Морозные узоры: Стихотворения и письма

Садовской Борис Александрович

Песнь II

Зазвенело в ушах.

Н.Минаев.

На вилле у прелестной Нэти Все вкуса тонкого полно. В ее никитинском буфете Есть драгоценное вино Из лоз профессора Бабенки И славный шиловский коньяк. Как жар блестят под желтый лак Отполированные стенки. Везде порядок, чистота. Хоть есть звонок, но дверь открыта И никому не заперта. Ковром передняя обита. В гостиной под стеклом висит Поклонников огромный список. В железном ящике лежит Переплетенный том записок Предсмертных от самоубийц, Известных и почтенных лиц, С собой покончивших от страсти К жестокой Нэти. «Барин, слазьте. Приехали! Я ванну вам Сейчас живым манером сам Устрою, ежели хотите. Что ж, дело плевое для нас: Возьму мочалку, мыло, таз. А вы маленько обождите, Покуда я для куражу Еще бутылку осажу, Меня ведь знает вся Европа!..» И у двуглазого Циклопа Сползает кресло прямо с рук: Не человек и не паук, А нечто вроде домового. То литератора хромого Миненков в Нижнем отыскал, Чтобы хозяйку развлекал И сочинял ей мадригалы. Поэты вообще нахалы. И наш герой Борис Санпье Не из последних в их числе, Засев за стих, он не выходит И глаз от книги не отводит: Так за рулеткою крупье Вслед шарику глазами водит. Бумаги пропасть переводит, Но в честь хозяйки – хоть бы стих! Спит много, ест за семерых И каждый вечер пьян как стелька. Спустились

сумерки. Горят На вилле люстры. Поварят, Лакеев и не счесть. Постелька Поэта спрятана в чулан. Сегодня раут. Где же Нэти? В гостиной, в зале, в кабинете? Есть в доме комната. Диван И скромный стол – вся обстановка. А там у печки, при огне, В кудрях подстриженных головка, На круглом носике пенсне, За спинкой крылья. На стене Лук перламутровый и стрелы В колчане легком. Плечи белы И пышны. Розовый хитон На грудь сползает. Кто же он, Сей комнаты волшебный житель – Дух, человек иль небожитель? Нет, это просто Купидон. Его воспел Анакреон. Он в морфологии описан, Но Марьей Кафровной прописан В участке. Ах, в него влюблен Санпье, но только в телефон Он слышит, как божок смеется. А ночью Купидон несется Вдоль комнат, сея сладкий сон, Чертя магические знаки. В курильнице дымятся маки. И сходит на мужей и жен Дремота в коридорном мраке, Где на стене изображен, Подняв ладонь, гигант во фраке. Что, Марья Кафровна больна? Зачем так бешено она Античные сжимает губки? Она в алькове не одна. Воркуя, точно две голубки, Сидят две дамы у окна: Хозяйка Нэти и… Не смею. Нет, нет, боюсь, что не сумею Вторую даму описать. Она, коль попросту сказать, Раисой Хитровной зовется. Из тонких губ ее слегка Яд незаметной струйкой льется, И змейка вместо языка, Как жало розовое, вьется. Оккультной мудрости она Когда-то в Киеве училась И очень много добилась. Евлашка, мелкий сатана, Подвластен ей. В былую пору На Лысую летала гору Раиса Хитровна. С зари До поздней ночи кобзари При ней гопак плясали, пели, Горилку пили, сало ели И отдыхали под кустом. Раиса Хитровна потом Окончила пять факультетов, Вполне освоила санскрит И в обществе друзей-поэтов На нем свободно говорит. У Нэти личико горит: «Ах, что мне делать, чтобы скромно Санпье спровадить? Тяжкий крест Несу я с ним. Всё только ест Да пьет, а я ведь экономна И каждый грошик берегу. Клянусь, я больше не могу С ним обходиться хладнокровно. Съедает по семи котлет! Да и какой же он поэт? Когда ни строчки…» – «Погодите. Не плачьте и волос не рвите, Я научу Вас, что сказать, Как выжить с виллы и прогнать Отсюда грубого нахала». И Марья Кафровна шептать В ушко хозяйке тихо стала. Раиса Хитровна шептала В другое ухо между тем. Тут Нэтн, радостная, встала, Подпрыгнула, захохотала И успокоилась совсем.

Песнь III

Роятся звездами корыта.

