Морская прогулка
Шрифт:
Но попробовать надо... И мы, пообедав, выдвинулись в порт.
Как и следовало ожидать, в полицейском управлении нас встретили... да никак не встретили. Пустой холл, да одинокий дедок в потертом мундире, притулившийся за маленьким столиком в углу. Естественно, первой проблемой стало мое полное незнание свеона, так что пришлось многоопытному Тишиле брать на себя всю тяжесть переговоров с дряхлым представителем борнхольмской полиции. И вот тут нашла коса на камень. Нет, поначалу, дедок кивал и даже благожелательно улыбался. Затем нахмурился и вызвал по телефону начальство, оказавшееся его полной противоположностью. Молодой офицер в новенькой отутюженной форме, появившийся в холле спустя несколько минут, был изначально
– Извините, господин Старицкий, но я не могу предоставить вам эти сведения.
– Бубнил Бережной, переводя резкий говор лейтенанта.
– Честь имею.
Сказал, развернулся и ушел. М-да, переговоры выдались недолгими. Я переглянулся с Тишилой.
– Ну что ж. Не пускают в парадное, пойдем через черный ход, так Тихомир Храбрович?
– Поинтересовался я у спутника, едва мы покинули здание портовой полиции.
– Это как?
– Заинтересовался Бережной.
– Ну, будем надеяться, что господин Орсон окажется более благожелательно настроен в отношении нашей экспедиции, нежели этот полицейский фертик.
– Я щелкнул было портсигаром но, опомнившись, вернул его во внутренний карман пиджака. Не принято здесь дымить на улице. Уж если хочешь потравить легкие, будь добр, устройся в собственной гостиной или курительной, или на худой конец, в ближайшем кафе или ресторации, и дыми, сколько хочешь. А вот на улице... моветон, господа, такого себе даже завсегдатаи плотненских кабаков [21] не позволяют. А уж они-то и вовсе босяки из босяков.
21
Плотненские кабаки - здесь, имеются в виду трактиры расположенные на торгу Плотненского конца Хольмграда (так называемой Плотни), местечка чем-то напоминающего знаменитую московскую Хитровку в реальной истории.
– Уверен, Виталий Родионыч?
– Надеюсь, Тихомир Храбрович, надеюсь. Но, думаю, для верности, стоит подождать, пока у нашего знакомца закончится рабочий день и он вспомнит русскую речь.
Бережной, в ответ, гулко хохотнул. Историю моего знакомства с Орсоном, он знал не хуже прочих. Отсмеявшись, Тишила высвистал извозчика и мы, устроившись в ландо, отправились к стоянке Варяга, поскольку бить ноги пешком по огромному порту, то и дело уворачиваясь от разнообразных грузов, и плутать среди лабиринтов тюков и ящиков, совсем не хотелось. Проще взять экипаж и объехать портовую зону вокруг.
Как оказалось, мои опасения, касающиеся избирательной памяти господина помощника капитана порта на языки, были беспочвенными. Сегодня, господин Орсон должен был править вахту в портовом управлении в ночь, что, естественно, не добавляло ему добродушия, но даже дурное расположение духа не помешало ему заглянуть на Варяг перед заступлением на пост. Очевидно, талант Лейфа-повара, нашел себе еще одного поклонника, что, право же, не удивительно.
– Герр Старицки, объяснитье мнье, зачьем вам это понадобилос?
– Выслушав мою просьбу, проговорил помощник капитана порта и недовольно поморщился.
– Видите ли, господин Орсон, я очень не люблю неясности, а этих людишек, наш Тихомир Храбрович еще на Руяне заприметил, да узнал. Учитывая историю, что поведал мне господин Бережной как о них самих, так и об их "подвигах", я счел необходимым присмотреться к нашим случайным попутчикам.
– Вот как?
– Бьорн задумчиво погладил подбородок.
– И что же за истории, рассказал ваш друг?
– Некрасивые истории, господин Орсон. Очень некрасивые, большего, уж извините, сказать не могу, ибо права такого не имею. А люди те, тати и душегубцы.
