Море для смелых
Шрифт:
— Жулье! Кто вас послал? Жулье!..
Вера стала объяснять, что есть договоренность по телефону, но Сидорчук, все более распаляясь, так что даже пена выступила в уголках рта, подскочил к кабине и, тарахтя по ней кулаком, завизжал:
— Вор на воре! Сваливай, а то в милицию отведу!
Смущенные Потап и Вера сбросили камень, снова влезли в кабину и, пристыженные, двинулись порожняком в обратный путь.
Никогда в жизни Вера не была так оскорблена, как сейчас. Лицо ее покрылось красными пятнами. Она не вошла, а ворвалась в прорабскую. Лясько, не читая, подписывал какие-то бумаги и невинным голосом
— Привезли?
Вера остановилась перед его столом, пепельные волосы ее, казалось, развевал ветер, грудь тяжело вздымалась.
— Вы… вы… — начала она и перевела дыхание. — Не заставите нас воровать! Не этому учили нас в школе…
Лясько понял, что камень не привезен, быстро посмотрел через Верино плечо, будто плотнее закрывая за ней дверь.
— Галиматня! — тихо прошипел он. Лысина его вспотела, отечные круги под глазами стали глубже. — Ты меньше рассуждай: тоньше губы — толще пузо. Должон я сэкономить материал? Правдой не обуешься. Это придумано не непосредственно нами. Подумаешь, на благородство претендует! Я тебе прямо скажу, при закрытых калуарах, — он опять метнул вороватый взгляд в сторону двери, — на стройке все на том стоит: кто кого обдурит!
— Неправда! — гневно закричала Вера, и уши ее из розовых стали красными. — Раз вы сами такой, так думаете, все такие же. И сейчас водкой несет.
— Да я тебя!.. Да я тебе! — наливаясь бурой краской, скверно выругался Лясько и поднялся. — Такую преспективу дам…
Дверь прорабской открылась, на пороге появился Потап, глухо, медленно произнес:
— Нет, мы тебе «преспективу» дадим! Пошли, Вера!
Во дворе, когда они были уже далеко от прорабской, Вера вдруг разрыдалась, Лобунец смятенно уставился на нее.
— Ну чего ты? Ты ж здорово шакалюгу отхлестала! Чего ж ревешь?
— Я… все равно… после работы… в комитет… и к Григорию Захаровичу, — всхлипывая, пообещала Вера.
— Правильно! — одобрил Потап. — И я с тобой.
Получив зарплату, подруги отправились домой.
— Раз Григорий Захарович пообещал разобраться — разберется! Сразу позвонил секретарю партбюро! — ликовала Вера.
— А Лясько-то у Григория Захаровича раньше нашего побывал, слыхала? — напомнила Лешка. — Наговорил, что мы лентяйки, приказу не подчиняемся… Грубиянки… Вот сволочь!
Степная ширь, синее море вдали действовали успокаивающе. Ничего! Все будет по справедливости. Дружелюбно гудели провода, добрым взглядом провожал подрастающий комбинат.
— Ты куда вечером собираешься? — спросила Вера.
— Здрасьте-пожалуйста! — Лешка сделала насмешливый реверанс. — Я куда? Мы же вместе договорились в порт пойти.
— Я не смогу… — Вера, краснея, опустила глаза.
— Ясно! — вспыхнула Лешка. Она еще вчера, как только зашла в комнату подруги, почувствовала что-то неладное. Во-первых, Верка была надушена сверх всякой меры «Крымской розой», во-вторых, у нее над постелью появилась странная вещь — прикрепленный кнопками листок из ученической тетради, а на нем карандашный рисунок: заяц-пикадор в широкополой шляпе, с пикой наперевес, вздыбил коня. На листе надпись: «Ковер». А сбоку, сверху вниз, пояснение: «Сделан из лучших сортов древесины». Понятно, чьих это рук дело! Художник от слова «худо»… Просто шутовство! Она уже навела справки у
Ну разве не безобразие, что какой-то «тип» затмил Верке весь мир и даже ее лучшую подругу! Батюшки! Да она еще и брови намазала сажей!
— Откуда ты ее взяла? — грозно спросила Лешка, проведя пальцем по бровям Веры.
— Из мотоцикла… из выхлопной трубы, — сгорая от стыда, обреченно призналась Вера, усиленно вытирая брови.
— Докатилась!.. — Лешка повернулась и, хлопнув дверью, ушла.
Дома она не могла найти себе места. «В конце концов подруга она мне или нет?» — ревниво думала она, бегая по комнате из угла в угол.
Мать даже встревожилась: «Ты не заболела?»
Заболеешь!..
А сегодня утром она прямо выуживала из Веры подробности вечера.
— Ну, мы гуляли… Ну, конфеты кушали… Ну, в кино пошли… — тянула подруга.
— Занукала!.. — вспылила Лешка.
Услышав, что Вера не хочет идти с ней в порт, она спросила как можно спокойнее:
— Ты что особенно ценишь в нашей дружбе?
Вера с робкой надеждой подняла преданные глаза.
— Что ты всегда говоришь правду, и о недостатках… — вздохнула просительно. — И без ехидства в голосе… — Поинтересовалась несмело: — Чем ты недовольна?
— Тем, что ты меня на Иржанова променяла! — выпалила Лешка неожиданно для самой себя и тут же пожалела: ну к чему она так наскакивает? — Ладно, — примирительно закончила она. — Если хочешь, конечно, иди в порт сама, а хочешь — заходи за мной. Я не помешаю. Тоже цербера нашла…
Вера посмотрела обрадованно:
— Нет, я так не думаю…
Придя домой, Лешка оставила какой-то сверток у себя в комнате и, повалившись на табурет в кухне, вытянула ноги.
— Запарилась! Наша бригада сегодня полторы нормы дала! Даже перекуры сократили.
— Какие еще перекуры? — поразилась Клавдия Ивановна, расширив и без того большие глаза.
— Ну, это мы так перерывы называем, — пояснила со смущенным смешком Лешка.
Мать не утерпела:
— Кто же виноват, что ты так устаешь? С твоим здоровьем…
Лешку словно сдуло с табурета. Она исчезла из кухни, а через минуту положила на стол перед матерью получку и подарки: чернильницу с крышкой в виде Царь-колокола — отцу, отрез штапеля на платье — матери, шахматы — Севке.
Клавдия Ивановна прослезилась от радости: первая получка!
Лешка потерлась щекой о ее щеку, протянула ладонь.
— Потрогай!
Ладонь у нее, как напильник, в насечках.
Сердце у Клавдии Ивановны дрогнуло. И жаль девочку, и, кто знает, может быть, она, мать, действительно не понимает, а так надо.
Все еще делая вид, что она очень недовольна работой дочери, Клавдия Ивановна пробурчала:
— Разве такие руки должны быть у девушки?
«Вот мамка чудачка», — ласково подумала Лешка и стала рассказывать о случае с мастером, о комитете комсомола, о том, какой настоящий, самый настоящий Григорий Захарович. Он один только сумел прочитать сложнейшие чертежи котлов, недавно «на минутку» слетал в Ленинград посмотреть там что-то на заводе.