И. Минаев

Гремит оркестр. Кружатся пары. Меж пальм и кактусов стоят С жезлами бравые швейцары. Лакеев пудреных отряд Разносит лакомства. Кипят Из красной меди самовары. Вот мармелад и пастила, Вот барбарисные конфеты. Кругом художники, поэты, И дам прекрасных нет числа. На танцы смотрят из угла Ученые-анахореты, И отражают зеркала Их исторические лики. Они воистину велики. Вот Жан, что любит винный сок (Иван Иваныч Казыревский), Ему под пару Жак, высок И сух, как тополь королевский, Женат, но ходит без рогов. А вот профессор Сапогов, Он Сухаревой башне сверстник, Приятель Нэти и наперсник, Слова переставляет он И как-то под пасхальный звон Опоросился соблазненком. Пред ними кажется ребенком Ваятель Фарсов: черный ус, Японский лоб и вкусный голос. Пух на челе его, не волос. За ним скуластый, как тунгуз, Поэтик Николай Линяев – Друг обезьян и попугаев, Обдергивает пиджачок, Держа в кармане кулачок (Он вечным насморком страдает). И Митя Близнецов, поэт, В атлас и бархат разодет, Меланхолически вздыхает И смотрит свой бокал на свет. А на Санпье глядит в лорнет Китаец-поэтесса Ноки, Она, давно лишась косы, Прошла все каторжные сроки. Ее ужасно любят псы. Еще на коршуна похожий, С подбитым глазом, желтой кожей, Доцент-ботаник Кобельков, Юрист-красавец фон-Ольхоф. И полуголая София, Что бегает встречать трамвай. Но как опишешь этот рай? О том, что знает вся Россия, Поэт, напрасно не болтай! Но вот под гром рукоплесканий Встает Линяев – акмеист, И, пальцем шевеля в кармане, Отходит в угол, как артист, И вдохновенно оправляет Жилет и брюки. Он читает, И голосок негромкий чист.

Ария Линяева

На столе ресторана краснеют вареные раки. Я у двери стою и гляжу, как ошпаренный рак. Я все ночи и дни попугаем мечтаю о фраке. О, когда бы я мог сшить парижский иль лондонский фрак! Вот тогда показал бы я фигу законному браку И с бамбуковой палкой, в цилиндре, в полуночный мрак Устремился бы к девам, хорошему веруя фраку. О, поклонницы, сшейте поэту торжественный фрак!

Песнь IV

Недаром сегодня так пальцы хрустели.

Н. Минаев

Окончен пир. Уходят гости Домой. Один Санпье-паук Задумчиво телячьи кости На кресле гложет. Легкий стук – И входит Нэти. Взоры блещут, Уста дрожат, алеет нос. Стан, плечи, шея, грудь трепещут. «Вы кто, поэт иль эскимос?» — «Мадам, позвольте ваш вопрос…» – «А ну вас! Будет, надоели! Кормить такого холуя Я не обязана!..» – «Но я…» – «Вы у меня всю кашу съели! Какого черта, в самом деле, Живете здесь вы?» – «Но…» – «Свинья! Вы где, в гостях или в трактире?» – «Но я поэт…» – «А мне плевать! Что ж не могли вы написать Ни строчки мне? В ученом мире Им известна. Сапогов Мне поручает переводы. Сам знаменитый Пирогов Знавал меня в былые годы. В Париже я – царица моды, И с Сарою Бернар…» — «Мадам…» — «Ступайте к черту! Завтра Вам Возьмут плацкарту, но смотрите, Коль ребрами вы дорожите, Сюда не смейте больше к нам, Пантагрюэль, обжора, хам. Являться. Прикажу я Мите, Чтоб в Нижний вас отправил сам». Тогда Санпье, как некий демон, В глаза хозяйке поглядел, От злости белый стал совсем он, Меж тем как голый череп рдел. И молвил он с шипящим свистом: «Ага, так вот вы как, мадам, Должно быть, неизвестно вам, Что вы связались с шантажистом, Который многое узнал». – «Что этим вы сказать хотите?» – «А то, что не боюсь я Мити И не поеду на вокзал. Теперь не будет вам покоя». – «Всё вздор». – «А это что такое?» – Санпье насмешливо сказал. Тут он полез за голенище И быстро вытащил письмо. «Вот-с. Для шантажиста это пища. Глядите сами». За трюмо Бессильно ухватилась дама: «О Боже, почерк Либенсдама. Отдайте мне письмо, молю! Я так давно его люблю. Он – рыцарь чести, ради Бога! Ведь он застрелится…» Но строго Санпье прищурился в стакан (Там таракан в шампанском плавал) И, усмехаясь, точно дьявол, Письмо упрятал в чемодан. Вдруг Нэти злобою вскипела, Вскочила, страшно зашипела, Грозя, затопала ногой И Бульку бедного огрела Что было силы кочергой (Сей Булька-пес – любовник Ноки). «Ах, гнусный негодяй! Постой! Наглец, погрязнувший в пороке, Рамолик с лысой головой, Мы из тебя повыжмем соки! Прислуга верная моя, Сюда ко мне, мои друзья!» Раздался топот, свист и говор. Бегут лакеи, кучера, Пять кузнецов, три столяра, И дворник, и швейцар, и повар. «Свяжите этого осла И первым поездом отправьте Ко всем чертям! Пока поставьте Здесь сторожа». Она ушла. И связанный Санпье остался С Циклопом. Варвар улыбался: «Эх, барин, говорил я вам, Возможны

