Море согласия
Шрифт:
И у хозяев, и у гостей сердца переполнялись гордостью. В глазах — преданность и восхищение, будто никогда не было распрей у племен, никто не ссорился и не обижался на другого.
В перерывах между песнями бахши Махтум-Кули-хан, продолжая развивать мысли о союзе туркменских племен, сказал уверенно:
— Если осенит нас аллах своей милостью и если урусы окажут покровительство, Кият-ага сумеет всех примирить. Единое государство туркмен думает сделать наш хан.
Гости соглашались, однако мало верили в успех Кият-хана: слишком много было препятствий. И первое — текинцам надо было выйти
Потом заспорили о государстве, стали выяснять, каким оно должно быть. Махтум-Кули-хан заговорил о законах и пошлинах, Алты-хан тут же начал возражать:
— Нет, дорогой хан, хоть убей меня, но я не могу понять — к чему пошлины! То, что Кият-ага решил объединить все туркменские племена — это я понимаю. Это правильно. Но зачем с них брать пошлины?
— Наука о пошлинах — сложная, Алты-хан, — с некоторой напыщенностью отозвался Махтум-Кули-хан. — Государство без пошлин существовать не может.
— Почему не может? — не утерпев, спросил Кеймир.
— Потому что все должны одному подчиняться; только тогда будет согласие между всеми.
— А пошлины при чем?
— Вах, люди! — хлопнул себя по лбу хан. — Деньги казне нужны. Много всякого надо купить. Хлеб надо? — Надо! Сукно, бумазею надо? — Надо! Оружие надо? — Надо!
— Но разве все это каждый купить себе не может?— опять спросил Алты-хан.
— Каждый себе покупать, каждый себе торговать, каждый за себя воевать — какое же это государство будет? — опять принялся объяснять Махтум-Кули-хан. — Поверьте мне, если третью часть дохода от проданных товаров вы отдадите в общую казну, вам же лучше будет, Кият-ага говорит — это государственная политика. С него ведь урусы пошлины берут. Они — с него, он — с нас. Это и есть политика. И не Кият эти пошлины придумал. А если ты, Алты-хан, или ты, Кеймир, захотите продать чего-нибудь урусам, то без Киятова ярлыка они не возьмут у вас ничего: ни соль, ни нефть, ни ковры. Такой уговор у нас с русскими купцами.
— Русские не возьмут, персы возьмут, — спокойно возразил Алты-хан.
Махтум-Кули и на это припас ответ. Сказал, усмехнувшись:
— Персам сюда теперь дорога закрыта. Ярмол-паша приказал у острова Ашир-ада держать корабли. А в Астрабад поедешь после мисрианской стычки — назад не вернешься.
Кеймир рассудил:
— Значит, Кият-ага решил за счет батрацкого пота богатеть?
— Пальван, зачем плакать раньше времени? — пристыдил Кеймира хан. — У тебя свой киржим. Тебе горевать не придется. — Подумав, Махтум-Кули добавил: — . И вам, — он посмотрел на текинцев и гоклена, — бояться не надо. Если признаете Кията — друзьями его будете. А друзей Кият-хан ценит.
Гости задумались, и Махтум-Кули-хан сказал музыканту:
— Эй, бахши, разговорам конца нет. Начинай-ка новый дестан.
Бахши взял в руки дутар, уселся поудобнее и ударил по струнам. Звонкий его голос полетел над тельпеками.
Челекенцы отправились в обратный путь, когда закончился той. Возвращались все целыми и невредимыми, везли с собой пленников. Веселье продолжалось и в море: пели, рассказывали всякие небылицы и хвастались проявленным
Кеймир в пути подсаживался к связанному Мир-Садыку, заводил разговор о ЛеЙле. Перс рассказывал обо всем, что интересовало пальвана, но отвечал на все подавленным голосом: знал — быть ему в плену до самой осени. Раньше этого времени паломники из Мешхеда не вернутся. Лейлу не украдешь. Махтум-Кули до пиршества, устроенного в честь победы, отправил одного персиянина в Астрабад с письменным условием о возврате пленных каджаров. За каждого из тридцати двух захваченных в сражении была назначена цена. Сарбазы из неимущих ценились значительно дешевле именитых. А за Мир-Садыка вообще выкуп не требовали. Имя его не было указано в списке. Посредник меновой сделки должен был подготовить людей Мир-Садыка, чтобы они похитили Лейлу и привезли ее на Челекен.
В дороге пальван разузнал об участи двух своих друзей, пропавших в Астрабаде. Смельчака убили, а Меджид, оказывается, жив! Работает на рисовых полях, кормит шелковичных червей, делает все, что заставят.
— Меджида тоже отпустишь! — сказал пальван.
Мир-Садык согласно мотнул головой и пояснил, что Меджида вернуть легче всего, только как это сделать? Через кого? И пальван призадумался: не отпускать же самого Мир-Садыка.
Тянулся песчаный берег, плескались синие волны. Киржимы, будто чайки, неслись в синеве. Разговоры, песни, смех долетали с парусников до берега, но никого не пугали они: некому было пугаться.
Последний вечер пути застал челекенцев в десяти фарсахах от острова. Конечно, лучше было причалить к берегу, к своим кочевьям днем, тем более, что возвращались победителями: люди встретили бы с почестями. Но велика была жажда людей ступить на родимую землю, под родной кров, обнять жен и детей. И пальван, уступая настоятельным просьбам, решил не останавливаться. По расчетам, к Челекену должны были прибыть в полночь или чуть позднее. Причалили перед рассветом.
Тишина была нарушена суетливым гомоном прибывших да окриком сторожа, который бесстыдно спал, обняв ружье, и проснулся, когда йигиты уже начали высаживаться. В кочевьях никто не проснулся. Парни сели на лошадей и отправились всяк к своей юрте.
Молча, чтобы не разбудить мать и соседей, пальван вывел из киржима коня и велел вылезать Мир-Садыку.
Курбан проводил пальвана, подгоняя перса до самой кибитки, и отправился к себе. Кеймир по-хозяйски привязал к агилу скакуна, отвел от него подальше верблюда. Затем к териму второй — черной кибитки привязал пленника Подойдя к другой юрте, где спали мать с внуком, Кеймир заглянул в щелку и увидел красные уголья в очаге. «Видимо, спать легли поздно, — подумал пальван и негромко позвал:
— Эдже, открой... это я.
Чуток сон матери. В темноте тотчас скрипнул засов. Кибитка осветилась тусклым огоньком свечи Кеймир обнял мать и, еще не разомкнув объятия, увидел через ее плечо привставшую с постели Лейлу. Вскрикнув, она вскочила на ноги и оказалась в сильных теплых руках мужа.
— О, ханым! — с мучительной радостью выговорил он. — Не сон ли это?
— Нет, нет, Кеймир-джан, не сон, — заговорила она, плача, и слезы ее полились ручейками по лицу. — Мы убежали... Меня спас Джин...