– То ясно.
– Кивнул Бьорн. Ему явно не понравилось, что я не собираюсь распространяться об истории "лазарей" и не желаю рассказывать, откуда их знает Бережной, но вот беспокойство мое Орсон понял.
– Вот только одного не пойму, герр Старицки, чем вам лицезрьение этих... татьей, да? Чем оно вам поможет?
– А я их образы сниму, да всем членам нашей экспедиции продемонстрирую, чтоб запомнили, да береглись, коли кого похожего увидят.
– Ответил я.
– Хм.
– Орсон на миг задумался, покрутил в ладонях толстопузый бокал для коньяка и, вздохнув, решительно кивнул.
– Гут. Хорошо, Витали Родионович, я понимаю ваше беспокойство и... постараться вам помочь. А сейчас... будтье любезен, одьелите еще толикой этого чудного напитка!
Вечер в салоне Варяга прошел уже вполне привычно. Наши высоколобые энтузиасты, отыскав себе очередную головоломку, наполнили помещение гулом спора, Бережной и Грац устроились в креслах в углу, прихватив с собой, для душевности беседы, бутылку так понравившегося Орсону коньяка, Лейф сосредоточенно внимал отцу, а Лада молча устроилась рядом со мной на диване, положив голову мне на плечо. И было что-то уютное и домашнее в воцарившейся в салоне яхты обстановке.
Но как бы ни был приятен и долог вечер, он закончился. Солидные, сияющие надраенной медью часы отбили полночь, и народ потихоньку потянулся к каютам. Разве что, Меклен Францевич решил выделиться, и вышел через распахнутые стеклянные двери на кормовой балкон яхты... подымить на свежем воздухе перед сном. Сумрачная, но романтичная немецкая душа нашего "штатного патологоанатома" порой нуждается в лицезрении бескрайнего ночного неба и молчаливом диалоге с подмигивающими звездами. Сам он, разумеется, ни за что в этом не признается, ну да его никто и не заставляет, не так ли?
Утро. Нет, на самом деле, ночь еще не закончилась, более того, часы еще даже не пробили четырех часов, а я уже вынужден был выбраться из-под теплого одеяла. И все из-за того, что пять минут назад на борт Варяга буквально взлетел запыхавшийся посыльный и, мешая русские и свейские слова, объяснив вахтенному, что его прислал помощник капитана порта с запиской для владельца яхты, протянул матросу огромный журнал.
Лешко, за очередной какой-то влет оставленный вахтенным на "собаке", расписался в гроссбухе посыльного и тут же отправился будить адресата. Скажу честно, просыпаться в четвертом часу ночи, для меня удовольствие невеликое, хотя на "том свете" не такое уж редкое, но вот... расслабился я здесь, что ли?
В общем, прошло добрых десять минут, прежде чем до меня полностью дошел смысл записки, переданной Бьорном Орсоном ни свет ни заря. Хорошо еще, портовый чиновник не пошел на крайность и не стал писать свое послание на свеоне. Будить Ладу, ради прочтения его эпистола, я бы точно не стал.
Окончательно проснувшись и разобравшись в завитушках стремительного почерка Орсона, я тяжко вздохнул и принялся одеваться. Утро все-таки началось, и оно... отвратительно.
– Ты куда, Витушка?
– Сонный голос Лады остановил меня уже на пороге.
– Дела, милая. Дела.
– Я обернулся и, извинительно пожал плечами.
– Наш новый знакомый прислал записку, зачем-то я ему понадобился.
– Но ведь еще даже не рассвело?
– Бросив взгляд на иллюминатор, проговорила Лада.
– Знаю. Как ты помнишь, у господина Орсона сегодня ночная вахта. Не знаю, что там произошло, но очевидно, что-то важное. Иначе бы, Бьорн не стал тревожить нас столь рано.
– Ладно, иди, только...
– Лада на миг замялась, и я понимающе кивнув, на миг распахнул полу пиджака, так что стала заметна сбруя барринса.