Море согласия
Шрифт:
Вечерами в комнатах было зябко. Муравьёв ставил стол у печи. Писал и прислонялся спиной к теплым камням. Демка то и дело подносил дрова. Николай Николаевич брал поленья, втискивал их в печку и вновь брался за перо.
Иногда Муравьев приходил домой с Киятом и Якши-Ма медом. Сажал их обоих за стол, кликал денщика и за угощением расспрашивал о житье-бытье туркменских племен. Того, что он бегло записал в дневник во время путешествия, явно не хватало для полного экспедиционного отчета. Кият охотно диктовал:
— Човдур-Эссен-эли — тысяч восемь кибиток, а то и больше. Иомуд — сорок тысяч. Гоклен — столько же. Те-ке — немного
Муравьев быстро записывал, переспрашивая названия племен. Тут же задумывался, советовался с Киятом:
— А что, если вам на Красной косе мечеть учредить и Мамед-Таган-казия туда переселить? Представляете, сколько по пятницам туда народу съезжалось бы!
— Отчего ж, можно и мечеть, — соглашался Кият... Разговоры затягивались допоздна. В полночь Муравьев посылал Демку к соседу грузину, чтобы тот отвез гостей в трактир. Сам Николай Николаевич в фаэтон садился вместе с ними и прощался на мостовой у трактира...
Много писем в эти дни получал Муравьев от родных и друзей, узнавших о его геройском путешествии. Поздравления шли из Петербурга, из Москвы, из поместной деревеньки от батюшки, от брата Александра, из Тульчина от друга-офицера Ивана Бурцова. Было письмо, писанное женским почерком. В нем робко сообщалось желание Наташи Мордвиновой свидеться с Николаем. Он весь горел от любви и счастья, перечитывая милые строки...
Прошло еще с неделю, и стало известно, что главнокомандующий в пригороде. В штаб-квартире тотчас затеялась суета: забегали штабисты и прислуга, казаки вырядились в новую амуницию. На площади перед штаб-квартирой начали собираться сначала мелкие чиновники, затем — господа покрупнее. Пожаловали к Вельяминову генерал-губернатор Сталь, предводитель дворянства князь Багратион-Мухранский. Несколько офицеров, в том числе Бебутов и Муравьев, сели на лошадей а выехали навстречу командующему. За воротами городской заставы встретили свиту генерала: Верховского, Воейкова, Боборыкина... Самого Алексея Петровича в свите не было. Во избежание всяческих торжеств, он решил въехать в Тифлис вечером, и остался до сумерек на Артисховском посту.
Часов до семи толпился люд на площади. Штабисты с белоколонного портала то и дело сбегали вниз, выскакивали на дорогу.
Ермолов, в сопровождении адъютанта и отряда казаков прискакал в потемках. Остановившись у штаб-квартиры, он не обратил никакого внимания на столпившихся господ. Слез с коня, бросил казаку поводья и взошел на крыльцо. Поздоровавшись с офицерами, пригласил с собой одного Вельяминова, поднялся с ним в свой кабинет. Вскоре дежурный офицер объявил, что его высокопревосходительство устал с дороги и вряд ли пригласит к себе господ. Толпа рассеялась. Муравьев покинул штаб-квартиру еще раньше, как только встретился с Верховским. Тотчас они направились в дом к полковнику...
На другой день с самого утра все свитские и многие линейные командиры, приехавшие с Ермоловым и до него, были в штаб-квартире. Командующий пригласил всех в кабинет... Беседа неофициального порядка носила, однако, деловой тон. Отчитывались статский советник Могилевский и генерал-майор Ахвердов, весьма успешно завершившие все дела по ликвидации Шекинского ханства и учреждению русской области. О сражении под Акушей в Дагестане говорил сам Ермолов.
— С трудом, господа, с величайшим трудом удалось низложить неприятеля в долинной части Дагестана... Пала Акута, наказана поделом Чихрахская, но война не окончена... Горы Кавказа — это тот театр военных действий, где можно «репетировать» десятилетиями и не выиграть генерального сражения... Придется несколько разочаровать вице-канцлера и государя-императора...
Отчитывался о своем путешествии гвардии капитан Муравьев. В полной парадной форме стоял он у генеральского стола, рассказывал о походе на верблюдах, о своем заточе нии. Касаясь более конкретного, он заглядывал в записку, которая лежала перед ним на столе...
— Ваши выводы, капитан? — спросил Ермолов, когда сообщение о поездке было исчерпано...
— Выводы — самые отменные, Алексей Петрович. Наше правительство с давнего времени намеревалось устроить постоянную и безопасную торговлю с Хивою. Кажется, что после неудачной экспедиции князя Бековича, случившейся в царствование императора Петра Великого, намерение сие осталось без внимания. Экспедиция, снаряженная в прошлом, 1819 году, вашим высокопревосходительством, имела столь удачный успех, что оставить предприятие могло бы счесться невозвратимой потерей...
— Ну, что ж, господа, — подумав, сказал командующий. — Считаю, что гвардии капитаном Муравьевым достигнуто не мало... Сообщим о путешествии во всех подробностях Нессельроде. Самого Муравьева направим к нему же в Петербург. Пусть отвезет прошение иомудов о подданстве... Кстати, Николай Николаевич, помоги составить записочку о поездке на имя вице-канцлера...
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство...
— А за сим можете быть свободны, господа, — объявил Ермолов и напомнил:— Не забудьте, что вечером прием и банкет в честь азиатских послов...
Когда свитские встали и устремились к двери, Ермолов поманил к себе генерала Ахвердова. Тот подошел к столу.
— На вот, почитай, старина, — улыбнулся Ермолов.
Ахвердов прочел:
«...особо отличая заслуги оных, прошу дать Ахвердову аренду, как неимущему никакого состояния и обремененного большим семейством... Могилевского буду иметь честь представить...»
— Спасибо, Алексей Петрович... Величайшее спасибо,— с искренней благодарностью заговорил старик-генерал...
— Потом, потом благодарности, Федор Исаевич, — предупредил словоизлияния главнокомандующий и, глядя поверх седой головы Ахвердова, крикнул Могилевскому, чтобы шел в бильярдную и занял средний стол...
Спустя некоторое время, окруженный офицерами, он не спеша, полный собственного достоинства, спускался по широкой мраморной лестнице в вестибюль. С галереи уже доносились голоса бильярдистов и слышен был бой костяных шаров...
Пиршество по случаю приема азиатских послов началось с ристалища. На закате солнца съехались на Александровскую площадь всадники в рыцарских доспехах. Кони в намордниках и кожаных нагрудниках, рыцари в средневековых костюмах: в кольчугах, в шлемах с забралами и султанами из павлиньих перьев, сталкивались в поединке. Со скрежетом скользили пики и медные сверкающие щиты. Вышибленные из седла уходили в сторону, уводя коней. Победители, после небольших передышек, продолжали состязания. Площадь была окружена тысячами тифлисцев. Лязг металла и ржание коней смешивалось с возбужденном ревом толпы...