ль грубости такие С подобной дамой? Знаю сам. Вон в ванной-то у них какие Сюжеты голые висят. Помилуй Бог! Хоть я женат, А загляделся на картину, Да рукомойник и разбил. Потом три дня шальной ходил Да скипидаром мазал спину. Что ж, запрягать велю я сыну. Дай Бог, чтоб шагом дотащил Вас к вечеру. Ассенизатор, Мой кум, свой экипажик дал. И то сказать, вы – литератор, А не гвардейский генерал. Меня же вся Европа знает…» На кухне бьют часы. Всю ночь Томится Нэти и страдает. Что делать? Как беде помочь? Она отчаянно рыдает; И вдруг встает, соображает, С улыбкой жирного клопа Мизинчиком на стенке давит И шепчет с грациозным па: «О Боже мой, как я глупа, Я знаю, кто меня избавит!»

Песнь V

Как и вчера нам повезло.

Н. Минаев

Есть на Таганке серый дом, И есть квартира в доме том, А в той квартире печь и нары. На нарах, развалившись, спят Две подозрительные пары И, как извозчики, храпят. Сюда по улице свернула Карета – крытый дилижанс – И Нэти в серый дом впорхнула, Шипя затверженный романс. «Линяев, встаньте!» – «Кто так рано? Ах, мать!» – «Очнитесь, это я. Что, не услышат вас друзья?» – «Небось не встанут: Адка пьяна, А Сонька дрыхнет как свинья. Вчерась им ловко подфартило, В Петровском сперли пять рублей. Полы там поломойка мыла, Так подозрение на ней…» «А вы, мой друг, крадете сами?» – «Что делать, барыня! Стихами Не разживешься. Только я-с Краду по малости. У нас Бандит есть в шайке — Женька Сокол, Так он субъекту одному Бутылкой голову раскокал И чудом не попал в тюрьму. Способный оченно мальчонка, Да только постоянно пьян. А Городушников Иван, Рыжебородый старичонко, Над нами главный атаман. Да что вы странно так глядите?» «Линяев, милый, помогите Украсть с вокзала чемодан». – «Чей чемодан?» – «Санпье-поэта. Письмо похитил он…» – «Ну, это Пустая штука, легче нет. А я на лысого скелета Давно сердит: "Вы не поэт, А стихотворец" – это мне-то. Пущай вперед не брешет врак. Я стырю чемодан, да только Не даром, я ведь не дурак, Не Сокол, не Иванов Колька». «Я завтра подарю вам фрак!» – «Фрак? Вы не шутите?» – «Нисколько». «Как? Что вы? Фрак! Да если так, Я украду вагон багажный. Ах, мать! Не верится никак! Фарт, мать его, ей-Богу, важный!..» Линяев хохотал в кулак, Чесал низ живота и бедра, И наконец воскликнул бодро: «Вот счастье, мать его растак! Теперь я будто как в угаре…» «Фрак этот сшил портной Трике. Вы завтра ждите на бульваре, Да приходите налегке: Воротитесь во фрачной паре!» «О жизнь, теперь ты хороша! Как расцвела моя душа При этом вдохновенном даре!» – Линяев сделал антраша, Губами руку Нэти сцапал И, от восторга чуть дыша, Вдруг звонко высморкался на пол.

Песнь VI

И прошла знакомая эстонка.

И. Минаев

Вокзал. Сигнал на Нижний дан, И совершился ход событий: Пока Санпье прощался с Митей, Линяев стибрил чемодан. Увы, напрасно Ноки с Булькой За ним пустились, лая вслед, Явился жалкою сосулькой Домой ограбленный поэт. Линяев между тем с добычей К себе вернулся под шумок, Отмычкой вывинтил замок (Старинный воровской обычай). И вот со всех сбежались ног Товарищи: «Делись, ребята! Гляди-кась, что там?.. Пудра, вата…» – «Ну, это, братцы, подарить Придется, видно, Соньке с Адкой, Пущай мурло попудрят ваткой». – «Вот бритва». – «А чего ей брить?» – «Возьми-ка бритву, Федорага…» – «Ну нет, об бороду мою Она свернется, как бумага, А мыла я не признаю!» – «Платки… Лишь барские причуды: Рубашки, пара башмаков. Сморкаться можно без платков. Две монархических посуды… Ого! Портвейн! Пей, Сокол, вот!..» И, полон буйного веселья, Лихой бандит, трясясь с похмелья. Бутылку опрокинул в рот. «Ура, письмо! Читай, народ!»

