Моран дивий. Стезя
Шрифт:
– Никогда не вернуться они, княжич, в эту порожнюю дикую степь, - огонь взвился над Сведецем, пожирая и оживляя. Забирая с собой.
– Поэтому и людям здесь делать нечего. Не приводи своих людей сюда. Возродить умершее даже богам не под силу. А уж без них... Оживший мертвец - чудовище обло.
Слабый шум непрогоревших пожаров сливался в утробный мощный гул погребального костра, на котором в агонии корчился умирающий город. С северной стороны капище ограничивалось высокой кручей. Самой значимой высотой города Зборуч возносил полянских идолов над степью, протягивая их на ладони небу.
– Но ты ведь не это хотел спросить. Не тяни. Мне ещё умирать сегодня. А я не готов совсем, - старик невесело усмехнулся.
– Старый я, древний, как земля, на которой стою, а не нажился до сих пор, не надышался, княжич, на небо не насмотрелся.
– Я вернулся, Радмир. Но для меня всё здесь чужое. И все чужие. Кто признает меня? Кто поверит мне, скажи?
Жрец отвернулся от смерти, бушующей внизу, протянул факел к Сурожи. Зелёное пламя взметнулось к небесному сумраку, лизнув его сверкающим языком...
– Иди в Дубреж. Родичи твоей матери должны тебя признать. Боги не откажутся подтвердить.
Старик переложил факел в другую руку, посмотрел на меня из-под лохматых седых бровей запавшими тёмными глазами. Его взгляд лёг на меня мельничным жерновом - тяжелый, недобрый, безнадёжный.
– Тяжела твоя ноша, - сказал он устало.
– Хватит ли сил не сломаться под ней?
– Я надеюсь на помощь Морана, - бросил я торопливо, словно оправдываясь.
– Он дал мне силы на это решение. Не оставит и теперь.
Радмир задумчиво покивал головой.
– Моран... Да... Сильный покровитель. Всемилостивейший и наиковарнейший. Будь внимателен...
– жрец помолчал рассеянно и отправился с факелом в обход кругом Крады. Столбы пламени вспыхивали фитилём свечи, освещая ноябрьский сумрак призрачным светлячковым сиянием.
Я устремился следом.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты веришь ему?
– Кому? Морану? Почему бы и нет?
Старик спрятал глаза под кустистым инеем бровей.
– А в самом деле, - сказал он, прислушиваясь к тяжело ворочающемуся внизу телу гибнущего Зборуча: грохоту выпущенного на волю огня, воплям истребляемых, гортанным крикам врага, шипению снега, закипающего на углях...
– В самом деле, - повторил старик, - почему бы и нет?
Он поднял лежащее на земле копьё и зашагал вниз с холма, по узкой тропинке, навстречу огню, гучам и смерти. Я так и не понял - мне ли он адресовал последние слова, себе ли?
– Эй, жрец!
– окликнул я.
– Навстречу смерти не опоздаешь! Чего ж ты так торопишься?
Он остановился не оборачиваясь. Казалось, ад, бушующий внизу, заворожил его, он не мог оторвать от него глаз и не мог противиться его притяжению.
– Назови моё имя. Прошу тебя.
– Мать звала тебя Радимом. А настоящего взрослого имени ты ведь так и не получил, княжич, - он слегка повернул голову, по-прежнему не глядя на меня, бросил через плечо.
– Это ничего. Жизнь прозовёт. Прощай. Не сплоховать тебе.
* * *
Мы уже третий день сидели в Морановой крепи, ожидая неизвестно чего. Вежица нас
Зварыч казался внешне совершенно спокойным. Он спокойно налаживал наш походный быт, спокойно свежевал попавшего в силок облезлого весеннего зайца, спокойно спал, завернувшись в войлочное одеяло, и спокойно упражнялся с мечом на мягком зеленом ковре, устилающем площадку между башнями крепи. По вечерам он безропотно обрабатывал мои раны на спине. А вчера на охоте подстрелил тетёрку. И приготовил из неё королевский ужин.
На его фоне я казался себе бесполезной истеричной барышней, заблудившейся в лесу с доброй нянькой. Интересно, ему тоже так казалось? Оставалось надеяться, что моя мнительность и мои сомнения не так очевидны, чтобы стать заметными малознакомому человеку. Чёрт бы его побрал...
Спали и дежурили мы по очереди. И почти не разговаривали друг с другом. Короткие фразы в процессе реализации совместной деятельности - не в счёт. Он мне не нравился. Смутная неприязнь, возникшая в день ухода отряда, никак не желала преобразовываться в признательность и симпатию. Это необоснованное чувство было тем более неуместно, что разумом я прекрасно понимал необходимость присутствия подле меня опытного воина. Он это тоже понимал. Было видно. И было неприятно чувствовать свою зависимость от доброй воли именно этого человека.
К вечеру третьего дня я всё-таки не выдержал, заговорил с ним о своих опасениях.
– Что будем делать, если мора не вернётся?
– Ты у меня спрашиваешь?
– его лицо в отблесках костра - резкое, тёмное, хищное - ощерилось насмешливо.
– Ты ведь у нас княжич. А я всего лишь тот, кто последовал за тобой, - он затянул зубами узел на порвавшемся силке, подёргал за концы, проверяя крепость починки.
– Вот ты и скажи что будем делать.
Я пошерудил суковатой палкой угли.
– А не знаешь, так у Морана спроси, а не у кметя своего. Не наберёшь дружину, если будешь свои сомнения и неуверенность подчинённым демонстрировать.
– Ладно, - сказал я помолчав.
– Если завтра она не появится, уходим сами. В конце-концов, в лесу она не единственная мора.
Я пошёл спать. Разговаривать мне расхотелось. Тошно вдруг стало и от его наглости, и от его правды.
... А рано утром старуха вернулась. Да не одна. Но и не с теми, кого я больше всего опасался увидеть за её спиной все эти дни ожидания. Честно говоря, грешил я на мору: ведь вернуться она может и не с подкреплением, а с охотниками. Почему нет? В этом осином морановском гнезде сам чёрт ногу сломит - где здесь свои, где чужие? Кому можно довериться, кому нельзя? Кто какие цели преследует? Каждый свои? Кто кому подчиняется? Кто о чём радеет?..