Моран дивий. Стезя
Шрифт:
– Расскажи, - попросил я устало.
Семёныч присел рядом со мной на могильный холмик.
– Мой отец в тот день был в дозоре ещё с двумя стражами. Ну и я с ними стажировал по малолетству. Когда мы почуяли открывшиеся ворота, само собой ринулись к ним. Смотрим - коняшка-доходяжка трусИт по направлению к посёлку. Судя по сбруе, седельным сумкам, животное явно с той стороны. Отец велел его поймать. Я ринулся, конечно, выполнять приказание. Пока словил, глядь - стражи уже сцепились на дороге с охотником. Ну, на той дороге, что идёт мимо рощицы с воротами на капище. Знаешь ты. Я - к ним, как могу поторапливаюсь, коня за собой волоку, чтобы снова не убёг... Охотник, по всему видать, сильный воин был. Дядьку
Семёныч достал из кармана мятую "Приму", покосился на меня.
– Кури, Андрей Семёныч, - разрешил я.
– Я не сочту это твоё действо оскорблением памяти усопших. Лишь бы они сами не сочли.
– А!
– махнул рукой Семёныч, прикуривая.
– Сочтём это нашей тризной. И воскурим благодати...
Он затянулся.
– Ну, значит, опрокинул мой родитель этого охотника навзничь. А тот - меч в руках удержал, перехватил его особо, для атаки, значиться, из горизонтального положения. Отец, вижу, замешкался - надо-то ценную добычу живьём притащить. Так-то не сложно - подрезал и сразу добил, используя преимущество. Ну а если ход пропустил, считай - бой проиграл. Особенно с таким сильным противником, как охотник этот. Я уже близко был, смотрю - как в замедленной киносъёмке - следующий удар будет явно не батин. Ты учти, это я тебе так долго рассказываю, в сражении всё решают секунды и длится оно мгновения. Это тебе не кино, где квасятся часами, аж плеваться хочется.
Семёныч снова затянулся, глядя в пустоту и видя там не залитое луной кладбище, а бой тридцатилетней давности на осенней степной дороге.
– В общем, Митька, испугался я за отца - а кто бы не испугался?
– и долбанул в охотника из балестры. Прямо в голову, чтоб наверняка. Досталось нам, конечно, потом от старшины. Другой тогда был, не Панько. Магистру о происшествии не доложили, скрыли, так сказать, наш косяк. Кроме нас с батькой и старшины ныне покойного никто не знал о младенце. Вот так мы тогда первый раз умолчали о твоём существовании, княжич...
Он щелчком отбросил брызнувший оранжевыми искрами окурок и задумчиво потёр ладони друг о друга. Потом сцепил пальцы и опёрся локтями о колени. Видимо, воспоминания взволновали спрятанные где-то глубоко толстые, как брёвна, струны его меланхоличной души, которую давно не сотрясали страсти и сомнения. Может, даже никогда. Идеальный воин.
– В роще мы нашли тело женщины, умершей от потери крови, а в седельной сумке - младенца. Ребёнка в эту же ночь подбросили к районной детской больнице, коня продали цыганам за чисто символическую плату. А княгиню и охотника здесь закопали, - он похлопал ладонью по холмику, на котором сидел.
– Ольвик здесь похоронен?
– мне почему-то стало неприятно и я, отлепившись от креста на его могиле, поднялся на ноги.
– Ольвик?
– переспросил Семёныч.
– Значит, так его звали...
Он тоже поднялся, отряхивая штаны.
– Ты, наверное, думаешь сейчас, что мы неправильно поступили с ребёнком? Что обрекать его на приютское детство было мерзко и подло? Думаешь?
– он попытался вглядеться в моё лицо в темноте.
– Думаешь, конечно. Меня самого совесть уж сколько лет мучает. Оправдываю, конечно, я наш поступок тогдашний: вот, мол,
Я, честно говоря, ничего по этому поводу не думал. Детского дома мне узнать не пришлось. Мои приёмные родители, видимо, усыновили меня очень скоро. И любили, и баловали, и в угол ставили - всё как своего. Никогда, даже в подростковом возрасте, я не чувствовал ущемлённости моих сыновних прав и обязанностей. Даже по сравнению с младшим братом, который уж точно был им родным. Мои родители - люди простые и добрые, и я к ним всегда был очень привязан. Наверное, мне повезло. Поэтому обиды на стражей я не держал. Их можно было понять. Но Семёнычу ничего не сказал. Пусть терзается. Иногда чувство вины бывает весьма полезным. Для объекта этого чувства, конечно.
– А тебя, вишь, не искали, как выяснилось, - задумчиво продолжал Семёныч.
– Кроме этого Ольвика никто, наверное, не знал о твоём спасении, - он вздохнул.
– Можно было тебя оставить и вырастить славным стражем. Ушёл бы к своим полянам уже давно и княжил бы там на здоровье.
Мы снова пробирались по извилистым тропкам кладбища, то погружаясь в чернильную тень деревьев, то выныривая из неё на лунные прогалины.
– Хорошего воина надо растить с детства, - рассуждал Семёныч.
– А сейчас у нас мало что получится. Конечно, со зверьём, да с разбойником, который из вчерашних посадских, ты, может, и научишься справляться... Один на один. Да в ближнем бою. Да с божьего благословления. Но не боле. А вот что делать, если тебе встретится такой воин как Ольвик? Или даже как один из наших стражей? Ты хоть до конца жизни тренируйся - всё равно не дорастёшь даже до наших салажат. А уж за Мораном ребята и того крепче.
– Пессимистично, - его прогноз мне совсем не нравился.
– Возраст, Митя. Для хождения по бабам ты ещё хорош, для начала воинской карьеры - уже не очень.
– Ты же на пенсию не ушёл, хотя старше меня раза в два.
– Сравнил божий дар с яичницей!
– хмыкнул страж.
– Моё тело и дух с младенчества лепили, потом вылепленное легче поддерживать. А тебя не лепить - ломать придётся. Что потом из этого лома выйдет, а, княжич? То-то и оно...
– Семёныч, почему стражи не используют огнестрел? Современное оружие? К чему эта игра в средневековье?
– Не работает потому что твой огнестрел в Моране. Там вообще никакая техника не работает - даже компас. Все достижения нашего техногенного мира там просто бесполезные железяки. А наш дозор, и все стычки - в Моране. Встреча с Ольвиком у Юрзовки -исключение.
– Так ты возьмёшься?
– тихо спросил я, останавливаясь и вглядываясь в его лицо, освещённое луной, очень боясь услышать отказ или даже сомнение. Лицо моего собеседника в призрачном свете казалось бледным с чёрными провалами глаз. Очень подходящий видок для ночных походов на кладбище, подумалось мне. Как всегда в судьбоносные моменты жизни, мозг милосердно переключался на что-то незначительное, подсовывая ерундовые мысли и сосредоточивая внимание на посторонних картинах. Может, таким образом он выпускает напряжение ожидания, не позволяя давлению происходящего сорвать какой-нибудь очень нужный клапан в человеческом нейронном котле.
– А и возьмусь, - спокойно сказал страж.
– Виноват я перед тобой, княжич. Да и Моран желает моего вмешательства...
– Откуда знаешь?
– Знаю уж, - мрачно буркнул он и, отвернувшись, зашагал в сторону посёлка.
В дружном молчании мы проделали оставшийся путь. Мне было о чём поразмыслить после всего услышанного, и Семёныч давал мне такую возможность. Давал возможность ещё раз мысленно прожить смерть Свенки и моё чудесное спасение. Давал возможность оценить перспективы задуманного мной.