Морские были
Шрифт:
Нет, не об этом до поздней ночи увлеченно шептались они у камелька. Прослышал Дмитрий Михайлович Зырян о богатых землях далеко за Колымой, у другой великой реки - Анадырь, где никогда никто из русских еще не был. Старый юкагир ему рассказывал, что живут в той далекой стране храбрые воины - чукчи, народ-охотник, промышляющий кита и моржа. Моржового зуба у них великое множество, а пушного зверя хоть руками бери...
Узнав об этом, Семейка стал обдумывать план нового похода.
В 1646 году население Нижне-Колымска неожиданно увеличилось вдвое.
Об Исае Игнатьеве Семейка слышал и раньше: потомственный помор, с детства ходил он с отцом и дедом за Канин Нос, в бурное северное море. А теперь Игнатьев возвратился с большой добычей: привез он "рыбий зуб" моржовую кость, которая ценилась выше любого меха.
Так далеко на восток до Игнатьева никто не ходил, и все завидовали удачливому помору.
Рассказывал Исай о великих богатствах открытых им земель, где песца кочевники гонят палками от юрт, где моржовую кость можно выменять за пуговицу или иголку... Слышал он, оказывается, и о реке Анадырь, словно течет та река не на север, как Лена, Колыма или Индигирка, а поворачивает где-то в горах на юг, потом на восток. Добраться к Анадырю Игнатьев, однако, не смог - тяжелые льды преградили дорогу.
Приказчик богатого московского купца Федот Алексеевич Попов, тоже бывалый человек, привыкший ходить в неведомые земли, сразу почуял прибыльное дело. Собрать отряд для дальнего похода в Нижне-Колымске было нетрудно. Охотников нашлось много. Казак Семейка должен был отправиться в поход в качестве "государственного человека", на него возлагались обязанности подводить неизвестные племена под "высокую цареву руку" и собирать с них ясак.
К лету 1647 года четыре коча были готовы к походу. В тот год, однако, поход не состоялся: жестокий шторм расшвырял деревянную флотилию, а потом за устьем Колымы неодолимой стеной сомкнулись льды.
Но мореходы не унывали. Знали они по опыту, какого терпения и труда стоит иная удача. Не выпустило море этим летом - выпустит на следующее, на третье.
Промышленные люди не теряли напрасно времени. Еще два коча присоединились к флотилии, - новенькие, поблескивающие свежим тесом, с яркими флажками на верхушках мачт.
В июне 1648 года наконец прозвучала долгожданная команда, и на судах дружно поднялись паруса.
Стоя на носу коча и вглядываясь в близкое свинцовое море, не думал казак. Семейка, что плывет он к бессмертной славе своей...
Море было спокойно лишь в первые часы, когда кочи неторопливо, плавно вышли из устья Колымы и взяли курс на восток.
Слабый ветер дул с берега, и вскоре с горных отрогов сползла плотная сизая пелена тумана. Коч, на котором находился Семейка, осторожно пробирался вблизи берегов. В тумане отчетливо слышался грохот прибоя. Неожиданно у самого носа лодки выросла огромная черная скала. Кормщик едва успел развернуть суденышко, - острый зубчатый выступ пронесся над самым бортом.
Нет, в открытом море все же было безопасней, чем здесь, у берегов. Ветер наполнил парус, и коч понесся на север,
Будто сорванный ветром, внезапно исчез туман. Оглядевшись, Семейка увидел на горизонте только два паруса, - остальные, наверное, из-за тумана замедлили ход.
Эта разлука в море никого в отряде Семейки особенно не взволновала. Курс всем был известен: держать на восток; где-нибудь у северного мыса, а может и у далекой реки Анадырь отряды сойдутся снова и тогда уж постараются плыть вместе.
Другое заботило Семейку и его спутников. Вокруг глухо стонали волны, резко свистел ветер. Откуда-то из морской дали с полуночи надвигался шторм. Стоило навалиться тяжелой волне или бродячей льдине подвернуться, и коч мог рассыпаться в щепы, а в суровом полярном море помощи неоткуда ждать...
Парус вскоре пришлось спустить, но и о веслах нечего было думать, лохматые гребни вставали все выше, пена с шумом вьюжилась над ними... Люди уже выбились из сил, непрерывно вычерпывая воду, а шторм продолжал греметь и грохотать.
Даже среди промышленников, этих удалых и бесстрашных сибирских бродяг, которым не раз приходилось смотреть в глаза смерти, нашлись такие, что возроптали на судьбу: уж ежели и помирать, мол, так с оружием в руках и на земле, а не здесь, в бешеной пучине, рыбе всякой диковинной на корм.
Кто-то крикнул кормщику:
– Правь обратно! Гибель неминучая впереди! Вон уж льды показались...
Семейка пригрозил ему копьем:
– Ежели струсил, прыгай за борт, а других не мути! Наша дорога - на восток. Или погибнем, или пробьемся!..
За неизвестным скалистым мысом, в бухте, где берег сверкал пластами вечного льда, потрепанный коч Семейки укрылся, наконец, от непогоды. Теперь-то уж можно было вволю напиться чистой родниковой воды, развести костер и просушить одежду, спокойно вздремнуть у огня.
Кто-то из промышленников подстрелил дикого оленя, у большого артельного котла засуетились лучшие повара.
Десять дней скитаний по бурному морю остались позади. Никто уже не вспоминал о пережитом. Солнце светило ярко, воздух был свеж и ясен, жизнь снова улыбалась и звала в неизведанное.
С высокого обрывистого мыса, на котором дымно горел сигнальный костер, Семейка долго вглядывался в морскую даль. Только два малых парусника вырисовывались на горизонте. Куда же девались остальные? Может быть, возвратились? Или погибли на скалах, или занесены штормом в далекий ледяной простор?
На этих двух уцелевших кочах командирами были Герасим Анкудинов и Федот Попов. Разом они сошли на берег и первым делом спросили об остальных кораблях.
– Плохо, - сумрачно молвил Анкудинов.
– Злая, как видно, у них судьба...
– Надобно подождать, - заметил Попов.
– Может, через день, через два они придут...
Анкудинов нахмурился и спросил с усмешкой:
– Ждать, пока льды нагрянут и всех нас затрут? Я зимовать на этих камнях не собираюсь.
Он обернулся к Семейке: