Море и берег
Шрифт:
Первую волну отбили. Но за ней следовала вторая - не менее пяти десятков бомбардировщиков. Фашистские [60] летчики целились в транспорты. Загорелось судно, шедшее последним. Это «Большевик». К счастью, на нем не было войск. А караван продолжал идти вперед. И скоро последовал доклад: «Наши истребители. Живем!»
В небе закружилась карусель. Задымив, упал первый фашист. За ним еще и еще. Как только истребители вошли в зону корабельного огня, зенитчики прекратили стрельбу.
Несколько часов продолжались атаки бомбардировщиков. Наши истребители сбили семнадцать самолетов противника, да еще три нашли себе могилу
В эти тяжелые для Одессы дни наши армия и флот показали, что они сильны не только беспредельным героизмом бойцов и командиров, но и согласованностью действий, высокой организацией, мобильностью. Сказались также оперативная мудрость и дальновидность командования.
На подходе к Севастополю «Червоной Украине» было приказано оторваться от конвоя и быстро следовать в базу. Скоро крейсер встал на свое место в Северной бухте. К борту подошел катер. Прежде чем сойти с корабля, Жуков, Азаров и Воронин тепло попрощались с нами, поблагодарили. Мы восприняли эту благодарность как признательность всех защитников Одессы всем черноморцам из большого конвоя.
С гордо поднятым флагом
Прибывшие из Одессы корабли и транспорты заполнили бухты Севастополя. Полки и дивизии выгружались, а затем двигались к вокзалу. Там их ждали эшелоны.
Дело в том, что как раз в эти дни враг начал наступать на Крым с севера, прорвал перекопские укрепления и атаковал ишуньский оборонительный рубеж. Наши войска, не имевшие достаточного количества людей и артиллерии, с трудом сдерживали этот натиск. И защитники Одессы перебрасывались туда. Без отдыха, без передышки им предстояло снова вступить в бой.
На оборону Крыма переключались и корабли. Мы ходили в кавказские порты, конвоируя транспорты, которые [61] вывозили из Севастополя промышленное оборудование и гражданское население, а обратным рейсом доставляли в город войска и оружие. Пришлось снова побывать и на Тендровской косе - оттуда снимались последние воинские части.
После одного из таких походов на крейсер прибыл контр-адмирал Владимирский. Он выслушал мой доклад о выполнении задания и состоянии корабля. Потом Лев Анатольевич спросил:
– Как здоровье, настроение?
А сам смотрит пристально и несколько загадочно.
– На здоровье не жалуюсь, а настроение злое, - отвечаю ему и стараюсь понять, к чему этот разговор.
– Коли так, одевайтесь. Вызывает командующий флотом.
Быстро собираюсь и на катере пересекаю бухту. Вот и флагманский командный пункт флота. Он был оборудован в глубокой штольне. Однако в нее идти не пришлось. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский принял меня в небольшом «наружном» кабинете, который составлял часть дома, построенного неподалеку от входа в штольню. Командующий выглядел весьма моложаво. Лишь под глазами обозначились темные полукружия - следы бессонных ночей и напряженной работы. Не желая терять время на не относящиеся к делу разговоры, Филипп Сергеевич без всяких предисловий сказал:
– По нашему ходатайству нарком назначил вас командиром отряда легких сил флота. Имеете ли в связи с этим вопросы?
Вопросы? Признаться,
Командующий выслушал меня, а затем заговорил об отряде легких сил. Речь шла о знакомых мне кораблях и командирах. Несколько непривычно было думать о них [62] как о подчиненных. К этой мысли, наверное, и приучал меня Филипп Сергеевич, отмечая не только их достоинства, но и слабые стороны.
– В общем, наследство получаете неплохое, - сказал он в заключение.
– Но помните - вам надлежит быть на голову выше любого командира корабля во всех отношениях. И мыслить придется иными масштабами, чем на крейсере. Желаю успеха.
Выйдя от командующего, я направился к члену Военного совета флота дивизионному комиссару Н. М. Кулакову, кабинет которого находился в том же доме. Николай Михайлович поздравил меня с назначением и тоже дал короткое напутствие. Он посоветовал опираться на политотдел, политработников и партийные организации кораблей.
Возвратившись на «Червону Украину», я прошел в свою каюту и предался размышлениям. Совсем недавно с опаской вступал я в командование крейсером, сколько сил положил, чтобы освоиться на «Червоной Украине», узнать экипаж. С этим кораблем, с этим экипажем встретил войну, прошел через первые боевые испытания. И вот теперь, когда все наладилось, когда появилась уверенность в себе и в экипаже, надо уходить. Придется опять учиться, привыкать к новому положению, находить контакты с другими людьми, быть готовым к принятию гораздо более ответственных решений. Но идет война. И с каждого большой сирое. Поэтому я решил отмести сомнения и выполнять порученное дело.
Открыв ящик стола, стал перебирать скопившиеся здесь за многие месяцы бумаги и письма. Надо освободить каюту для ее нового командира. Им должен был стать малознакомый мне в то время капитан 2 ранга Н. А. Заруба. Его приезд задерживался. Поэтому дела я сдавал старпому В. А. Пархоменко.
Наступило 7 ноября - двадцать четвертая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Раньше в такой день корабли выстраивались для парада, украшались флагами расцвечивания. Сейчас крейсера и эсминцы стояли в Севастопольской бухте, ощетинившись поднятыми к небу стволами зениток. Тоже вроде бы парад - парад немедленной готовности к бою.
В последний раз я обходил корабль. В кубриках прощался с матросами, благодарил их за службу. А офицеры тем временем собрались в кают-компании. Застолье было [63] по-военному скромным, но все же у нас нашлось чем отметить праздник. После поздравительной речи я сказал боевым друзьям, что мне было приятно служить вместе с ними, ходить в походы, выполнять боевые задачи, что дней, проведенных на «Червоной Украине», никогда не забуду. Были в моей речи и некоторые пожелания, и среди них самое главное - с честью нести флаг крейсера через все испытания.