хихикает она, вставая на шатающиеся ноги и заглядывая в маленькую сумку, которую она собрала в доме.
— Ты же знаешь, что убийства открывают мой аппетит, — шучу я, а она качает головой.
Порывшись в сумке, она достает длинный сарафан, легко надевает его через голову и завязывает пояс на талии.
Я беру себя в руки, встаю и застегиваю брюки. Мой взгляд все еще останавливается на ней, и я не могу не восхищаться ее красотой, желтый оттенок платья только подчеркивает ее потрясающий цвет лица, а форма демонстрирует ее талию и фигуру песочных часов.
— Нет, — она скрещивает руки на груди. — Мы больше не будем этого делать. Это единственная одежда, которая у меня осталась, и ты не будешь рвать ее на части, — она поджимает губы, качая головой.
— Сиси, — простонал я, хотя знаю, что она права. Мне нужно взять себя в руки.
— Разве у тебя нет других дел? — спрашивает она, подходя и забирая мой телефон. — Фотография, которую прислал Неро, — объясняет она, снимая блокировку на моем телефоне.
— Черт, я забыл, — бормочу я, понимая, что ее присутствие слишком опьяняет. Она заставляет меня забыть обо всем, кроме нее.
Я присоединяюсь к ней, когда она открывает галерею, чтобы найти фотографию. Ее брови поджаты, когда она прокручивает множество своих фотографий — спящей, едящей, гуляющей, думающей. У меня есть снимки всего, что она делает.
Она поднимает на меня бровь, и я пожимаю плечами, одаривая ее милой улыбкой, не стыдясь того, что меня поймали на ее преследовании.
— Я ничего не могу поделать, если ты чертовски красива для своего собственного блага, — говорю я ей.
— Почему я никогда не видела, как ты это снимаешь? — Она продолжает листать по меньшей мере еще сотню своих фотографий — в саду, в городе, в ванне или в постели. Я постарался запечатлеть ее в любом состоянии.
Внутри меня живет больная потребность, чтобы она была со мной каждую гребаную секунду. Мне трудно стоять на месте, даже когда она ходит в туалет. И она тоже это знает, поскольку я запретил ей принимать душ одной.
Но неизбежно наступают моменты, когда мы не можем всегда быть вместе, и поэтому я утоляю свою жажду к ней единственным доступным мне способом — смотрю на ее фотографии.
Черт, но меня больше нет.
— Я был бы не я, если бы ты видела, как я их снимаю, — подмигиваю я ей.
На ее губах
— Подожди… — хмурится она, когда доходит до старых фотографий. Я застонал, когда понял, на какие из них она смотрит.
— Ты наблюдал за мной, — шепчет она.
— Я просил Сета присылать мне твои фотографии до тех пор, пока я не уехал в Перу, так как там не было связи, — объясняю я, и клянусь, ее глаза блестят от непролитых слез.
— Почему? — произносит она этот вопрос так тихо, и мое сердце снова разрывается от того, через что я заставил ее пройти.
— Я не мог оставаться в стороне, — признаюсь я, — но я не мог и приблизиться. Я знал, что как только окажусь в нескольких минутах ходьбы от тебя, то брошу все предостережения на ветер и приду за тобой, — вздыхаю я, вспоминая мучения, которые испытывал, зная, что она далеко от меня.
Это было худшее время в моей жизни, и, зная то, что я знаю сейчас о времени, проведенном с Майлзом, это говорит о многом.
— Влад… — она качает головой, поднимая взгляд на меня, и я озадачен тем, сколько эмоций нахожу в ее великолепных глазах. — Теперь я здесь, — тихо шепчет она, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать меня в щеку. — С тобой.
— Да, — закрываю я глаза, наслаждаясь ее близостью. — И именно поэтому я никогда не отпущу тебя. Со мной что-то не так, Сиси, — признаю я, — потому что я не могу не быть с тобой. Болезнь здесь, — я беру ее руку и направляю к своей голове, а затем опускаю ее к сердцу, — и здесь. Я схожу с ума от одной мысли о том, что могу провести минуту без тебя. Иногда это доходит до такой степени, что я едва могу заснуть, нуждаясь в том, чтобы ты была рядом со мной, — я делаю глубокий вдох и открываю глаза, чтобы увидеть, что она внимательно наблюдает за мной.
— Если ты болен, то и я тоже, Влад, — ее мелодичный голос — единственное, что может успокоить голос внутри меня, и пока она говорит, ее рука ласкает мою щеку, ее глаза полны любви, я ничего не могу с собой поделать и полностью отдаюсь ей. — Потому что я тоже не могу быть без тебя.
— Черт, Сиси, — бормочу я, обнимая ее, — Я рад, что ты не сердишься на мою коллекцию, — говорю я, пытаясь добавить немного легкомыслия в этот тяжелый разговор.
— Сердиться? Я сержусь только на то, что не знала, потому что теперь я хочу иметь свою собственную, — она улыбается, прижимаясь к моей груди.
Я целую ее в макушку, беру телефон и открываю папку с полученными сообщениями, которую она не просматривала.
— Вот, — говорю я, доставая фотографию и слегка хмурясь.
Фотография имеет сероватый оттенок, отчего фон детского дома кажется еще более призрачным и унылым. Сзади стоит старая усадьба, у входа — несколько колонн. На крыльце позирует перед камерой женщина с двумя мальчиками.
Женщина чопорно сидит между мальчиками, а они весело улыбаются, крепко держа в руках маленький подарок, завернутый в цветную бумагу.