Море согласия
Шрифт:
Монкейт поставил козырьком руку, чтобы следить за своим сапсаном, а Садр-азам уже был в седле и кричал англичанину:
— Господин, торопитесь и не забудьте взять албай (Албай — веревочка с красной шишкой на конце, напоминающей кусочек мяса. Служит для приманки сокола).
Шефи пришпорил лошадь, спустился с холма и поскакал по равнине, все время вскидывая голову, чтобы не потерять из виду птиц. Капитан Монкейт тоже торопливо вскочил в седло и погнал коня следом за министром.
Аллаяр-хан, привстав на колени, некоторое время скотрел, как Садр-азам с англичанином
— Ба-алла, — с удовлетворением произнес Аллаяр-хан. — Они вернутся не раньше чем мы сыграем десять конов и съедим свою добычу. — Аллаяр-хан весело посмотрел на повара и поторопил: — Эй, Факих, поспеши, золотой, с завтраком!
Мехти-Кули-хан довольно засмеялся. Слуга-повар проворнее заработал руками...
Охотники мчались между громадных валунов, через речушки. Кони скользили и то и дело приседали. Вскоре впереди послышались восторженные крики, а в воздухе раздался сухой треск крыльев. Шефи и Монкейт, остановив коней, видели как один из соколов, со свистом разрезая воздух, вонзился в птицу и упал с ней возле зарослей камыша.
— Гуся ударил! — торопливо выговорил министр и пришпорил коня.
Косяк птиц шарахнулся наземь и скрылся в камышах. Почти одновременно спикировал второй сокол.
Охотники подъехали к месту падения птиц и тут к Садр-азаму пришло разочарование. Сапсан, грозно сверкая рубинами глаз, сидел на серой цапле. Шефи с досады плюнул и отвернулся. Он несколько повеселел, когда узнал, что это не его сапсан, а капитана Монкейта. Слуги покрутили перед соколом албай. Он сорвался с места и сел на кожаную рукавицу, получив лакомый кусочек мяса.
Второго сокола нашли на берегу разлива речки, в камышах.
Он непростительно промахнулся, — нанес удар серой цапле в тот момент, когда птица, упав, изготовилась к защите. Сапсан налетел на ее мощный копьеобразный клюв и был пронзен насквозь. Птицы так и лежали: цапля с распластанными крыльями и вытянутой шеей, на клюве у нее торчал сокол.
Шефи без труда понял — что произошло. Он не стал задерживаться и разглядывать погибшего сокола. Только заметно побледнел, выругался и поскакал к горам, туда, где курился дымок...
Неудачная охота начисто испортила министру отдых. Наспех, безаппетитно позавтракав, он собрался в обратный путь. Его спутники, понимая как огорчен Садр-азам, возражать не стали и тоже сели на коней.
Дорогой Шефи молчаливо размышлял: «Никогда еще не было, чтобы беда приходила в одиночку. И если не убьешь беду первую, то обязательно придет вторая».
— Фаррох-джан, — позвал он плаксивым голосом главного телохранителя. — Ты поезжай вперед и найди этого проклятого лути, который ходит орет о смерти Исмаила. Пожалуйста, сделай ему чуб-фелекэ (Фелекэ — деревянная колодка, в которую зажимали у щиколоток ноги и били палками по пяткам, «Чуб-фелекэ» — битье по пяткам), чтобы он, ишачий сын, полгода на заднице ползал и не становился на ноги...
— Ваша воля, мое исполнение,
В пути капитан Монкейт несколько раз пытался заговорить с Шефи, вызывая на беседу об Исмаиле, но министр только слушал и отмалчивался. Уже когда въехали в Суд таниэ, он подтвердил свое намерение: оружие отправить в Дагестан морем и послать к Суркай-хану некоего Ата-ха-на — умного, пронырливого лазутчика.
Возле дворца спутники пожелали министру приятного отдыха и поехали к шатрам, разбросанным на холмах поодаль.
Но Шефи в этот день не удалось отдохнуть. Все было настроено против него. Не успел он снять с себя дорожную ' одежду и облачиться в домашний шелковый халат и мягкие туфли, как слуга доложил, что из Нухи приехала семья умершего Исмаил-хана.
У Шефи замер дух. Тяжело вздохнув, он пожевал губами, и велел пригласить приехавших. Сам тотчас сел в низкое кресло и подобрал под себя ноги. Вскоре вошла женщина — высокая, с откинутой чадрой. Министр узнал ее — Шереф-Нисе-ханум.
— Подойдите, подойдите, госпожа, — вежливо произ нес он и мучительно улыбнулся.
Женщина упала на колени, приникла холодными губами к сухим старческим пальцам министра. Из ее уст вырвались всхлипывания.
— Ханум, что с вами? Ханум, пожалуйста, успокойтесь,— растерялся Садр-азам.— Прошу вас... умоляю, ханум...
Женщина села напротив, в кресло, вытирая платочком слезы. Маленькая длиннохвостая обезьянка — подарок английского посла Малькольма — подошла к Шереф-Нисе-ханум сзади и занялась ее длинной черной косой...
— Перестаньте, госпожа, — просительно произнес Шефи и махнул рукавом на мартышку.
Женщина оглянулась. Увидев обезьянку она вздрогнула и сразу приобрела деловой вид.
— Позор, какого мне не вынести, ваше высочество, — произнесла она с горечью. — Никогда еще не было, чтобы так жестоко обходились с ханами. Сначала я думала, что счастье мое, Иемаил... — Шереф-Нисе-ханум опять пустила слезу. Шефи заерзал в кресле и болезненно поморщился. Женщина вовремя смекнув, что беседа вовсе может не состоиться, заговорила торопливо:— Не обращайте внимания, ваше высочество, но этот свиноед, Ярмол-паша, при,-нес мне неизлечимое горе. Сначала я думала, Исмаил-хан умер по воле аллаха и написала русскому генералу, чтобы посадил на престол в Нухе моего другого сына, Беюка. Ярмол-паша не захотел слушать меня. Он объявил народу, что наследника у Шекинского хана нет и приказал сделать из ханства русский вилайет...
— Значит, во дворце хана сидят теперь русские? — испуганно насторожился Шефи.
— Да, ваше высочество... Сын мой отравлен...
— Знает ли об этом его величество шах-ин-шах? — спросил Садр-азам, встал с кресла и прошелся по комнате.
— Мы только что вылезли из фаэтонов, ваше высочество... Мы так устали в пути...
— Чакэр! — крикнул сипло министр. Дверь отворилась и на пороге предстал домашний слуга. — Прикажи дворецкому, чтобы разместил Шереф-Нисе-ханум и ее людей...