Морские были

Северов Петр Федорович

Они взбирались по малому извилистому руслу ручья. У верхней кромки утеса Головнину пришлось выпустить из рук кушак Макарова, иначе матрос не смог бы взобраться через выступ на вершину. Капитан вцепился в малое деревцо, выросшее в трещине под самой вершиной утеса, и поставил здоровую ногу на острую зазубрину камня. Последним огромным усилием Макаров перебросил свое тело через выступ... Он хотел подняться, чтобы подать капитану кушак, но оступился и упал на камень на самом краю обрыва. Головнин окликнул его, но матрос не отозвался, - он потерял сознание.

Капитан

висел над обрывом, держась за малое деревцо. Камень под его ногой обломился и рухнул вниз. Теперь эта чахлая веточка удерживала его. Выпустить ветку из рук, - и конец этой мученической дороге. Он глянул вниз. По крутому подножью утеса медленно взбирались Васильев и Шкаев. Нет, выпустить ветку значило бы погубить и товарищей. Их нужно предупредить, они успеют посторониться. Он крикнул, но матросы не услышали.

– Я падаю... срываюсь!
– повторил капитан, уже скользя рукой по гибкому стволу деревца.

Макаров сквозь беспамятство услышал хриплый шепот Головнина. Первое, что испытал матрос, было чувство жгучего страха: а что если он не успеет прийти на помощь? Поднимаясь на четвереньки, Макаров высунулся из-за кромки обрыва.

– Держитесь!
– вскрикнул матрос.
– Я иду!

Через несколько секунд они оба, тяжело дыша, лежали на утесе над обрывом.

Далеко внизу, приближаясь к утесу, длинной разреженной цепью шли японские солдаты. Однако облава уже не была страшна: моряки знали, что взбираться на эту каменную стену солдаты не решатся.

Ночью, спустившись на берег, они нашли под навесом большую лодку, в которой оказалось все необходимое в дороге: снасти, сети, ведра для пресной воды. Именно о таком судне мечтал Головнин, и, в конце концов, оно было найдено. Его не смутило и то, что провизия уже закончилась: есть сети, значит будет рыба, а где-нибудь на острове они добудут все необходимое для дальнейшего пути. Только бы развернуть эту лодку, только бы сдвинуть ее с песка...

Почти до зари беглецы бились у лодки, но спустить ее на воду не смогли. Матросы шатались от изнурения, израненный Хлебников несколько раз падал на песок. Тогда капитан понял, что его мечта о бегстве так и останется мечтой.

Днем в кустарнике на склоне горы их окружили солдаты. Головнин видел, как вязали они руки Хлебникову, как отбивался Шкаев от целого взвода самураев. Симанов и Васильев почти не оказывали сопротивления, - они были слишком слабы... Стиснув рогатину с долотом на конце, рядом с капитаном лежал Макаров.

– Мы будем драться, капитан?..

– Да, мы будем драться.

– Их очень много, - наверное, больше ста человек...

– Все же мы попытаемся отбиться. Потом возьмем в селе малую лодку и уйдем к берегу Сахалина...

– Где же мы добудем провизию, капитан?

– В любой рыбачьей хижине. Другого выхода у нас нет.

– Я слушаюсь, капитан. Хорошо, если нас не заметят... Только они обыскивают каждый куст. Смотрите, четверо идут прямо сюда.

Сквозь сплетенные ветви кустарника Макаров пристально всматривался в приближавшихся японцев. Вдруг лицо его побледнело.

– А как же с нашими товарищами? Японцы

будут мстить, Василий Михайлович! Они убьют наших...

Никогда еще не видел Головнин таким растерянным силача Макарова. Он понимал: матрос не боялся за себя. Этот бывалый человек не раз добровольно рисковал жизнью, чтобы спасти капитана, чтобы оказать помощь товарищам. И сейчас он правильно рассудил: японцы, конечно, отомстят за гибель своих солдат; Хлебников, Шкаев, Симанов и Васильев погибнут.

Головнин медленно встал.

– Я принимаю всю ответственность на себя. Я скажу, что приказал вам бежать вместе со мной и грозил наказанием в России в случае, если вы не согласились бы с моим повелением.

Матрос тоже поднялся на ноги.

– Спасибо, капитан...

Три десятка японцев с криком окружили двух моряков. Головнин вышел на поляну и молча протянул офицеру сложенные руки. Тонко плетенный шнур врезался в кисти, петлей лег на шею, опутал ноги...

Мур ликовал: беглецы схвачены! Об этом ему рассказал караульный солдат. Где-то в горах Мацмая теперь они брели, все шестеро, связанные, как прежде, по рукам и ногам, и, наверное, матросы проклинали Головнина... Но неужели все шестеро остались невредимыми? Не может быть. Мур отлично знал и капитана, и Андрея Хлебникова, и остальных. Не таковы эти люди, чтобы на полпути к свободе сдаться без боя.

С нетерпением ждал он прихода Теске, - переводчик должен был знать побольше караульного.

Теске сообщил мичману, что капитан и штурман Хлебников ранены.

– Значит, преступники понесли заслуженное наказание!
– воскликнул мичман.

Молодой японец взглянул на него с недоумением.

– Вы называете своих товарищей преступниками?

Мур отвечал раздраженно:

– Я давно уже порвал с этими людьми. Но что все-таки с ними? Они ранены в схватке? Возможно, они умрут еще в дороге?

– А вы, кажется, хотели бы этого?

– Я никогда не сочувствовал преступникам...

– Нет, они будут живы. Они не оборонялись. Капитан поранился еще здесь во дворе, а Хлебников сорвался в расселину. А вас... Таких людей, как вы, у нас в Японии называют черное сердце...

Мичман молча встал со скамьи и медленно поплелся в свою тесную клетку. Он хотел бы ответить японцу на оскорбление, но Теске еще может обидеться и сделать какую-нибудь неприятность. Странно, что даже этого слугу буньиоса Головнин сумел привлечь и покорить.

В темени своей каморки мичман долго обдумывал создавшееся положение. Пожалуй, не следовало сожалеть о тех минутах, когда он не смог помешать бегству. Двое самых опасных противников ранены и, главное, потеряли всякое доверие японцев. Он же не пытался бежать, следовательно, приобрел еще больше доверия. Теперь лишь использовать бы это преимущество, обвинить беглецов, накликать на них гнев буньиоса и японского правительства... Он скажет, что Головнин и его товарищи - друзья и сподвижники Хвостова и Давыдова, что шли они в Японию для нападений, захвата пленных и грабежей, что это лишь начало военных действий России против японского государства...