Морские были
Шрифт:
Шелихов спустился к себе в каюту и раскрыл дневник. Это стало его привычкой - ежедневно, в любых условиях записывать все важнейшие происшествия дня. А минувшей ночью и в течение этого утра пронеслись такие события, что стоили они, пожалуй, целого года.
Он только начал запись, как в дверь каюты постучали. Мокрый с ног до головы, плечистый боцман стоял у порога, чем-то заметно опечаленный и возбужденный.
– Спасли!
– сказал он, тяжело переводя дыхание.
– Насилу спасли...
Шелихов подхватился с места:
– Кого?..
– С "Тигра"
Забыв на столе шапку, Шелихов бросился наверх. В каюте лекаря на подвесной койке лежал полуголый, мускулистый, бронзовотелый человек. Щуплый лекарь, замер, прижавшись ухом к его груди. Позади стояли два кадьяка, по-видимому, они только что принесли утопавшего и еще не успели уйти.
Шелихов знаком велел им остаться.
– Экий же богатырь...
– задумчиво проговорил лекарь.
– Однако плохие у него дела... Такому человеку жить бы да жить, а у него пуля в животе засела.
– Пуля?!
– изумился Шелихов.
– Так оно и есть...
Раненый молчал, стиснув зубы, широко раскрыв черные глаза. Большая мука отражалась в этих глазах, но он не издавал ни единого стона.
– Кто это?..
– спросил Шелихов кадьяков.
– Тлинкит?..
Те ответили, не скрывая злобы:
– Да!.. Это они, злые собаки, напали на поселок!..
– Оставим прошлое. Он - раненый. Вы знаете его язык, спросите от меня, что случилось на "Тигре".
На вопросы кадьяков раненый не ответил.
– Скажите, - велел Шелихов, - что это спрашивает русский начальник...
Раненый оживился:
– Хорошо, я буду говорить, потому что ты, русский начальник, тоже не любил одноглазого капитана.
И тлинкит, тяжело дыша, рассказал, как англичанин подарил воинам его племени ружья, как потом пригласил самых смелых юношей в гости на свой корабль, напоил их "бешеной водой", а затем закрыл всех в трюме и объявил, что они останутся на корабле. Пленники не соглашались, и одноглазый пират убил несколько человек. Когда в океане разразилась буря, тлинкиты отказались спасать судно. "Пусть корабль тонет, - сказали они, - вместе с ним погибнет и одноглазый волк". Разбойник снова начал убивать свои жертвы. Тогда оставшиеся в живых тлинкиты, все, кто только мог, кинулись к мачтам и стали резать каждую веревку. Мачты вскоре упали...
Раненый умолк. Шелихов вышел из каюты лекаря и возвратился к себе. Долго сидел он у стола, оперев голову о ладони, и не расслышал, когда боцман снова открыл дверь.
– Тлинкит-то тот скончался, Григорий Иваныч...
Шелихов встал. Скорбная складка пролегла меж его бровей.
– Я очень сожалею об этом, боцман... Таким бы родиться на Руси. Нашенский, железный у них характер, - бороться, значит, до последнего человека, до конца. Героев, боцман, хоронят с почетом. Только утихнет море, - пушки к салюту. Это настоящий герой...
Надолго запомнилась морякам с галиота эта страшная буря. Морская пословица недаром говорит: "Кто в море не бывал, - тот горя не видал". А познавший это горе еще сильнее ценит радость жизни,
Однако крепче всех суровых испытаний запомнились морякам поучительные пути двух капитанов. Один из этих путей вел к братской дружбе, другой - к смертельной вражде. Один привел к победе, другой - к гибели.
Вот почему с такой любовью и гордостью смотрел на своего начальника экипаж галиота, вот почему все на судне почтительно называли его капитаном.
Шелихов не был моряком, он не кончал морского училища, не изучал наук, нужных капитанам в их пути. Но он знал самый благородный, самый светлый путь: от честного сердца - к честному сердцу... К дружбе народов. К величию родины...
НА ФОРПОСТАХ РОДИНЫ
В маленькой, тесной петербургской квартире лейтенанта Николая Хвостова почти каждый вечер собирались его друзья - флотские офицеры.
Здесь они могли чувствовать себя свободно. У Хвостова не было ни строгого камердинера, ни вышколенных лакеев, ни назойливых тетушек или бабушек, всегда вносивших в общество молодежи смертельную тоску. Будто на корабле, в офицерском салоне, в квартире Хвостова все было строго и просто: стол, стулья, полка с морскими справочниками и лоциями, модель военного корабля, оружие, развешанное на стенах...
Даже человеку, впервые входившему в эту квартиру, сразу становилось ясно, что хозяин ее только временно на берегу, а настоящий дом его в море. Это так и было. Уже свыше десяти лет Хвостов непрерывно плавал на Балтике, и его знали, пожалуй, на каждом корабле прославленной русской эскадры.
Флот был для него школой, которую с детства он полюбил всем сердцем, которой гордился и дорожил. В четырнадцать лет, будучи гардемарином на военном корабле, за исключительную выдержку и отвагу, проявленные в сражениях против шведов в 1790 году, Николай получил золотую медаль.
Высокая боевая награда в четырнадцать лет! Об этом могли только мечтать маменькины сынки из высшего дворянства. У Хвостова же в кругах высшего дворянства не было ни родственников, ни покровителей. Он не мог похвалиться знатным происхождением. Награда, которую получил Хвостов, была заслуженной наградой. И таким же заслуженным был чин лейтенанта флота, стоивший ему десятилетнего труда на кораблях.
Товарищи Хвостова начинали службу вместе с ним. Годы совместных плаваний и суровые испытания сплотили их в дружную семью, где каждый чувствовал себя неотъемлемой частицей растущего, уже не раз прославленного в сражениях русского флота. И каждый надеялся, что, может быть, скоро всем им предстоят большие походы и подвиги во славу родной земли.
Любимым предметом бесед, увлекательных споров, мечтаний и смелых планов в кругу друзей Хвостова был, конечно, флот, его недавние славные дела и победы, новые задачи, которые поставила перед ним сама жизнь.
В те годы Россия уже вышла на безбрежные просторы океанов. Давным-давно русские люди освоили полярный север: между Архангельском, Колой, Шпицбергеном, Новой Землей, между норвежскими селениями и устьями великих сибирских рек, знакомыми морскими путями уверенно проносились корабли поморов.