Море согласия
Шрифт:
— Над чем ты смеешься, Тувак-джан? Неужто Мама-карры что-нибудь веселое рассказала?
Тувак заплакала еще сильнее, всем своим видом давая понять, что она не смеется, а плачет.
— Вах, вон, оказывается, что! Моя Тувак-джан плачет!
Хан сел у изголовья, пытаясь поднять лицо жены. Тувак капризно отвернулась. Он покачал головой, прицокнул языком:
— Чем обидели тебя, джаным?
Тувак мгновенно повернулась, села на постели.
— Чем обидели, спрашиваешь, мой хан? А тем, что женой ты меня не считаешь, а ребенка от меня требуешь. Вот чем обидели!
—
— Немного надо, хан. В доме отца у меня власти было больше, чем здесь, хоть и зовусь я ханшей. Или верни меня отцу, или сделай своей помощницей! Твоя старая Кейик серебром играет перед сном, а я джорапы вяжу.
К твоей Кейик соль, нефть везут, кланяются ей, как аллаху, а меня никто на замечает. Она же на меня и клевещет.
Хан про себя подумал: «Избить бы ее за столь дерзкие слова», но червячок жалости и ласки шевельнулся в его груди и заставил виновато улыбнуться. Кият сказал:
— Тувак-джан, разве почесть тому, кто деньги собирает, а не тому, кому они достаются? Вот на, возьми,— он подал ей мешочек с серебром.-— Тут выручка за проданную соль, о которой ты говоришь.
Тувак с недоверием приняла серебро. Сразу повеселела...
Утром Кият показывал Герасимовым богатства острова. Хана и урусов сопровождали Атаке и с десяток парней. Кият ехал в середке между Тимофеем и Санькой, охотно рассказывал обо всем, что заслуживало внимания. Зимний ветер нещадно хлестал конников, не давая открыть рта, ударял в лицо песком, но любопытство урусов было столь велико, что они не обращали внимания на непогоду. Старший Герасимов, наслышавшийся от Кията о богатствах острова, больше молчал и взирал жадными глазами на нефтяные колодцы, на сгустки затвердевшей нефти. Санька забрасывал Кията вопросами:
— Сколько ж у тебя таких колодцев, Кият-ага?
— Много, сынок.
— А сколько из каждого можно вычерпать нефти? Кият засмеялся:
— А ты подсчитай, сколько можно взять воды из вашего водяного колодца. Если подсчитаешь, то узнаешь.
— Ого! — восхитился Санька и крикнул отцу: — Папаня, да тут на одном колодце можно разбогатеть, а у него их не сосчитать!
Тимофей, кутаясь в воротник шубы, спросил:
— Сколько пудов нефти вывозите в год, Кият-ага?
— Прикидывал я со своим ученым казн, Получается поболе шестидесяти тысяч пудов.
— Маловато! — ответил Тимофей. — Твоей нефтью, при желании, все заводишки и фабрики России отопить можно.
Но еще больше восхитило русских купцов соляное озеро — с полверсты в поперечнике и еще больше в длину,
В этот день ни одного живого существа не было на нем, По глади носился ветер, подымая белуга пыль. Тимофей скривился от зависти и досады, увидев, как бесхозяйственно относятся челекенцы к своему богатству. А Санька не утерпел, хохотнул:
— Вот этдык да! Да белая-то какая! Разве сравнить с эмбинской? А почем она у вас, Кият-ага?
— Не лезь не в свои дела, Санька,— шутливо предостерег отец. Но Кият охотно ответил юнцу:
— За двадцать три пуда — рубль серебром,
— Цена сходная,— подумав, заключил Тимофей.— Только готовой соли нет. Рубить еще надо. А весна — рядом: вот-вот купцы приплывут. Договоры-то со всеми подряд заключал. Теперь жди гостей.
Кията будто подхлестнули слова Тимофея. Он и сам как раз думал об этом и злился на беспечного Муллу-Каиба, на батраков за то, что за лето не заготовили соли.
После осмотра озера и ям, где вытапливали «пшеновары» нефтакыл, Кият с гостями поехал к Булату. Тот встретил всех поклоном и рукопожатиями. Стал приглашать за сачак, но Кият отказался:
— Вижу, Булат, не впрок тебе наши разговоры, какие вчера у меня велись. Опять нет ни души на ломке соли. Или дружба твоя на словах крепка, а на деле гнилой веревкой рвется?!
— Вах, Кият-ага,— взмолился Булат-хан.— Как же я заставлю работать этих ленивых ослов, если я с ними до сих пор не расплатился? В прошлый раз, когда урусы приезжали, взяли соль у Кейик, у Муллы-Каиба, у Мир-риша. Даже этот Кеймир успел сдать. А мою соль батраки не стали грузить — долг потребовали! Пропади они в геенне огненной.
— Ладно, Булат, иди и скажи им от моего имени, путь идут на озеро. — С агами словами Кият повернул коня к своему кочевью.
Оставив русских и наказав им, чтобы пока отдыхали и дожидались его, он поехал к Мулле-Каибу, затем к Мирришу и тоже велел им, чтобы немедленно выгоняли всех мужчин на ломку соли. Вечером старшины навестили Кията с невеселыми новостями. На озеро вышли только те, кто боялся ханской плети — человек двадцать. Одни не пошли, жалуясь на плохую погоду, у других нет топлива — надо рубить джузгун, третьи отказались — решили, что не обязаны платить Кияту пошлины. Кият понял, что без вмешательства силы не обойтись. Тут же ханы сговорились за счет казны содержать нукеров. До полуночи сидели, подсчитывали: сколько надо купить коней, сколько сшить тельпеков. Потом начали обговаривать, кого взять в эту сотню. Подбирали смелых и сильных.
Разъехались по домам за полночь. Утром снова собрались на соляном озере. Кият приехал с конниками. Увидев всего человек десять, распорядился:
— Йигиты, поезжайте в поселки и гоните сюда всех.
Три десятка всадников поскакали в разные стороны острова. Спустя час отовсюду к озеру потянулись солеломщики. Последними пришли Кеймир, Черный Джейран и Курбан. Пальван, подходя к озеру, угрюмо посмеивался. Кият заметил это и сжал рукоять камчи до хруста в пальцах. От оскорблений, однако, удержался. Обратился ко всем:
— Эй, люди! Ныне я вам хочу напомнить об одной истине. Как и прежде, на небе повелевает нами аллах, но на земле его наместники меняются. Ныне ак-патша Александр творит блага нам и ставит на колени всех непокорных. Ак-патша Александр и его кавказский наместник Ярмол-паша осенили нас своим величием: дали право свободной торговли с русскими купцами. Мы можем продать им и обменять на добро нашу соль, нефть, нефтакыл. Как настанут теплые дни, придут к нам корабли урус-купцов. Давайте начнем, с милостью аллаха, рубить соль и доставать нефть.