Письмо Либепсдама

«Ну и что Вы страсть таите, Будто кассу под замком? Я живу себе в Мадрите И сражаюся с быком. Разноцветного рубаха И зеленовый жилет. У руке моей наваха И большого пистолет. Ежели Вы, Нэти, душке, Не придете до меня, Застрелюся я из пушке, Как последняя свинья. Бросьте праздных разговоров, Несравненного мадам! Ваш король тореодоров Мойша Лейбов Либенсдам». Заря подобна алым лентам. Пречистенский бульвар. С узлом За гоголевским монументом Присела Нэти. К ней козлом Линяев скачет с документом: «Достал, извольте-с!» – «Вот вам фрак, Изящный и не очень тесный, Владел им Либенсдам известный». И Нэти упорхнула. Мрак Редеет. Жадными руками Линяев, красный точно рак, Бумагу рвет и как дурак Глядит безумными зрачками, От ужаса начав потеть. Он фрак попробовал надеть И зарыдал: до пяток свисли, Болтаясь, фалды; рукава – Как два ведра на коромысле; Ушла с плечами голова В широкий воротник. Прохожий Визжит от хохота. О, Боже! Мальчишки свищут: «Эй, робя, Смотрите, чучело какое!.. Да в этот фрак залезут трое, Парнишка. Кто надул тебя?» Линяев, плача и скорбя, Бежать пустился по бульварам, Усердно поминая мать, Чтобы на Хитровке татарам Костюм комический продать. Он выручил рубля четыре, Закусок и вина купил И, запершись в своей квартире, Три ночи без просыпу пил.

Эпилог

От прошлого печаль.

Н. Минаев

Мадрит пестреет и сияет. Цирк полон. Вылетает бык. Торреро гордо выступает, Красиво шпагу поднимает, Быку пронзает шею вмиг И представление кончает. Умолк толпы веселый крик, Ушли с испанками испанцы. Пуста арена. Стихли танцы. Тогда-то славный Либенсдам, Кумир Москвы, любимец дам И их интимный собеседник, Кряхтя, выходит из угла. На нем запачканный передник, В руке лопата и метла. За ним – с ведром босая Нэти. Он собирает до утра Окурки, сор; предметы эти Она кладет на дно ведра. «Шветает, душке, спать пора…» Чета, обнявшись, засыпает В своем углу на камыше. И Нэти сладко восклицает: «Ах, с милым рай и в шалаше!»

Расшифровка имен: Нэти – Анна Ипполитовна Худякова, вдова профессора Тимирязевской академии, Либенсдам – видный московский адвокат М. Л. Мандельштам, Санпье – автор поэмы поэт Б. А. Садовской, Миненков и Линяев – поэт Н. Н. Минаев, Ноки – поэтесса Хабиас (Н. П. Оболенская), Близнецов поэт Д. И. Кузнецов, Городушников – поэт И. Рукавишников, Федорага – поэт В. П. Федоров, Женька Сокол – поэт Е. Г. Сокол, Фарсов – инженер К. К. Барсов, живописец-непрофессионал, скульптор.

Уп. проф. Тимиряз. Академии И. И. Пузыревский и др. с измененными фамилиями; Сапогов – академ. Каблуков, Раиса Хитровна – Раиса Дмитриевна Фиксен – воспитательница дочери Худяковой; Марья Кафровна – Марья Лаврофна сотрудница Тимир. акад.

Сонька – Софья Александровна Богодурова – племянница Садовского, в те годы – жена Н. Н. Минаева. Адка – подруга Богодуровой. – Примеч. Н. Минаева.

Н. Минаев

ПОСЛАНИЕ Б. САДОВСКОМУ

На эти строчки нежно глядя, Прими почтительный поклон, Мой новоиспеченный дядя – «Нижегородский Аполлон!» Да будет благостен и светел Твой поэтический удел, Хотя ты к фраку страсть заметил Во мне, а к Соне – проглядел. Твоей поэмой мы пленяли Друг другу уши и умы, Но если бы тебя не знали, Могли обидеться бы мы. Мы на тебя зубов не точим – Настолько пламенна любовь Нас всех к тебе, но, между прочим, Поговорим о фраке вновь. Кому он в наше время нужен? Ну, посуди, какой в нем прок, Когда на самый «тонный» ужин Прийти в чем хочешь не порок. Когда на «пышном» юбилее Тому, на ком изящный фрак, Придется быть лицом алее, Чем молодой вареный рак. И даже – это факт – для брака Теперь в нем надобности нет: Я «окрутился» [18] и без фрака С твоей племянницей, поэт! 1928. 10 января, Москва.

18

Перифраз строки Брюсова «Окрутимся без брака».