Морские были

Северов Петр Федорович

Он, Мур, не вернется в Россию, он купит себе свободу еще здесь, в Японии. Но не страшно, если и придется вернуться - шестеро моряков все равно не будут в живых.

В судебном помещении, где Мур впервые после разлуки увидел возвращенных беглецов, он сразу отметил одну приятную перемену. Ему было приказано стать несколько в сторонке от группы Головнина. Мур даже не посмотрел в сторону беглецов, зато он неотрывно следил преданным взглядом за каждым движением буньиоса... Некоторое время губернатор негромко что-то говорил с чиновниками. Мичман решил использовать

эти минуты для своих целей. Он сделал шаг вперед и, сложив на груди руки, наклонив голову, всем видом изображая покорность судьбе, заговорил негромким дрожащим голосом:

– Матросы... Я обращаюсь к вам... Я знаю, вы не виноваты. Капитан и штурман заставили вас отчаяться на эту страшную, бессмысленную попытку к бегству. Прошу вас, говорите нашему доброму буньиосу только правду. Как перед богом, так и перед ним!..

Губернатор поморщился и сделал знак рукой, приказывая Муру отойти в сторону. Обращаясь к Головнину, он спросил:

– Знаете ли вы, капитан, что если бы вам удалось уйти, я и еще многие чиновники лишились бы жизни?

– Мы знали, что караульные могли бы пострадать, - сказал Головнин.
– В Европе в таких случаях ответственность несут караульные. Но мы не думали, что японские законы могут наказывать людей, ни в чем не повинных.

Мур снова решительно выступил вперед.

– Неправда, мой дорогой буньиос!.. Капитан сознательно говорит неправду. Я сам объяснял ему, и штурману, и матросам, что в Японии имеется на сей счет очень суровый закон...

Моряки удивились, что губернатор, казалось, не обратил внимания на эти слова мичмана.

– Разве в Европе существует закон, - спросил губернатор строго, - по которому пленные могут спасаться бегством?

– Такого закона не может быть, но мы не давали честного слова и считали свой шаг позволительным.

– Вас опять обманывают, мой буньиос!
– воскликнул Мур огорченно. Капитан открыто смеется над вами. В Европе бегство из плена карается не менее сурово, чем в вашей стране...

Немигающие глаза губернатора словно остекленели.

– Вы, очевидно, забываете, что все равны для меня, хотя вы лично и не успели бежать.

– Но я и не пытался бежать, мой буньиос!
– вскрикнул Мур испуганно.
– Я давал только притворное согласие, чтобы вам обо всем рассказать...

Чиновники засмеялись, а губернатор сказал негромко, обращаясь к Головнину:

– Когда Мур давал согласие бежать вместе с вами, вы верили ему?

– Да, безусловно, - твердо сказал капитан.

– А теперь... кого же он обманывает, вас или меня?

– Поступки мичмана Мура остаются на его совести. Когда мы собрались бежать, мы были уверены, что он уйдет с нами. Но потом он струсил. А позже, я думаю, у него появились собственные планы: предать товарищей и возвратиться в Россию одному. Он, вероятно, рассчитывал, что сможет оклеветать нас и тем загладить свою вину...

Мур вздрогнул и отступил к стене; бледные губы его дрожали. Почему-то Головнин вспомнил в эту минуту, как когда-то мичман оказался у двери каюты, когда капитан сжигал секретный документ.

И Головнин понял, что этот человек всегда был готов перейти на сторону сильного противника. Но теперь планы Мура разгаданы...

Снова посовещавшись со своими помощниками, губернатор спросил:

– Правда ли, капитан, что посланник Резанов сам затеял нападение на японское селение в бухте Анива в октябре 1806 года и позже на Итурупе? Он дал такое приказание лейтенанту Хвостову, и тот выполнил его, а позже Резанов от своего приказания отказался?

– О таком приказании Резанова никто из нас не слышал, - сказал капитан, взглянув на Мура.

– Недавно нам рассказали об этом курилы. Странно, что даже им это известно, а вы оставались в неведении...

– Мичман Мур называет себя немцем, а не курилом, - заметил капитан.
– Я уверен, что он один мог сочинить подобную версию...

– Нет, это правда, - резко откликнулся Мур, - вы же знаете, что это правда! Вы обещали говорить только правду и снова обманываете достойного буньиоса! Вы даже утверждали, будто не были знакомы с Хвостовым. А в вашей записной книжке черным по белому записаны фамилии Хвостова и Давыдова и даже их адреса... Вы просто не хотите признаться во всем до конца! Разве вы не скрывали от экипажа секретные задания экспедиции? Я говорю этим благородным людям все с полной чистосердечностью: пусть они знают, что ваша экспедиция была разведочной, что Россия готовится завоевать Японию...

– Если задания экспедиции были секретны, откуда же они стали известны вам?
– с усмешкой спросил Головнин.

Японцы переглянулись и засмеялись. Передав помощнику бумаги, буньиос встал; два телохранителя поддерживали его под руки.

– Итак, у меня последние вопросы, - проговорил он.
– Вы бежали из плена с единственной целью, чтобы возвратиться в свое отечество?

– Так точно, - дружно отозвались пленные.

– А потом вы увидели, что бегство невозможно, и вам оставалось умереть в лесу или в море?

– И это правильно, - отозвался Хлебников.

Старик поморщился и неожиданно улыбнулся.

– Все это очень наивно! Разве вы не можете лишить себя жизни, не уходя из тюрьмы?

– Все же у нас была надежда, - сказал Головнин.

– Не надежда, а страх!
– проговорил Мур.
– Вы боялись наказания за действия своего дружка - Хвостова и за то, что являетесь русскими военными разведчиками... Теске, я прошу перевести буньиосу мои слова.

Губернатор резко вскинул голову, недовольно поджал губы.

– Этот помешанный становится слишком назойливым. Позже постарайтесь успокоить его, Теске... А пленным передайте, что их стремление возвратиться любой ценой на родину я не считаю преступным. Они не принесли Японии никакого вреда.

– Бог мой, что же это происходит?
– в отчаянии прохрипел Мур.
– Японцы мне не верят... Они не верят честным признаниям, идиоты!

– Мой долг передать эти оскорбительные слова буньиосу, - сказал Теске.

Мур схватил его за руку и прижался к ней губами.