Море вероятностей

Онойко Ольга

– Ты опять прав, - хмуро ответила Ликка.

«Но я, пожалуй, процитирую его слова, сказанные одному из моих собратьев. Это хорошие слова. Теперь и я вижу, каким он был. Он сказал: никто ещё не стал чистым оттого, что пришёл в Глас. И никто не станет, пока не совершится Нисхождение. Мы можем только пытаться, и наши попытки не будут успешными. То, чего требует от нас Глас Немых, противоречит нашей природе и предназначению больше, чем огонь противоречит воде».

– Да, - сказала Ликка задумчиво. – Никто не может просто взять и стать другим. Хотя бы намерения у них добрые.

«Я иногда бываю на их собраниях, - написала табличка. –

В прошлый раз они говорили про апокатастасис».

Ликка фыркнула, на этот раз беззлобно.

– И опять болтовня. Собираться и сочинять теодицею, вместо того, чтобы пытаться что-то сделать с собой.

«Ликка, мы все по мере сил пытаемся что-то сделать с собой. Пока наши мысли заняты теодицеей, они не заняты ничем другим».

Она впервые посмотрела на него прямо. Улс-Цем стоял на краю песчаной дорожки, в шёлковой траве. Зонтики цветов, обрамлявших стелу, поднимались выше его головы. Тёмное монастырское одеяние не открывало даже кончиков когтей. Невысокий, неприметный, таинственный, безликий, исполненный могущества и мудрости – в точности такой, какими люди-демонологи изображали высших духов, владык потустороннего мира.

«Среди нас есть те, - передала табличка, - кто не может удовольствоваться поэтичными молитвами и недвусмысленными рекомендациями. Модули аналитической системы, к которым принадлежу и я. Нам нужны философия и теология, чем сложнее, тем лучше. Такова наша природа. Мы не можем перебороть её, но пытаемся что-то сделать».

– Я смотрю на тебя, и мне кажется, что ты никогда не нарушал Клятву чистоты, - сказала ему Ликка.

Улс-Цем покачал головой.

«Мне не удаётся соблюдать её дольше нескольких мгновений подряд. Мой разум – котёл мерзости. Но я не отчаиваюсь. Я хотя бы могу бездействовать. Это утешает. Многим кажется, что мой обет молчания – это дополнительная тяжесть. Напротив».

– Иногда мне хочется знать, какой ты... вне Обители. Мне кажется, что ты... обладаешь большой силой.

«Потому что я загадочный?» Ликка почувствовала, что Улс-Цем улыбается.

– Может быть, - ответила она.

«Не самое тонкое из щупалец Безликой, признаюсь. До тебя доходил слух о том, что Безликая бывает на собраниях в мнемотеке?»

Ликка озадаченно наклонила голову и взялась за собственный рог. Лепестки венка коснулись её пальцев.

– Это правда?

«Некоторым образом. Она частично присутствует в любом субмодуле. Но иногда она авторизуется и задаёт вопросы».

– О догматах веры? – клыки Ликки приоткрылись в улыбке.

«Слухи множатся. Теперь уже поговаривают, что она сама составляет некие трактаты, которые, конечно, сокрыты надёжней, чем любой из гримуаров Абсолютной Власти. И знаешь, в чём всё дело? Когда Безликая закончит Сумму теологии, начнётся Нисхождение».

Некоторое время Ликка смотрела на Улс-Цема в изумлении, а потом поняла соль шутки и расхохоталась, запрокинув голову и хватаясь за рога обеими руками.

– Люди бы назвали это ересью, - сказала она, отсмеявшись.

«Я просто хотел сказать, что мы не такие мрачные фанатики, какими многие нас себе представляют. По крайней мере, не все мы». Улс-Цем повернулся, рука его неспешно поднялась и указала в сторону хранилищ. Ликка кивнула, и они медленно пошли по мерцающему песку тропы: бок о бок, но не касаясь друг друга. Некоторое время Улс-Цем молчал, и даже табличка скрылась в его рукаве. Ликка чувствовала, как меняется его настроение. Будучи субмодулем интерфейса,

она понимала эмоции глубже и яснее большинства элементов Систем – в том числе эмоции созданий, подобных ей. Аналитика раздирал внутренний конфликт: веления Клятвы чистоты противоречили его природе и его пониманию разумности. Ликка сосредоточилась, пытаясь понять, что терзает Улс-Цема. «Его Клятва требует честности, - припомнила она, - полной открытости. Неужели он считает, что сейчас ему нужно мне о чём-то солгать?» Она знала, что Улс-Цем этого не сделает; но зачем бы это вообще могло потребоваться? Она чувствовала, что он более не станет шутить, он собирается говорить о чём-то серьёзном. Какие цели преследует Безликая? Для чего базовому модулю Систем может потребоваться направить куда-то маленькую Ликку, оставив её в неведении?

– Улс-Цем, - наконец сказала она, - я не могу понять тебя, но я могу тебя чувствовать. Что ты хочешь сказать? Или не хочешь?

Тот остановился.

Надвинулась прозрачная тень; в высоком небе облака скрыли луну, но сами начали фосфоресцировать, распространяя тонкий рассеянный свет. Белая табличка выскользнула из тёмного рукава.

«Прежде всего я хотел ободрить тебя и поддержать, Ликка. Я не мог сделать этого так, как Тчайрэ, и сделал так, как Улс-Цем. Вижу, моя затея удалась». Ликка слегка улыбнулась.

– Пожалуй. А дальше?

Улс-Цем вновь оцепенел в безмолвии. Он явственно боролся с собой, и Ликка замерла, опасаясь помешать ему. Самое важное и самое трудное для тех, кто услышал Глас Немых: преодолеть приказ собственных настроек по умолчанию... Наконец, табличка передала: «Я не могу открыто рассказать обо всём. Мне не хватает воли. Поэтому я не стану рассказывать ничего и утешусь мыслью, что мои данные неполны, и я рисковал бы обмануть тебя без моего на то желания. Но я скажу вот что: сейчас мы попрощаемся и расстанемся, но скоро встретимся снова. Так или иначе».

Ликка настороженно сдвинула брови.

– Это данные обсчёта вероятностей или инсайдерская информация?

«Скорее второе».

Она помолчала.

– Спасибо.

Силуэт Улс-Цема странно дрогнул, словно дёрнулся одновременно во все стороны, распался на клочья теней и вновь собрался в сутулую тёмную фигуру. «Теперь я покину тебя, - написала табличка. – Будь я Отрёкшимся, я бы пообещал за тебя молиться. Но я не Отрёкшийся. Я просто кое-что затеваю».

И его не стало. Он не дал Ликке времени для ответа. Пару шагов он проделал, подражая движениям человеческого тела, а потом всё-таки ускользнул, рассыпавшись на мозаику лунных пятен и прожилки тьмы. Возможно, он даже перешёл в форму дискретного процесса, в чистую цифру, мгновенно оказавшись в иных пространствах, определяемых иными законами. Это не одобрялось в Обители, но он, должно быть, спешил... Ликка покачала головой и направилась прежней дорогой.

Всё яснее вдали обрисовывались Врата.

«Всемилосердная, сознаю свою мерзость перед лицом Твоим. Верую, что Ты простишь мне скверну моей природы, так как я не выбирала её, но была написана такой. Я усмирю себя во имя Твоё и воспитаю себя во славу Твою. Если есть во мне хотя бы одно истинное чувство и свободная мысль, я клянусь сохранять их в чистоте, трижды и четырежды чистыми, чтобы не оскорблять Твоего взгляда и быть достойной Твоего милосердия...» Запястье без чёток стало непривычно пустым, и Ликка теребила край рукава, собирая складки и отпуская.